Она так была рада, что сродственница исчезла из города, подохла от мороза или голода и более не позорит своим грязным дурковатым видом ее, благородную жену Марию, что была напрочь сражена новостью о появлении поганой родственницы.
Следом опомнилась повитуха Матрена, которая безвылазно проживала в доме Строгановых под предлогом того, что Мария опять была очадевшей. Матрена с грохотом вскочила из-за стола и посулилась сей же час побежать и все разведать доподлинно.
Мать Феодосьи, Василиса, вскочила следом и, просительно глянув на мужа, сказала:
– Пойду с Матреной! Не усидеть мне! Сердце выскакивает!
Муж и глава семейства, Извара Васильевич, храня хладнокровный вид, хотя тоже был удивлен известием, к которому не знал пока, как и отнестись, не поднимаясь из-за стола, кратко разрешил:
– Иди. Путила, езжай в Соляной Посад к Юдашке, извести его об жене.
И снова взял в руку пирог, стараясь скрыть волнение.
К обедне зазвонили колокола одного лишь храма, Богоявленского собора, сзывая всех идти туда, где уж готовился мысленно к своей важной речи отец Логгин.
К сожалению, обедня было весьма крепко испорчена неожиданным явлением служивых стрельцов, которые были отправлены на битву с язычниками. Едва отец Логгин прочистил горло, как во дворе раздался шум, – ворота храма были раскрыты настежь, ибо народа собралось изрядно, толпились не только внутри, но и на паперти и до самых ворот, и потому слышно все было хорошо.
– Что такое? – недовольно вопросил батюшка.
Отец Нифонт пожал плечами и пошел узнать причину гвалта.
Вышедши во двор, он обнаружил, что туда ввалился военный отряд, призванный биться с чудью, в полном составе, со следами ужаса на лицах, в несколько расхристанных одеждах, а иные без шапок, которые явно были утеряны.
Крестясь и перебивая друг друга, стрельцы поведали об дьявольском событии. В протяжении всего их рассказа тотьмичи стояли с вытаращенными глазами, так же обмерев от ужаса. С красноречием, которое откуда-то снизошло вдруг на служивых, оне поведали, как долго искали по приметам, приведенным отцом Логгином, тропы к идолищу. И слышали беспрестанный вой, и женские вопли, и крики ночного врана, от которых стыла кровь в кровяных жилах, и чуяли ледяной сквозняк на лицах, и хладный пот на теле, и прочая, и прочая, чем традиционно предваряются подобные рассказы. Наконец вышли оне на поляну, и вдруг набежал на свет черный мрак, и все погрузилось во тьму. И увидали оне на другом конце поляны еще более черную скалу, на которой засветились, и заскалились, и заклацали огромные черепа…
В сей кульминационный момент во двор вышел, потеряв терпение, отец Логгин.
– Очертили мы копьями над головами, поцеловали кресты святые и приготовились ринуться и разбить дьявольское гноище, как вдруг прямо из-под земли вырос огромный белый старик!..
Толпа вздрогнула, жены покрепче прижали детей.
– «Кто ты?» – гаркнул я, – баял один из стрельцов.
– Не ты сие крикнул, а Василий, – поправил его товарищ.
– Мы вместе крикнули, и он и я одновременно: «Кто ты? Али нечисть?» Он стоит и молчит. И только вдруг борода и волосья развеялись ветром, и когда тот ветер дошел до нас, охватил нас такой смрад, такое зловоние… И вдруг варгу тот старец раззявил и варганит что-то не по-русски, а как лает…
– Так что же, раворотили вы идолов, изничтожили чудей языческих? – нетерпеливо прервал служивых отец Логгин.
– Нет, отче, – покачали головами стрельцы. – Против нечистой силы дубовой дубиной не помашешь и пищалем ее на испуг не возьмешь. Тут нужны крепкие заговоры…
– Вот бестолочь, прости меня Господи! – посетовал отец Логгин. – Коли святые кресты у вас при себе были и молитва на устах, так для чего поминать заговоры?!
– Чем дело-то кончилось, сын мой? – примиряющее спросил отец Нифонт, втайне согласный, что с иным дьяволом одной молитвой можно и не совладать.
– Развернулись мы и побежали, не помня себя, ибо ежели бы остались на том месте еще на минуту, то не быть бы нам живыми! Вот тебе крест! Не сойти мне с этого места, если лжу баю!
Отчасти рассказ был правдив. На поляну к заповедной жертвенной скале вышел старичок-чудь, которому по-стариковски не спалось. Все остальное же – мрак, смрад, ледяной сквозняк, гигантские размеры старца – было плодом известного в народе утверждения «у страха глаза велики» и попытки оправдать трусливое бегство. Впрочем, теперь стрельцы уж и сами верили во все, что говорили. А спаслись оне позорным бегством, не вступив в бой, потому, что были сборищем случайных людей, не воодушевленных какой-либо светлой целью, то есть толпой. А толпа, это известно еще из самых древнеписных книг и наставлений, всегда ведет себя как самый худший из ее членов. И вот стоило одному из служивых, самому трусливому, охватиться страхом и исторгнуть сдавленный вопль, как ужас мгновенно охватил всех борцов с нечистью. И они ринулись прочь.
– И бежали мы, не оборачиваясь, до самой Сухоны, а потом гребли, ели выбрались… Слава тебе Господи, уберег!
– Так что же, и крест зелейный вы не выкорчевали? – приблизившись вплотную к одному из спасшихся, тихо вопросил его отец Логгин.
– Нет, отче, гнался за нами вран ночной, выла нечисть…
– Тьфу! Прости меня Господи!
На самом деле на берегу, у лодки, стрельцы вспомнили про наказ воеводы выкорчевать крест, но никто из них, головорезов, все-таки не решился вытоптать святой знак из боязни неминуемой Божьей кары.
– Бог с ним, – влезая в лодку, порешили дружинники. – Пущай кому надо корчует, а нам не до того.
Когда баяние подошло к концу, прихожане дружно загалдели, так насилу отец Логгин, даже отчасти и легкими тычками, призвал паству к вниманию.
– Случилось в наших землях, осененных заботами государя Алексея Михайловича, воеводы Орефы Васильевича и всех прочих властей, как казенных, так и духовных, – витиевато начал отец Логгин, – прискорбное и ужасное в глубине его дьявольского падения событие. Известная всем лжеюродивая Феодосья Ларионова, изгнанная стараниями моими и отца Нифонта из нашего богобоязненного города, терзаемая грехами мщения, блуда, гордыни, корысти, лжи, небрежения…
Отец Логгин перечислил все мыслимые и немыслимые прегрешения, какие только были в его словарном запасе, и, сделав паузу, выкрикнул:
– Отринула святую православную веру, перейдя в дикое скотское верование языческое, сиречь сатанинское! Сия Феодосья поклонялась каменной, – отче решил не выбирать приличествующего эстетически благозвучного наименования, – елде, совокупляясь с ней по ночам!
Тотьмичи стояли, как громом пораженные. Только проснулся от вопля батюшки и заплакал присонмившийся на руках у матери младенец.
