наполненный летним солнечным теплом воздух. Удивительно, как быстро порой меняется погода.
Через боль встаю с кровати и босыми ногами шлёпаю навстречу лёгкому ветерку. Я люблю лето! Его краски, щебетание птиц, многообразие ароматов. Отодвигаю штору и, наконец, могу рассмотреть, куда привёз меня накануне Амиров. Ухоженная территория поражает своими размерами: извилистые дорожки, аккуратно подстриженные кустарники, пышные, пылающие обилием ярких цветов клумбы. Всё так красиво, что захватывает дух.
Лёгкий стук отвлекает от прекрасного, вынуждая перевести взгляд в сторону двери. На пороге стоит Ксюша в очередном воздушном наряде и не решается зайти, в смятении заламывая пальцы рук.
— Привет! Нам надо поговорить, — щебечет блондинка, но дальше не проходит.
Внутри всё обрывается: за всё нужно платить! Особенно если берёшь чужое без спроса.
Киваю. Какой смысл оттягивать неизбежное. Но от волнения лишь сильнее прижимаю к себе Шурика.
— Как ты? — начинает издалека Горская. Вижу, что ей тоже неловко, хотя правда на её стороне.
— Уже лучше, — бормочу в ответ.
— Твой отец приезжал, — Ксюша замечает в моих руках зайца. — Решил тебя не будить.
— Папа?
— Да, — улыбается она. — Вчера вечером. Он хотел тебя забрать, но Горский с Лероем не позволили.
— Почему ты называешь отца по фамилии?
Я трусиха. Вместо того чтобы перейти к главному, тяну время, словно это поможет сгладить мою вину.
— О! — хихикает Ксюша. — Это длинная история. А ты меня не помнишь, верно?
Горская ловит мой непонимающий взгляд и улыбается ещё шире. А я не могу отвести от неё глаз: до чего же красивая!
— О том, что Горский мой отец, я узнала года три назад, а до этого жила у Соболева. Помнишь такого?
Киваю. Главный конкурент отца в былые годы. Кшинский и Соболев. На публике лучшие друзья, в жизни — безжалостные соперники. Пока была жива мама, нам часто приходилось бывать в доме Максима Петровича на светских приёмах, но Ксюшу я не помню.
— Мы часто пересекались с тобой на разных мероприятиях. Пока взрослые вели свои скучные беседы, мы играли в саду. Ты была совсем маленькой. Я тоже не сразу тебя узнала. А вчера увидела твоего отца и этого зайца…
— Я не помню... — говорю честно. — Это было очень давно. Хотя твою маму я, кажется, где-то видела.
— Ещё бы! Она была женой Соболева долгие годы. А то, что ты меня не помнишь, неудивительно. В четырнадцать меня отправили в Лондон. Тебе тогда лет десять всего было. Ты на все приёмы приходила с этим кроликом, а я тебе завидовала…
— Ты? Мне? – как же всё с течением времени изменилось.
— Да, моя мама не шила со мной игрушек, не кроила платьев, да и вообще… Мне казалось, что после свадьбы с Максимом она разлюбила меня. В доме Соболева я никогда не чувствовала себя счастливой. А ты всегда купалась в родительской любви…
— От неё не осталось и следа, — с сожалением замечаю. — Мама погибла. Отец… Мне иногда кажется, что и он тоже… По крайней мере, его любовь ко мне умерла.
— Нет, он тебя любит! – вспыхивает Горская. — Я видела это в его глазах вчера. Просто иногда, чтобы вспомнить о своей любви, нужен толчок. Сильный. Пётр Кшинский свой получил, поверь…
— Это он принёс? — указываю на Шурика и цветы.
— Игрушку да, — кивает Ксюша. — Насчёт цветов не уверена.
Она тут же в лёгком смущении отводит глаза и начинает нервно покусывать губы, не решаясь заговорить со мной об Амирове. Но как бы ловко мы ни уходили от неприятной темы, она висит над нами тяжеленным грузом, в любую секунду готовая сорваться вниз и придавить своим весом.
— Между вами с Лероем что-то есть? Да? — всё же интересуется Горская и будто невзначай поглаживает животик.
— Нет, — выкрикиваю слишком резко и отчаянно мотаю головой. — В его жизни есть только ты.
— Это Лерой тебе сказал? – Ксюша недоверчиво смотрит, вмиг меняясь в лице. Она больше не улыбается и выглядит напряжённой. От былой лёгкости в нашем с ней разговоре не остаётся и следа.
— Да, — с шумом выдыхаю чистую правду, вспоминая, как жадно рычал Лерой её имя в ту чёртову ночь. Горской в её положении не нужны сомнения. — Закрывая глаза, он видит только тебя. Мы… Мы с ним просто друзья. Тебе не о чем волноваться.
— Неужели я ошиблась? — спрашивает скорее саму себя Ксюша. — Вчера, когда он держал тебя на руках, я была уверена, что это ты — та самая девушка, вскружившая ему голову. Я ещё подумала: ну надо же, как тесен мир.
Губами утыкаюсь в тыльную сторону ладони, скрывая от Горской свою боль. Мне страшно представить, что чувствует беременная женщина, будучи уверенной, что отец ребёнка увлечён другой.
— И давно ты знаешь про ту девушку, — шепчу сдавленно. Сейчас, глядя на Горскую, мне до безумия её жаль: она не заслужила, чтобы её обманывали.
— Лерка сам рассказал несколько дней назад. Ну, точнее, как рассказал… Я и сама всё поняла. Арин, влюблённого человека за версту видно. Поэтому уверена, что ты ошибаешься: мне в его душе места больше нет, — Ксюша на секунду замирает, как и моё сердце, которое отказывается биться в теле чудовища. Но немного помолчав, Горская вдруг широко улыбается и продолжает: — И это здорово! Честно, я так боялась, что он никогда не справится, что мы не сможем общаться, как раньше. Я так за него переживала. Но ты меня пугаешь.
— Я тебя не понимаю, — присев на край кровати, смотрю на Ксюшу широко раскрытыми глазами. — Тебя пугает его любовь?
— Любовь должна дарить радость. Его же была сродни тяжёлой болезни: кроме боли и страданий она ничего ему не приносила.
— Как ничего? А ваш с ним сын? А малыш, который скоро
