об этом прекрасно осведомлена.
Ненавижу ее гордыню, но обожаю мрачную подавленность духа, которая внутри нее разрастается с каждым днем. Я жду день, когда она окончательно падет к моим ногам. Этого я жажду — сломать ее, лишить любой малейшей надежды, только бы свое исцеление она видела лишь во мне.
Три года назад.
— Нельзя вот так давать ей препарат, когда тебе захочется. Тем более вот так часто! — с эмоциями отозвался доктор Адан, когда я вошел в его лабораторию посреди ночи и потребовал новую дозу препарата для Алисы.
Когда он посмотрел на меня мрачного и недовольного, Дамиен тяжело вздохнул. Он снял свои очки и надавил на переносицу.
— Ты убьешь ее. Сам понимаешь, во что вкладываешь деньги. Этот препарат очень сильный. Его способности настолько велики, что он просто может убить мозг! Я все рассчитал. Чтобы не повредить всю мозговую деятельность и, чтобы при этом девушка ничего не вспомнила, я делаю ей уколы раз в неделю. Все, Джексон! Я только два дня назад накачал ее этим препаратом!
Дамиен сдерживал свое недовольство от моей просьбы как мог. Он спокойно пытался донести до меня, что я не должен злоупотреблять препаратом и колоть его Алисе в любой удобный для меня случай. Но сложившаяся ситуация меня не радует, поэтому мне необходимо, чтобы Алиса как можно скорее забыла о том, что я сотворил с ней сегодняшней ночью без ее дозволения.
Я сделал один угрожающий шаг по направлению к доктору. Я был непреклонен. Мне плевать, что там станет с ее мозговой деятельностью. Мне важно, чтобы Алиса видела во мне хорошего и понимающего мужа, который сдувает с нее пылинки.
— Препарат, — потребовал я низким голосом.
— Джексон…
— Немедленно! — рявкнул я.
Он вздохнул и открыл ящик стола. Оттуда вытащил колбу с необходимой желтой жидкостью, при виде которой мои глаза загорелись. Этот препарат для меня как наркотик — я зависим от него, потому что в основном он делает мою жизнь ярче и прекраснее. Доктор Адан собрал нужное количество в шприц и нехотя передал его мне.
Я выхватил его и засунул в свой карман.
— Не забывайся, доктор Адан. Твое благополучие зависит от меня. Когда я что-то требую от тебя, ты немедленно, без препирательств делаешь это. Понял?
— Понял, — пробубнил он.
Я покинул лабораторию, а после все здание. Оно построено как частная клиника, но эта верхушка меня никак не интересует. То, что мне необходимо, спрятано и создается в подвале. Клиника зарегистрирована именно на доктора Адана, и она работает, принимает пациентов. Считается даже лучшей в Берлине. Об остальном знать никому не суждено, кроме нескольких проверенных людей, которым я как следует набил рот бумажками, благодаря которым их жизнь стала лучше.
Я занялся этим запретным делом, а именно созданием экспериментального препарата, который блокирует воспоминания, еще за год до того, как Алиса попала в автокатастрофу. Я не знал, выживет ли Алиса или нет. Мне просто нужно было избавиться от ее родителей. Но удача оказалась на моей стороне. Алиса восстановилась в клинике и какое было мое счастье, когда мне сообщили, что у нее полная амнезия.
Я планировал накачать ее этим препаратом, который помог бы ей обо всем забыть, но все оказалось намного проще, когда я рискнул и подрезал тормоза в машине Даниэля.
Я придумал достойную легенду: поменял фамилию, перевез ее в Берлин, обустроил особняк так, словно оно всегда было нашим общим гнездышком. Трудностей не возникло. Препарат же использовал для того, чтобы она уж наверняка ничего не вспомнила.
Далее я внушил ей, что она больна психически, когда у Алисы впервые случился приступ панической атаки. Доктор Адан подобрал нужную болезнь — искажение восприятия, — и Алиса поверила.
Она верит, что я помогаю ей, что благодаря мне она вылечится и все вспомнит. Я же просто делаю ее удобной для меня. Своей марионеткой.
Моя мечта сбылась. Она видит свое спасение лишь во мне.
Алиса лежала на полу прямо в сорочке в позе эмбриона, когда на нее лилась вода из душа.
— Вставай.
— Пошел вон, — елейно прохрипела она, содрогаясь всем телом от остаточных рыданий.
Я питаюсь ее жалким видом, ее беспомощностью, ее обреченностью. Становлюсь свирепее и сильнее.
Я выключил воду и сел рядом с ней на корточки. Достал из кармана пиджака шприц и воткнул иглу в ее предплечье. Алиса вздрогнула, но на большее у нее не хватило сил. Она даже не сопротивляется и это не может не радовать меня.
Когда-то она была гордой и готова была плюнуть в мое лицо. Теперь же лежит у моих ног и понимает, что ей некуда бежать. Даже если она будет помнить о том, как я беру ее силой, Алиса не уйдет. Лишь станет ненавидеть меня, а это в ней будет лишним. Поэтому я сотру эти моменты из ее памяти, заблокировав еще некоторые, поскольку препарат не сверхъестественный и не способен удалять что-то конкретное, и снова буду наслаждаться тихой Алисой, которая не представляет своего существования без меня.
Наши дни.
Я безумен, и я это знаю.
Я сумасшедший, псих, помешанный на ней.
Я когда-то полюбил, а она нет. Алиса смотрела на меня как на заботливого брата, который никогда не причинит ей боли, но никогда не смотрела на меня как на любящего мужчину, готовый порвать за нее любого, кто только прикоснется. Осознание, что Алиса не хочет меня и презирает, довело меня до безумия. Я не получал того, чего так жаждал и это превратило меня в одержимого маразматика, который выстроил в голове идеальный план, подводящий к тому, что я уничтожу эту гордячку. Пренебрежение мной, ненависть ко мне и презрение — стали ее ошибкой.
Она виновата в том, что разбудила во мне сумасшедшего зверя, который пленит ее в клетке и будет издеваться так, как только ему прикажет его извращенный разум.
Она виновата в том, что я одержим ею.
Она виновата в том, что я стал таким, коим являюсь сейчас — психопат, помешанный на ней, с манией медленно уничтожать ее. Это мой фетиш — смотреть на то, как ее поглощает отчаяние, как непоправимость жизни подавляет ее и вгоняет в тотальное уныние.
Она не станет счастливой в полной мере. Я буду давать ей счастье и надежду, затем резко отбирать их и снова толкать на колени, которые она разбивает о несокрушимое отчаяние. Снова подниму, чтобы затем заново толкнуть ее в пропасть безутешности. И так по кругу. Она страдает, а я счастлив.
А могло бы
