того, чтобы с визгом остановиться. — Это не моя комната.
Мои ноги примерзли к полу, а разум не спешил осознать, что это коттедж, а не повторение прошлогодней летней попойки после расставания с Окли. Я практически ждала, что какой-то странный парень выйдет из ванной, только что приняв душ и демонстрируя стояк.
Я положила ладонь на лоб.
— Слава Богу. — Трезвая я не была поклонницей полуночных выходок и бесстыдного поведения. И усвоила одну вещь: ненависть к себе хорошо сочетается с похмельем.
Я оглядела свое тело, прищурив глаза. Где мое платье?
Моя память, вернее, ее отсутствие, была в лучшем случае туманной. Оглядев комнату и не обнаружив ни следов платья, ни туфель, я начала рыться в памяти, пытаясь вспомнить, что произошло прошлой ночью.
И тут меня осенило.
Ключ. Диван. Знакомый парень.
Пистолет.
— О, черт. — Я схватила простыню и обернула ее вокруг себя, подкралась к двери, сначала прижав к ней ухо. Он все еще был здесь, в коттедже, что означало, что пистолет тоже должен быть здесь.
— Черт. — Я отошла от двери, внимательно осматривая комнату. Как только я заметила телефон, бросилась к нему и взяла трубку.
Тишина. Нет сигнала.
— Отлично. — Я бросила трубку на кровать. Он должен был отключить связь, прежде чем поместить меня в комнату. — Так держать, Сиенна. Из всех парней, которые были на вечеринке, ты должна была пойти и поцеловать потенциального убийцу-психопата с пистолетом.
Занавески зашевелились, в спальню ворвался ветерок, и я заметила открытое окно. И подняла глаза к небесам.
— Спасибо тебе, Господи. Я обещаю больше никогда не напиваться. — Я замолчала. — В течение следующей недели. — Нарисовала крест на груди и поспешила к открытому окну, благодаря Бога за соковую диету, на которой я сидела несколько недель назад. Иначе моя задница никогда бы не пролезла в это окно, и мне бы сейчас пришлось несладко.
Пол скрипнул, когда я оторвала одну ногу от пола и просунула ее в проем. Я замерла, мое сердце колотилось, как будто оно было на взводе. Как только почувствовала землю под ногой снаружи, я пролезла верхней частью тела в окно. В этот момент мой осторожный, тактический побег из окна превратился в падение на задницу, белые петунии запутались в моих волосах.
Я лежала совершенно неподвижно, изо всех сил стараясь не обращать внимания на то, как отвратительно было чувствовать во рту садовую грязь, и молилась, чтобы тот, кем был этот человек, не услышал, как я упала.
Секунды шли, и только когда я убедилась, что меня никто не слышит, поднялась на ноги, готовая бежать прямо к охране.
Я повернулась и посмотрела прямо на него.
— Господи Иисусе.
— Вообще-то, меня зовут Ной.
Листья хрустели под моими босыми ногами, когда я отступала назад.
— Держись от меня подальше.
— Я не причиню тебе вреда.
— Говорит тот, у кого пистолет.
— Разве, похоже, что у меня есть пистолет? — Он поднял руки, размахивая ладонями.
— Он был у тебя прошлой ночью.
Мужчина скрестил руки на груди, белая майка туго натянулась, на плечах выступили бисеринки пота.
— Откуда мне было знать, что это твоя пьяная задница пробралась в коттедж?
Я усмехнулась.
— Я не пробиралась.
— О, точно. Ты просто ввалилась в гостиную.
— Неважно.
Его взгляд блуждал по моему телу, на долю секунды остановившись на моей талии.
— Возможно, тебе стоит, — он жестом указал на простыню, наполовину свисающую с подоконника, — прикрыться.
— Черт. — Моя грудь и щеки горели, и я схватила простыню, плотно обернув ее вокруг себя. И тут меня осенило. — Эм… а мы… ты знаешь.
Он наклонил голову в сторону.
— Мы — что?
— Ты знаешь. — Боже, я даже не могла найти слов. Я чувствовала, как моя кожа горит от беспокойства, которое бурлило в моем животе. — Мы, ну, знаешь… баловались?
Он нахмурился.
— Под «баловались» ты имеешь в виду…
— У нас был секс? — выпалила я. — Боже, ты что, тормоз?
Ухмылка на его лице расширилась, ямочки над губами напомнили мне, как сильно я наслаждалась нашим поцелуем на вечеринке той ночью.
— Нет. Я понял, что ты имела в виду. просто хотел, чтобы ты это сказала.
— Боже мой. — Я закатила глаза.
— Серьезно. Нет. У нас не было секса.
— Тогда почему я проснулась полуголой?
Он ухмыльнулся и слегка покачал головой, темно-каштановые кудри взметнулись на лбу.
— Ты сама разделась.
— Ты думаешь, я в это поверю?
— Послушай, помимо того, что тебе двенадцать лет…
— Прости? Мне двадцать, иди на хер.
— Ну, мне тридцать пять, и трахать подростков — это не мое.
То, как он сказал «трахать», как его голос дрожал, словно тот раскатывал это слово, заставило меня сжать мои бедра. В этом было что-то эротическое, в нем самом. В его голосе. То, как он говорил, тенор в его голосе. От этого у меня внутри все сжалось, кожа горела, а сердце заколотилось.
Я переминалась с ноги на ногу.
— Думаю, вполне логично, что кто-то твоего возраста считает меня подростком.
Он приподнял бровь.
— Тридцать пять — это еще не старость, малышка.
— А двадцать не считается подростком, старина.
— Хорошо. — Он провел ладонью по лицу, от солнца пот блестел на его плечах. — Слушай, я ничего не сделал с тобой прошлой ночью кроме того, что уложил тебя в постель и вытер твою блевотину с моих гребаных ног.
Мои щеки потеплели, я смутно вспомнила, как меня тошнило. Затем выпрямилась, сдувая лепесток петунии с волос.
— Тогда объясни мне, что ты здесь делаешь?
— А что, по-твоему, я здесь делаю?
— Эм… — Я потерла виски. — Из-за похмелья сейчас очень трудно думать. Нигде в Google не написано, что большое количество текилы может вызвать аневризму мозга.
Из его горла донесся слабый смешок, и я бросила на него невеселый взгляд.
— Серьезно. Это довольно жутко, что парень, который несколько недель назад трахал меня языком на вечеринке, теперь вдруг пришел ко мне домой.
— Если я правильно помню, это ты меня поцеловала.
— Посмотри-ка, потеря памяти в тридцать пять лет. Я бы на твоем месте проверила ее.
Он шагнул в солнечный луч, пробивающийся сквозь ветви дуба. Голубые глаза сверкали. Как бриллианты. Холодные, но горячие.
— Ты. Поцеловала меня.
— Но ты поцеловал меня в ответ.
Он придвинулся ближе, возвышаясь надо мной, как кирпичная стена высотой шесть футов пять дюймов.
— Я поцеловал тебя в ответ, потому что у меня не было выбора.
Мой взгляд скользнул по его телу. Татуировка на его плече спускалась вниз по руке, и ее трудно было разобрать под ярким солнцем. Его грудь была твердой, напряженной, канаты чистых мышц
