– Феодосья Ларионова, выходи! Ты арестована по обвинению в богоотступничестве, идолопоклонстве, колдовстве и глумлении.
Феодосья встала с лежанки, обвела прощальным взглядом свою подземную обитель и вышла на белый свет. Заря окрасила небо в нежное розовое золото. Свистала где-то в лесу птаха. Стучал дятел. А вкруг землянки на поляне стояли несколько мрачных стрельцов, бывших в распоряжении тотемского воеводы Орефы Васильевича. Отец Логгин вечером предыдущего дня съездил в дом воеводы с докладом о происшествии и просьбой дать помощь верными служивыми людьми, дабы схватить и привезти для дознания и суда лжеюродивую Феодосью Ларионову, дочь Строгонову, которая поселилась в чащобе с идолопоклонниками, перейдя в их поганую веру. Нужны были также храбрецы, готовые сравнять с землей капище, обнаруженное им, отцом Логгином, в Лешаковом лесу, и выкорчевать зелейный крест, выращенный из чертополоха, табака, лопухов и прочией бесовской травы.
– Так крест сотворила Феодосья Строганова? – не смог сдержать удивления воевода, обычно хладнокровно принимавший любые известия о событиях во вверенном ему городе. – Так оно не руками Господа?
– Увы! – развел дланями отец Логгин. – Крест зелейный возведен лжеюродивой кощунницей для глумления над верой нашей.
Орефа Васильевич сурово насупил брови, ибо сии события означали, что желание, которое он испросил с молитвою, сидя на белом могучем коне и глядя на крест на другом берегу Сухоны, не сбудется. А желал воевода получить дарственную грамоту (прошение вместе с подношениями уж было послано в Москву) на владение тремя новыми соляными скважинами и построить самую громадную ладью на всей Сухоне, дабы торговать солью через Архангельск-город в заморские страны. И вот задумка пошла прахом! Осерчав, воевода сей же час оповестил через помощника верных людей и смельчаков, которым море по колено и которые не пощадят родной матери, о предстоящем утром походе в стан язычников и нечисти.
– Батюшка, о чем ты речешь? – вопросила Феодосья отца Логгина, встав перед разношерстной дружиной. – Разве могу аз глумиться над крестом? Я с Божьей помощью…
– Как смеешь ты произносить погаными устами имя Его! – резко воскликнул отче. И добавил, как отрубил: – Советую тебе молчать до произведения официального допроса.
Приказ молчать отец Логгин отдал на тот случай, чтобы служивые охранники не распустили раньше времени по Тотьме пустые разговоры, интерпретируя словеса Феодосьи по своему глупому усмотрению.
Кивнув головой старшему из охранников, отец Логгин взглядом показал на руки Феодосьи. Стрелец связал их сзади припасенной лыковой веревкой.
– Иди, – довольно мирно приказал он, проверив крепость узла, и Феодосья побрела в середине колышущегося ромба, образованного мужами.
Когда проходили оне мимо цветущего креста, отец Логгин злобно выдернул стебель качнувшегося с краю иван-чая, облитого росою, бросил его оземь и притопнул сверху.
Феодосия скорбно при сем действии промолчала, но только теперь почувствовала, как в сердце вливается тоска и гнетет пудовым камнем плечи и все члены такая кручина, так что аж ноги не идут.
Спустившись на берег, Феодосья увидела, что на мелководье зачалены две большие рыбацкие лодки и стоит еще одна ватага служивых, изрядно вооруженных дубьем, копьями, секирами и даже огнеметным пищалем. Как только стражники и пленница разместились в одной из лодок и она отплыла, прибывшие на другой решительно стали подниматься по речному откосу вверх, на холм, украшенный крестом в оправе густого леса.
– Да хранит вас Господь, Пречистая Богородица и все святые в битве с чудью поганой! – несколько театрально выкрикнул вослед отец Логгин, подскочив в лодке, отчего она качнулась на сторону.
– Отче, не надо убивать их! – подавшись телом к берегу, взмолилась Феодосья. – Оне незлые люди и готовы перейти в православную веру! Там чадца малые и старики!
– Ты смеешь защищать идолопоклонников, верующих в силу лжебогов? – замахнувшись крестом, вскрикнул батюшка. – Просишь даровать жизнь поганцам, которые чтили…
Батюшка запнулся, не зная, как более эстетично поименовать каменную елду, – вспомнившееся слово «педагоген» показалось ему чересчур лестным для языческого столба.
– …чтили каменную дубину! – наконец нашелся он. – Приносили ей кровавые жертвы!
На сем он замолчал, дабы не раскрывать стрельцам заранее всех подробностей, – он хотел, чтобы известие об обнаружении и уничтожении идолищей поразило тотьмичей своей внезапностью на дневной службе, которую батюшка хотел провести в храме в центре города – возле торжища.
Высадив Феодосию на берег, ее повели в острог, находившийся все в том же месте – возле торжища, между приказной палатой и хоромами воеводы, и в котором провел свои остатные дни и ночи скоморох и беглый разбойник Истома.
Встретившиеся по дороге горожане с удивлением взирали на арестантскую процессию.
– Али украла Феодосья чего? Давно ее не было видно.
Отец Логгин на вопросительные взгляды паствы хранил молчание, лишь коротко приказывая явиться к обедне в Богоявленский собор .
Этим же ранним утром отцом Логгином были посланы нарочные в Вологду с двумя грамотами: докладом о случившихся событиях и вопросом, как поступить с выведенной на чистую воду колдуньей и богоотступницей (отче сочинял рапорт всю ночь), и давеча заготовленным прошением об обещанном иерархом переводе в Москву. Неутомимый отче также успел обновить свои знания об идолопоклонниках, для чего перелистал летопись киевского уважаемого монаха Нестора. Из нее отец Логгин взял на вооружение зело яркие эпитеты о скотской жизни язычников, их многоженстве, оргаистических плясках на капищах и прочих диких прегрешениях.
До приезда в Тотьму гонцов либо комиссии с указами Феодосью оставили в остроге в одиночестве, без допросов и каких-либо объяснений.
Весть о том, что она в темнице, долетела до двора Строгановых, едва успела захлопнуться за Феодосьей тяжелая бревенчатая дверь с коваными заклепами.
Семейство только что село завтракать вчерашними пирогами с квасом, когда застучали в ворота, зашелся в лае дворовый пес, и вскоре вбежала кривоглазая Парашка и с воплем доложила об аресте Феодосьюшки.
Строгановы с секунду сидели, как громом пораженные, и только глядели друг на друга.
– Что ты брешешь?! – наконец визгливо крикнула Мария, жена старшего Феодосьиного брата Путилы.
Она так была рада, что сродственница исчезла из города, подохла от мороза или голода и более не позорит своим грязным дурковатым видом ее, благородную жену Марию, что была напрочь сражена новостью о появлении поганой родственницы.
