— Как ни прискорбно отказывать вам, но вы, надеюсь, тоже догадываетесь, что у меня нет причин для того, чтобы расстаться с отцовским наследством.
— Вы одна владеете им? — вскользь спросил Ласаро Кирога.
— Одна, хотя все, что принадлежит мне, принадлежит также моему мужу и моему сыну, не так ли?
— Только им? — загадочно спросил дон Ласаро.
— Кому же еще? Разве что Господу Богу! — улыбнулась Марианна. — А почему вы спрашиваете?
— Так… Не может ли быть так, что ранчо принадлежит еще кому-то?..
— Моя мачеха полагала, что после смерти отца ранчо перейдет к ней. Но она ошиблась! Покидая ранчо, я не знала, что оно принадлежит мне. Лишь случайность помогла восстановить справедливость…
— Какая?
— После смерти отца в архиве его близкого друга сеньора Луиса де ла Парра было обнаружено завещание.
— Вот видите…
Тон разговора — ироничный и загадочный — не понравился Марианне.
— А не хотите ли вы продать мне ваш салон?
Дон Ласаро растерянно взглянул на Марианну.
— Простите, вы шутите?
— Я говорю совершенно серьезно. У меня достаточно средств для того, чтобы купить несколько таких салонов. Я сама устрою в вашем салоне детский дом.
— Но эта идея принадлежит мне…
— А заодно я купила бы вместе с салоном ваши планы на приобретение моего ранчо! — сказала Марианна, залившись звонким смехом.
Дон Ласаро покраснел и пристукнул рукой по столу.
— Донья Марианна! Вы напрасно смеетесь надо мной. Смеется тот, кто смеется последним!
Он встал, отошел к стене и щелкнул пальцами.
Открылась дверь. На пороге стояла Ирма Рамос.
— Вот и увиделись, дорогая падчерица! — угрюмо сказала Ирма.
Марианна опешила. В одно мгновение она поняла, что снова стала жертвой в темной преступной игре, — там, где Ирма, не жди пощады.
И вспомнила слова дона Бартоломео: «Не прослыть бы тебе пешкой…»
Она тут же взяла себя в руки.
— Как здоровье, мачеха? — непринужденно спросила Марианна.
— Поговорим-ка лучше о деле, — усмехнулась Ирма. — Тебе удалось присвоить то, что должно было принадлежать мне. Но на этот раз тебе это не удастся!
— Правду говорят, что исправительные работы не могут исправить закоренелых преступников! — сказала Марианна, поднимаясь и направляясь к двери.
— Сядьте, донья Марианна! — крикнул Кирога. — Вам не уйти отсюда. Дверь заперта. Внимательно выслушайте меня! Мы располагаем аргументом, который заставит вас продать ваше ранчо. Повторяю, про-дать! Я хочу заплатить вам за него сколько вы скажете.
— А если это будет непосильная для вас цена?
— Я надеюсь на логичную, пусть и высокую, цену.
— Зачем вам такое запущенное ранчо? Ведь не для детской же колонии?!
Неожиданно ее осенило — нефть! Как она не догадалась раньше! Конечно — нефть.
О том, что здесь работали геологи, сказал дон Бартоломео, — она видела нефтяные «качалки» недалеко от ограды своего ранчо. Об этом же обмолвился и Джеймс, когда они проезжали мимо бьющих поклоны черных маятников.
— Вы хотите купить мои земли как нефтеносные, не так ли?
— Вас это не касается! Хочу, и все тут! Вы должны немедленно написать письмо в Мехико и попросить у мужа и Бето согласие на продажу принадлежащего вам ранчо. Найдите нужные доводы. Если ваш муж раньше не интересовался этой землей, вряд ли он будет артачиться сейчас. Повторяю, найдите веские причины, иначе…
— Что иначе?! — спросила Марианна.
— Вот что, милая, — сказала Ирма, подсев к столу и налив себе в бокал вина. — Слышала ли ты когда-нибудь о том, что у тебя есть… сестра?
— У всех могут быть сестры, о которых не подозреваешь! — отшутилась Марианна. — Даже у королей.
Ирма сказала:
— Ступай за мной!
— С тобой я пойду только в полицию!
— Хорошо, — сказала Ирма и вышла коридор.
Через некоторое время Марианна услышала какой-то глухой стук, возню, шаги…
В дверях показалась женская фигура со связанными сзади руками. На ее голову было накинуто покрывало. Женщина еле стояла на ногах.
— Смотри! — сказала Ирма, стягивая покрывало с головы женщины.
Марианна отшатнулась. Перед ней стояла она сама! У этой ее копии рот был залеплен липкой лентой.
— Знакомься, — сказала Ирма. — Это твоя сестра Мириам!
«Мириам? — вспомнила Марианна письмо отца. — Вот кому он писал! Боже, да ведь она на одно лицо со мной!»
— Мириам! — крикнула она, порываясь к сестре. — Неужели?!..
Марианна сделала шаг и упала без чувств на пол…
Блас покинул дом Хуаниты, выйдя через заднюю калитку. Машину он оставил в одном квартале на соседней улице.
Он поездил по городу и через час вернулся в отель, где его ждала Дульсе Мария. Она была как никогда хороша, но лицо ее было печально.
Они поднялись к нему в номер.
— Ну вот, завтра ты улетаешь, — грустно сказала она. — А мне что делать целую долгую жизнь?..
Блас не мог смотреть ей в глаза, он подошел, обнял ее, поцеловал, прижал к груди. Перед глазами стояло окаменевшее лицо Хуаниты, изо рта которой вытекала струйка рома…
Он пошел принять душ.
Стоя под тепловатой струей воды, он вспомнил, что в молодости испытывал нечто подобное: растерянность перед «целой долгой жизнью» и страх перед тем, что эту долгую жизнь надо чем-то заполнить… Кощунственная уверенность, что жизнь бесконечно длинна. Однажды на краю смерти он подумал обратное: как быстро пролетела жизнь, уже никогда он не сделает того, что хотел.
А сейчас что он хочет?
Хуаниты нет. Хорхе заверил его, что он может поставить любой памятник на могиле матери. Чего еще он желает?
Прощаясь с ним, Хорхе сказал: «бородатые» могут продержаться на плаву еще долгие годы, на них можно неплохо нажиться… Хорхе полагал, что единственная цель Бласа — приумножение богатства.
Цель Бласа была более благородной: отомстить за себя и за мать. И вот сейчас, когда не стало Хуаниты, он был в растерянности. Цель исчезла.
Внезапно он почувствовал, что устал «барахтаться». Одну Дульсе Марию ему и надо, чтобы вновь обрести покой: в ней все кубинское пространство и время, прошлое и настоящее, родная музыка и язык. С ней он вернет себе детство и молодость, поймет себя и мир.
Во что бы то ни стало вытащить ее с Кубы. Вот какое последнее условие он поставит Хорхе!
Как всегда, когда приходило решение, Блас начинал насвистывать. Вода, стекая по лицу, превратила его свист в смешное фырканье. Блас расхохотался.
— Мне плакать хочется, а тебе смешно, — укоризненно сказала Дульсе Мария, когда он вышел из ванной, обтираясь полотенцем.
