голову и поймала его губы своими. Он застонал мне в рот и медленно взял меня. Мои пальцы скользнули вниз по его спине, обезумев от ощущения его тела. Я не думала, что когда-нибудь получу достаточно — независимо от того, как сильно я касалась его или как близко он был.
— На каком по счету мы, kotyonok? — спросил он у моих губ.
— На четвёртом, — неохотно ответила я. Он заставлял меня считать каждый оргазм, который он мне дарил, и я знала, что не переживу еще один. — Я девственница. Я больше не выдержу.
— Ты больше не девственница. У меня было доказательство этого на всем моем члене.
Кто сказал, что романтика умерла?
Он пососал мою нижнюю губу и отпустил ее, скрипнув зубами.
— Ты неделями отказывала мне в этой киске. У меня есть время наверстать упущенное.
— Я слишком молода, чтобы умереть, — простонала я. — Мне всего двадцать.
Он замер, затем мрачно-насмешливый взгляд встретился с моим.
— Блядь. Я и забыл, сколько тебе. Я действительно не нуждаюсь в напоминании прямо сейчас.
— Тебя это беспокоит? — я спросила, мои ногти прошлись по всей длине его спины.
Его глаза опустились до полуприкрытых век.
— Недостаточно.
Он подчеркнул это заявление глубоким толчком, который заставил меня застонать. Грубая ладонь нашла мою грудь и сжала ее. Я обхватила ногами его бедра и вздохнула, когда он втянул сосок в рот. Было так легко забыть обо всем, когда он был внутри меня. Но я хотела быть больше, чем просто еще одной девушкой в его постели. Я хотела узнать его изнутри и снаружи.
Потому что он намного больше, чем один оттенок черного или белого.
— Ты был таким в двадцать? — спросила я.
Эти слова не должны были иметь смысла — не имели бы смысла ни для кого другого — но Ронану потребовалась всего пара секунд, чтобы понять, что я имею в виду.
— Nyet.
Я вздрогнула от темноты и правды в его голосе. Если бы ему сейчас было двадцать, все сложилось бы по-другому. У меня никогда не было проблем с его возрастом, но теперь я оценила его опыт еще больше.
Его рот путешествовал вниз по моей шее, оставляя горячий, влажный след, в то время как он неторопливо трахал меня, будто у него была целая неделя, чтобы заниматься этим.
Я попыталась моргнуть сквозь пелену удовольствия.
— Ты тогда был в тюрьме?
— Нет. Меня освободили, когда мне было восемнадцать.
— Когда ты попал туда?
— В четырнадцать.
— А что ты мог сделать в четырнадцать? — спросила я в ужасе.
Он улыбнулся, уткнувшись мне в горло.
— Я отрезал член политика и засунул его ему в глотку.
Я судорожно сглотнула. Мне действительно не следовало задавать этот вопрос.
Мое тело должно быть подготовлено и готово бежать в горы после его ответа. Но я уже знала, что Ронан не был прекрасным принцем. Каким-то образом я также знала, что человек, которого он убил, заслужил это, а возможно, и больше.
Обхватив меня обеими руками, он приподнялся, чтобы видеть мои глаза.
— Что? Никаких комментариев по поводу моей почерневшей души?
Я задержала взгляд на мгновение, прежде чем мягко ответить:
— Нет.
Он не выглядел довольным моим ответом.
— Ты действительно не должна позволять мне трахать тебя.
Я поняла, что он действительно чувствует себя виноватым за то, что взял то, чего, по его мнению, не заслуживал. Чем больше он говорил, тем сильнее я падала. Я должна была бы закрыть рот и позволить ему заставить меня испытать еще один оргазм, но мне вдруг захотелось дать ему то, что я никогда не давала никому другому: правду.
— Я всегда знала, понимаешь… я всегда знала, каким человеком был мой отец. — у меня сжало горло. — Он убил кого-то — девушку — когда я была маленькой. Я видела, как она лежала в собственной крови. И я заставила себя забыть, потому что не хотела в это верить. Но я никогда по-настоящему не забывала; я просто научилась лгать самой себе. Я не ангел, как называет меня папа… — по щеке скатилась слеза. — Я даже не хороший человек.
— Kotyonok… — усмехнулся Ронан. — Мой член внутри тебя, а ты плачешь по своему отцу.
Это прозвучало немного глупо, когда он так сказал.
— Я просто…
— Я знаю, что ты пытаешься сделать. И это очень мило. Но между тобой и мной все еще есть большая разница. — татуировки морских звезд на его плечах блестели черным в солнечном свете. — Ты никогда не попросишь у меня больше, чем я могу дать. — темнота затуманила его глаза, и его рука схватила меня за горло, большим пальцем проведя по засосу, который он поставил. — Я уже взял все, что ты можешь дать. — я выдержала его взгляд, мое сердце, как таран, колотилось о стену моей груди. — А теперь я возьму еще немного.
Tacenda — вещи, которые лучше оставить недосказанными.
Мое дыхание все еще было неровным. Ронан только что скатился с меня. От этого простого действия у меня похолодело внутри, и, чтобы отвлечься от тяжелого чувства, мне нужно было либо уйти, либо завязать разговор. Я выбрала последнее.
— Что, ты сказал мне, что ты делал по работе в тот вечер, когда я спросила?
— Я подробно рассказал о своем бизнесе по трубам, — лениво ответил он.
Я моргнула.
— Ты ведь шутишь, правда?
— Nyet, — усмехнулся он и провел рукой по волосам. — Никогда не думал, что девушка набросится на меня после того, как я сказал ей, что зарабатываю минимальную зарплату.
Румянец залил мои и без того раскрасневшиеся щеки — даже сейчас, когда я лежала обнаженная рядом с Дьяволом.
— Я тебя не расслышала.
— Теперь я это знаю. Ты была слишком занята, набираясь храбрости, чтобы растерзать меня.
— Я не растерзала тебя, — нахмурилась я. — Это такое агрессивное слово.
Он рассмеялся.
— Ты была такой милой всю ночь. Я не ожидал, что в конце ты будешь практически умолять меня трахнуть тебя в общественном коридоре. — затем он задумчиво добавил: — Я почти сделал это.
Вот почему он так внезапно оттолкнул меня. Мне нравилось сознавать, что я произвожу на него такое впечатление, хотя он должен был презирать меня из-за того, кем был мой отец.
Я повернулась к нему лицом и оперлась на локоть.
— Неужели ты думал, что я поверю, что ты чистильщик труб?
— Не знаю, — протянул он, переводя свой веселый взгляд на меня. — Ты смотрела на меня, как на Бога. Думаю, ты
