— Садись, Себастьян, — сказал я своему пасынку, который уже заранее болезненно побледнел.
Он неловко сел на кушетку, а я оставался стоять у камина, положив одну руку на каминную доску бледного мрамора.
— Ну, так что же? — спросил я резко.
Он кашлянул. Звук отразился от пепельно-белого потолка и неокрашенных стен. Ковер в комнате был стального серого цвета. За моими плечами цифровые часы мерцали красными огоньками, — время — источник жизненной силы — медленно уходило в бесконечность.
— Итак, Себастьян? — повторил я, пока он пытался успокоиться.
— Благодарю за то, что ты улаживаешь мои неприятности. Я очень сожалею, что впутал тебя в это дело. Извини меня за все это беспокойство.
Для Себастьяна это была длинная речь, но я ничего не произнес в ответ. Молчание продолжалось. У меня не шевельнулся ни один мускул, но он заерзал на кушетке.
— Я жду, Себастьян.
— Я сожалею, сэр. Я не понимаю…
— Я жду твоего объяснения.
— О!.. — Он снова заерзал, пытаясь найти удобное положение, но современные кушетки с их неудобными спинками исключают всякую надежду на комфорт.
— Я хочу знать, — сказал я бесстрастно, — почему интеллигентный молодой человек, хорошо воспитанный в счастливом доме со всеми возможными преимуществами, которые дает богатство, ведет себя так отвратительно.
Он ничего не ответил. Я чувствовал, что во мне нарастало раздражение. Я резко повернулся и отошел от камина, остановившись перед окном.
— Приходило ли когда-нибудь тебе на ум, — спросил я, — назначить свидание хорошенькой девушке, оплатить обед, пригласить в кино?
— Нет, сэр.
— Почему нет?
— Я лучше пообедаю и схожу в кино один.
— Почему?
— Я не люблю разговаривать с глупыми людьми.
— Тогда почему ты не назначишь свидание какой-нибудь умной девушке?
— Умные девушки меня не интересуют.
— Почему?
— Потому что я в основном не интересуюсь их мозгами, а они достаточно разумны, чтобы считать это оскорбительным.
Разговор прекратился. Себастьян, сидя на краю кушетки, уставился на ковер. Вместо того чтобы оправдываться, он хранил упорное молчание.
Вернувшись назад к камину, я осторожно ткнул каминный экран носком ботинка.
— Себастьян, — сказал я, повернувшись к нему спиной, но наблюдая за ним в зеркале, — ты должен помочь мне добраться до сути этого дела. Ты же понимаешь, что, если мы не решим эту проблему, все это может повториться? Давай остановимся на фактах. Не бойся, меня ничем удивить нельзя. Начнем с очевидного вопроса: почему ты ударил эту женщину?
Себастьян поднял глаза. Его взгляд был суров и враждебен.
— Почему ты читаешь Маркиза де Сада? — спросил он.
Он меня поразил. Как же так, говорил я себе, это сын Алисии, я воспитывал его с девятилетнего возраста, и он должен быть в глубине души славным парнем.
— Ты имеешь в виду, — сказал я медленно, — что ты получал сексуальное удовольствие, когда избивал эту женщину?
— Да, это так.
Мой разум, хорошо настроенный на ложь после двадцати пяти лет выживания в трудных условиях, сразу почувствовал фальшивую ноту в его голосе.
— Ты притворяешься, Себастьян, — сказал я холодно. — Пожалуйста, не трать попусту мое время таким образом. Это только усилит презрение, которое ты вызываешь у меня своим поведением.
Он отвернулся и перестал смотреть на меня.
Поскольку строгость, по-видимому, ни к чему меня не привела бы, я переменил тактику, сел рядом с ним на кушетке и положил руку на его плечо.
— Слушай, — сказал я, — скажи мне правду. Я твой отец и хочу помочь тебе.
— Ты не мой отец. — Он встал пошел прочь.
Я сжал кулаки. Я вскочил на ноги, но перед тем как я заговорил, он пробормотал:
— Она сказала нечто глупое, и я потерял терпение. Я ненавижу глупых людей.
Он заходил по комнате, иногда останавливался, ковыряя каблуком ковер. — Она сказала, что я ударил ее, — пробормотал он. — Но я только собирался это сделать. Я взбесился от ее глупых слов. Что я был обязан делать — исчезнуть? И она сказала это в такой дурацкий момент, как раз когда я… А затем она пыталась вырваться, и я обезумел и оттолкнул ее от себя, а она упала навзничь с кровати и ударилась головой о ночную тумбочку, из носа потекла кровь, и она начала кричать, — все это было так глупо, что мне хотелось быть за тысячу миль оттуда. Я ушел, но в спешке оставил бумажник, и, как только она увидела мой адрес на Пятой авеню, она, разумеется, не смогла удержаться от попытки извлечь из этого какую-нибудь выгоду… Я сожалею, Корнелиус, но ты должен понять, как это было, все это просто глупая случайность, и это не должно повториться. Ты не должен беспокоиться обо мне, на самом деле не должен.
— Но я очень беспокоюсь о тебе, Себастьян, — вырвалось у меня. Я забыл о своем раздражении, забыл о холодной официальности комнаты, в которой вел допрос, и о своем стремлении проявить власть. Передо мной был несчастный молодой человек, за которого я нес ответственность, и ради его матери должен был сделать все, чтобы помочь ему. Зная, что он будет снова избегать любого проявления привязанности, я сказал нарочито холодным голосом:
— Я думаю, ты должен попытаться создать в некотором роде… социально приемлемые отношения с особами противоположного пола. Я не могу поверить, что тебе нравятся… — Я остановился опять, чтобы подобрать нужные слова, — подобного рода встречи. Я полагаю, ты должен найти умную девушку, к которой ты будешь чувствовать физическое влечение, и тогда — после испытательного периода — сделаешь ей предложение. Тебе двадцать шесть лет, и я считаю, ты должен подумать о соответствии своих естественных физиологических потребностей нормам своей социальной среды.
— А твои физиологические потребности соответствуют нормам? — взорвался Себастьян. — И кто ты, чтобы критиковать меня за то, что я хожу к проституткам?
Я подошел прямо к нему и ударил его по лицу.
Мы оба дрожали. Я ненавидел его за то, что он заставил меня потерять самообладание, когда я хотел быть только добрым. Он ненавидел меня по причине, которую я предпочитаю не анализировать, но которая, вероятно, возникла из-за того, что я отобрал у него его мать, когда он был ребенком. Теперь мой очевидный отказ от нее дал ему еще одну причину недовольства.
— Я сожалею, Корнелиус, но…
— Упокойся! — Я неистовствовал. — Теперь заруби себе на носу: я никогда не ходил к проституткам. За последние шесть лет у меня была одна и только одна любовница для того, чтобы избавить твою мать от одного аспекта нашей супружеской жизни, который твоя мать считает в настоящее время неприемлемым. А теперь слушай меня, и слушай внимательно. Если ты хочешь преуспеть в моем банке, ты должен несколько изменить свою личную жизнь. Среди моих партнеров нет неуравновешенных неврастеников, которые неспособны вести нормальную жизнь. Если ты против женитьбы в настоящее время, ты можешь, конечно, отложить ее — я не собираюсь заставлять тебя делать предложение первой попавшейся девушке. Но ты, черт возьми, к концу этого года найдешь подходящую девушку или будешь искать работу. Согласен? Тебе все ясно? Я достаточно ясно объяснился?
