Джана хитро улыбалась.
– Хочу с вами обоими сразу, – сказала она, слегка укусив мой подбородок.
Сам не знаю, почему я согласился. Затмение какое-то на меня нашло. Но уже через несколько минут мы все оказались на диване. Митчелл лежал, Джана на нем, а я – позади нее, на коленях. В отличие от меня, Митча вполне устраивал ее минет.
Да, мы с Митчем не были святыми. Мы жили в одной квартире, и каждый водил к себе девиц. Те знали, зачем их сюда привели, и хотели потрахаться не меньше нас. Но секс втроем был не в наших правилах. Да и девицы, которых мы находили, любили покувыркаться в постели, но не с двумя парнями сразу. Такие неуемные, как Джана, попадались очень редко. Я вообще не мог привыкнуть к сексу втроем. И не собирался привыкать. Правда, Джана была не первой, кого мы с Митчем окучивали вместе. Когда такое случалось, мне было не до наслаждений. Я старался не поцапаться с Митчем, который делался неуправляемым. А потом мне всякий раз становилось противно. Я стыдился самого себя. Увы, стыд был недостаточным сдерживающим фактором, и, если подворачивалась сучка вроде Джаны, я обычно соглашался.
Когда Джана ушла, а Митчелл снова взялся наводить блеск, я вторично полез в душ, после чего отправился помочь матери с переездом. Дом, в котором я вырос, порядком обветшал. Он принадлежал не нам, все эти годы мы его снимали. Мать решила обзавестись собственным жильем, но у нее была плохая кредитная история. Тогда я взял кредит на свое имя. Теперь мать переезжала в новый дом в другой части города.
Возле нашего старого дома уже стоял фургон. Джеймс, новый мамин друг, заносил туда коробки.
Он по-мужски обнял меня и сразу ударился в свою обычную болтовню. Спрашивал, как мои дела. Говорил, что моей матери повезло с таким заботливым сыном. Все это было излишним. Джеймс мне и так нравился. Я уже вырос из того возраста, когда мальчишки ревниво относятся к мужчинам, видя их рядом со своими матерями. Но Джеймс с завидным упорством продолжал свои усилия. Ладно, пусть болтает, пока батарейка не сядет.
– Это последняя, – сказала мать, подавая Джеймсу очередную коробку.
Избавившись от груза, она обняла меня.
– Как твоя новая работа?
– Пока неплохо. Даже не думал, что мне там так понравится.
– Рад за тебя, – сказал Джеймс, вылезая из фургона. – Я десять лет занимался строительством. Гораздо лучше, чем торговать фастфудом или торчать в офисе.
Он был на несколько дюймов ниже матери. В рыжеватых волосах мелькали седые прядки. Внешне Джеймс не соответствовал типажу мужчин, которые нравились матери. Наверное, все решил его характер.
– Ну что, будем выносить мебель? – спросил я, обрывая воспоминания Джеймса о его строительном прошлом.
– Начинайте с горки, – сказала мать. – Только несите с предельной осторожностью. Мне она досталась от мамы, и…
– Мы с Элиасом все знаем, – остановил ее Джеймс. – Перенесем, как по воздуху.
Мы вошли в опустевший дом. Старый сервант был громоздким и тяжелым. Мать следила за каждым нашим шагом, боясь, как бы мы не уронили семейную реликвию и не разбили стеклянные дверцы. Но горка благополучно заняла свое место в фургоне. Для большей надежности мы ее обвязали старыми одеялами. Я сошел по пандусу и… Казалось, мать забыла про мебель. Она стояла с побелевшим лицом, как будто увидела призрака. Я повернулся и мгновенно все понял.
В конце проезда стояла Брей и смотрела на меня.
ЭлиасУ меня заколотилось сердце. Сильно, до головокружения. Кажется, я даже охнул. Впрочем, вряд ли. Я не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть. Голова отказывалась работать.
Не знаю, сколько времени мы с Брей просто стояли в разных концах подъездной дорожки, глядя друг на друга. Долго. Мне хотелось броситься к ней, подхватить на руки и целовать так, как еще ни разу не целовал. Но за полсекунды до этого я остановился. Включился мозг.
Я должен проявлять сдержанность. Я ведь не знал, почему и зачем Брей вдруг появилась здесь после четырехлетнего отсутствия. Ее не было целых четыре года. Четыре долбаных года! Может, она приехала взглянуть, как я тут без нее. Рассказать о переменах в своей жизни. Похвастаться, что вышла замуж и успела родить. Я едва не потерял самообладания, едва не превратился в комок эмоций на глазах у нее, матери и Джеймса. Я выстоял. Проглотил стоявший в горле комок и выдохнул воздух, который удерживал в себе все эти минуты.
– Брей? – произнес я, делая несколько шагов вперед.
Она улыбнулась. Ее улыбка была робкой, едва заметной. Но, увидев, что я иду к ней, Брей заулыбалась своей прежней, такой знакомой улыбкой.
– Привет, – тихо произнесла она.
Руки она держала впереди, изогнув так, словно в них была корзиночка. Свои длинные темные волосы она убрала за уши. Брей была такой, какой я ее помнил: нежной, хрупкой и прекрасной. Добавьте к этому громадные синие глаза и обворожительную улыбку. Когда она улыбалась, в ее глазах вспыхивали огоньки, как у персонажей мультиков. Сколько я помню, Брей всегда производила впечатление ангельского создания… пока не открывала рот. И тогда впечатление мгновенно исчезало, как исчезает зеркало пруда под напором ветра.
Но сегодня все было как-то по-другому. Брей не до конца походила на прежнюю себя. Что-то ей мешало. А может, ей не хотелось наступать на старый след.
Я покосился на фургон, потом на оторопевшую мать.
– Дорогой, ты иди, – сказала она. – Мы с Джеймсом и сами управимся.
Помимо Митчелла и, в меньшей степени, Алин, мама была единственной, кто знал долгую историю моих отношений с Брейел Бэйтс. Она знала, как я люблю Брей, и все эти годы неоднократно убеждала меня съездить в Южную Каролину, найти Брей и рассказать о своих чувствах.
Джеймс ничего не понимал. Он лишь угадывал, что план переезда сорвался.
– В самом деле, Элиас, – сказал он, глуповато улыбаясь. – Я и соседа попросить могу.
И тогда Брей сама подошла к нам.
– А если мы оба вам поможем? – спросила она и улыбнулась мне.
«Не торопись, – мысленно твердил я себе. – В таких ситуациях вначале надо обнюхаться. Прощупать границы, если они есть». Потом оказалось, что и Брей мысленно говорила себе то же самое.
Пару часов подряд мы с ней помогали матери и Джеймсу разгружать фургон. Когда вся мебель и иные тяжелые предметы были перенесены в дом, мы сели в мой серый «додж-чарджер». Мы почти не разговаривали за работой и продолжали молчать сейчас, оставшись вдвоем. Оба нервничали, у обоих в голове вертелись схожие вопросы. «Она одна или у нее появилась своя семья? – думал я. – Не приехала ли она сюда попрощаться, и уже окончательно?»
