— Беттина, это смешно! Что за мысли! Джастин наделал кучу долгов, но почему ты должна из-за этого прощаться с миром, где прожила всю свою жизнь? Глупо!
Беттина покачала головой и утерла слезы краем рубашки.
— Нет, не глупо. Отец тоже не принадлежал к Этому кругу, раз был вынужден залезть в долги, чтобы оставаться в нем. Ему следовало бы вести совсем другую жизнь.
В ее голосе прозвучала боль и разочарование последних недель. Айво положил руку ей на плечо и мягко привлек к себе. Она вновь почувствовала себя маленькой девочкой. Ей захотелось забраться к нему на колени.
— А теперь послушай-ка, что я скажу. Джастин Дэниелз был блестящим писателем, Беттина. Это у него никто не отнимет. Он по праву считался одним из величайших умов нашего времени, поэтому он и бывал в таких местах и общался с такими людьми. Конечно, ему не следовало бы до такой степени забывать об осмотрительности, но это уже совсем другой разговор. Он был звездой первой величины. Звездой редкой, особой, как и ты, Беттина. И ничто не сможет изменить это. Ничто. Ты поняла?
Беттина не была убеждена в этом и потому посмотрела на Айво смущенно и недоверчиво.
— Почему ты сказал, что я тоже особенная? Только потому, что я его дочь? Правда же? Это еще одна причина, по которой я чувствую себя чужой в кругу отцовских знакомых. Он умер, так какое же я имею право держаться за этих людей? Особенно сейчас, когда у меня нет ни цента. Я же не могу теперь устраивать роскошные приемы, приглашать к обеду знаменитостей. Я ничего не могу дать этим людям… Я ничего не имею, — сказала Беттина срывающимся голосом и добавила: — Я и сама стала ничем…
Айво обнял ее крепче и с чувством произнес:
— Нет, Беттина, ты не права! Ты значишь очень много, и никакие обстоятельства не в силах изменить это. Так было и так будет, но вовсе не потому, что ты дочь Джастина. Ты хоть понимаешь, что многие приходили в этот дом только для того, чтобы увидеть тебя? Тебя, а не Джастина! Ты стала живой легендой, о тебе говорили с раннего детства, но ты, никогда не придавала значения этим разговорам, что лишь увеличивало твое обаяние. Теперь настало время понять, что ты — это ты. Беттина Дэниелз. А я, со своей стороны, впредь не позволю тебе сидеть в четырех стенах.
С этими словами Айво решительно подошел к столу, открыл бутылку бордо, наполнил вином цвета темного граната два бокала, протянул полный бокал Беттине и сказал:
— Все, мисс Дэниелз, я принял решение. Завтра мы идем в оперу и ужинаем в ресторане.
— Я не могу, Айво, — растерянно проговорила Беттина. — Может быть, позже… Как-нибудь в другой раз.
— Нет. Завтра, — Айво искренне улыбнулся. — Дитя мое, ты, верно, забыла, какой завтра день?
Она недоуменно посмотрела на него и сняла бифштексы с плиты.
— Завтра канун Нового года, и, невзирая ни на что, мы отпразднуем это. Вдвоем. Он поднял бокал.
— Пусть наступающий год станет годом Беттины Дэниелз! Пусть все поймут, что твоя жизнь не кончилась. Любимая, она только начинается.
Беттина несмело улыбнулась и пригубила вино.
Беттина стояла у окна в полутемной гостиной и наблюдала за неугомонным движением автомобилей по Пятой авеню. С приближением праздника машины шли почти впритирку. Гудели клаксоны, слышался неотчетливый смех и голоса. Беттина ждала, замерев у окна. Ее охватило предчувствие чего-то необыкновенного. Казалось, жизнь начнется сызнова. Айво прав. Она не должна сидеть в четырех стенах.
Странное ощущение возникло, вероятно, оттого, что в ее жизни произошли такие крутые перемены. Теперь она не девочка. Теперь надо самой за все отвечать. Впервые она по-настоящему поняла, что стала совсем взрослой.
Через несколько минут прозвенел звонок в дверь, и ей показались смешными ее мысли о взрослости. Ведь это всего-навсего Айво. Разве в новинку ей пойти с ним в оперу? Беттина побежала открывать дверь. Он стоял на пороге, высокий и красивый, подтянутый и стройный — белоголовый старец, припорошенный снегом. Кремовый шелковый шарф резко контрастировал с черным шерстяным пальто, надетым поверх фрака. Беттина всплеснула руками, отступила на шаг, пропуская гостя, и, как ребенок, захлопала в ладоши.
— Айво, ты неотразим!
— Спасибо, дорогая, ты также, — он нежно улыбался, глядя сверху вниз, как она надевает капюшон темно-синего бархатного пальто, скроенного по образцу одеяния францисканцев. — Ты готова?
Беттина утвердительно кивнула, и он взял ее под руку. Чуть улыбнувшись, она продела руку в белой перчатке за его локоть, и они пошли к дверям. В квартире стояла непривычная тишина. Не стало слуг, которые предупредительно открывали двери, принимали одежду, почтительно кланялись, тут же были готовы прийти на помощь, защитить. От этого мира. От действительности. Беттина рылась в шелковой театральной сумочке, пытаясь найти ключи. Наконец ей это удалось, Она с победной улыбкой взглянула на Айво и заперла дверь.
— Как все переменилось, не правда ли? — в ее голосе была печаль, несмотря на веселую улыбку.
Айво лишь молча кивнул. Он понимал ее огорчение. Правда, когда они спускались в лифте и потом шли к машине, Беттина справилась с печалью и стала, как всегда, говорлива. Водитель терпеливо вел автомобиль в нескончаемом предпраздничном потоке, а Беттина и Айво на заднем сиденье потешались над анекдотами из ее недавней школьной жизни.
— И ты не скучаешь по своим приятелям? — спросил Айво, разом посерьезнев. — Ведь так не бывает.
— Очень даже бывает, — возразила Беттина, тоже отбросив шутливое настроение. — Не появляться в школе мне даже легче. — Она посмотрела на Айво и быстро отвернулась, потому что по его взгляду заметила, что он не понимает ее. — Видишь ли, Айво, отец постарался, чтобы я как можно меньше общалась со сверстниками. Теперь они для меня словно инопланетяне. Я не знаю, о чем с ними говорить, как поддержать беседу. Все их разговоры для меня темный лес. Я для них совершенно чужая.
Слушая Беттину, Айво в который раз про себя отметил, какую высокую цену она заплатила за право называться дочерью Джастина Дэниелза.
— Как же быть, Беттина? — озабоченно спросил Айво, а она лишь серебристо засмеялась в ответ. — Я серьезно. Если ты не находишь общего языка со сверстниками, то с кем же тогда тебе легко и приятно?
Она повернулась к нему, и даже в темноте лимузина Айво увидел, что она .улыбается.
— С тобой, — прошептала Беттина, похлопала по его ладони и опять отвернулась.
Странное ощущение пронзило Айво. Он не знал, от волнения это или от страха. Но уж точно, не от сожаления или жалости. Айво корил себя. Ему бы посочувствовать ей, обеспокоиться, озаботиться, а не замирать от возбуждения, которое вдруг завладело им. Ведь это безумие. Даже хуже — стыд. Он старался побороть свое чувство, с улыбкой и очень бережно поглаживая ее по руке в белой перчатке. Когда он обратился к ней, в глазах появилось озорство:
