Он наклоняется ближе, наши лбы почти соприкасаются. Я хочу знать, какой одеколон он использует. Он пахнет бергамотом, смешанным с чем-то еще, чем-то сладким — может быть, жасмином. Что бы это ни было, я не могу насытиться. Я хочу уткнуться лицом в то место, куда он распыляет его по утрам, вдыхать аромат, пока он навсегда не отпечатается в моей памяти.
— На этот раз ты молчишь, — замечает он. Я не говорю ему, что молчу, потому что представляю, как прижимаюсь лицом к его шее, просто чтобы раствориться в его запахе. Его опьяняющие глаза цвета индиго блуждают по моему лицу. Он не удосуживается скрыть тот факт, что смотрит прямо на мои губы.
“Бекхэм Синклер хочет меня поцеловать?
Хочу ли я поцеловать его?”
Наш разговор за несколько дней звучит в моей памяти. Он сказал мне, что мы будем целоваться раньше, чем позже. Я посмеялась над этой идеей, но когда он так на меня смотрит, я не могу не задаться вопросом, что произойдет, если мы это сделаем.
Я прижимаюсь плечами к холодным металлическим дверцам холодильника, пытаясь убежать от него, хотя знаю, что это бесполезно. — Я просто не могу представить, как ты готовишь. Ты носишь фартук, чтобы держать себя в чистоте?
Бек убирает руки с моей головы, но его ноги остаются на том же месте. Сохраняя со мной зрительный контакт, он ловко расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки. Я ожидаю, что он остановится на этом, но он не останавливается. Как только верхняя расстегнута, он также вытаскивает пуговицу из следующего отверстия. После того, как три пуговицы расстегнуты, я вижу брызги его светлых волос на груди.
— Что ты делаешь? — шепчу я в полупанике, слишком пристально наблюдая за ним. Даже когда мой взгляд сосредоточен исключительно на его пальцах, продолжающих расстегивать каждую пуговицу, я чувствую, как Бек пристально смотрит на меня. — Я умираю с голоду. И, извини, что разочарую, но у меня нет фартука. Эту рубашку нельзя испачкать. Так что мне просто нужно… — Он оставляет остальное, что собирался сказать, на волю воображения, быстро расстегивая рубашку и последнюю пуговицу.
И черт возьми, видеть Бека, стоящего на кухне с расстегнутой пуговицей и выставленным напоказ прессом, может быть, самое горячее, что я когда-либо видела.
Я не знаю, куда смотреть в первую очередь. В глазах Бека огонь. Клянусь, они так ярко горят желанием, что все мое тело становится горячим. Передо мной также пульсация мускулов. Мне едва приходилось поднимать руку, и я вспоминала, как ощущается его пресс под моими прикосновениями.
Когда Бек сжимает губы, глядя на мой рот, я теряюсь в похоти момента.
Я хочу чувствовать его под моими прикосновениями больше, чем когда-либо хотела чего-либо.
Я собираюсь действовать импульсивно, когда он принимает решение за меня. Он наклоняется, позволяя своему носу коснуться моего подбородка.
Твою мать. Мое дыхание смешивается с дыханием Бека.
Мы будем целоваться? Трахаться? Боже, я так сильно этого хочу, даже после того, как сказала ему несколько дней назад, что мы никогда не сможем пересечь черту.
Прямо сейчас я хочу сказать: «К черту линию, и пусть Бэк меня трахнет».
— Марго, — выдыхает он, его рука ложится рядом с моей головой. Мне приходится держать себя в руках, выполнив единственный логичный вариант, положив руки на его твердый живот. Как только моя кожа соприкасается с его кожей, я чувствую, как его мышцы сжимаются под моими пальцами.
Я не знала, что кто-то может чувствоваться таким твердым, теплым и опьяняющим.
“Возможно, он прав.” Мне хочется умолять его трахнуть меня.
— Да? — Я задыхаюсь.
Бек наклоняется еще ближе, поджимая губы прямо к моему уху. Легкий поцелуй касается моей скулы, прежде чем он заговорил. — Мне нужно в холодильник.
Моему мозгу требуется мгновение, чтобы обработать его слова, но как только это происходит, мне кажется, что на меня плеснули холодной водой.
И тогда я отхожу от него к черту.
12
Бек
“Сожаление.”
Оно витает вокруг меня, пока я смотрю, как Марго носится по кухне.
Есть сожаление о том, что я позволил себе чуть ли не поцеловать ее, узнать, какая она на вкус.
А потом сожаление о том, что она позволила бы мне поцеловать себя, а я нет.
Ее слова из того грязного конференц-зала до сих пор звучат у меня в голове. Я не знаю, хочет ли она этого. Я не хочу, чтобы она отказалась от сделки, пока она еще не началась. Так что я остановил себя, даже когда каждая клеточка моего существа хотела поднять ее на столешницу и покончить с ней.
— Марго. — Я вздыхаю, слишком сильно скучая по теплу ее рук. Теперь, с расстегнутой рубашкой, без ее прикосновения мне слишком холодно.
Она не удосуживается взглянуть на меня. Я не могу сказать, что виню ее. На несколько секунд она позволила себе быть уязвимой и дала мне проблеск похоти в ее глазах. Вместо того, чтобы размахивать белым флагом и разжигать тлеющий между нами огонь, я вылил на нас ведро холодной воды и потушил пламя. Она смущена. Мне не нужно смотреть на ее лицо, чтобы понять это.
— Посмотри на меня, — начинаю я.
Ее позвоночник выпрямляется, когда она хватается за ручку чемодана. Она разговаривает с окнами, а не с моим лицом, когда говорит. — Не мог бы ты указать мне, где я буду спать? — она спрашивает. Она изо всех сил пытается скрыть дрожь в своих словах, но я ее улавливаю.
Мои ладони бегут по штанам. Я делаю шаг к ней. — Конечно. Позволь мне проводить тебя туда и забрать твои сумки.
Когда она оглядывается через плечо, смущение маскируется гневом. — Нет. Просто скажи мне, где я буду спать, и я найду комнату.
Я прочищаю горло, указывая на чердак наверху. Я не собирался ее злить. Или, может быть, я ее разозлил. Черт, я действительно не знаю, когда дело доходит до нее. — Нет. — Когда я достигаю ее, я отрываю ее пальцы от ручки. Она бросает в меня грозный взгляд, но я не обращаю на это внимания.
— Я сделаю это, — шипит она. — Просто скажи мне, где я буду спать.
Не обращая на нее внимания, я направляюсь к лестнице. Как только я достигаю нижней ступеньки, я поднимаю ее сумки и начинаю подниматься по лестнице по две. Поднявшись наверх, я смотрю вниз и вижу, что она смотрит на меня снизу вверх. Ее руки на бедрах в раздраженном положении, губы поджаты.
— Ты можешь подойти и выбрать, какую комнату хочешь, или я могу выбрать за тебя. Заставь меня ждать слишком долго, и я выберу худшее.
Что бы она ни бормотала себе под нос, я не улавливаю. Несмотря на то, что она явно раздражена, она поднимается по лестнице. Остановившись передо мной, ее глаза блуждают по лестничной площадке. Сквозь стеклянные перила можно увидеть нижний этаж. Здесь есть зона отдыха. Я не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то действительно сидел там, но выглядит красиво.
Она вырывает свой чемодан из моих рук, почти падая навзничь от напряжения. Глядя мне в глаза с гневным блеском в собственных, она сдувает волосы с лица. —Должно быть, это один из самых дорогих пентхаусов на Манхэттене, — она закатывает глаза, — даже самая плохая комната здесь — роскошь по сравнению с тем, к чему привыкли мы, простые люди.
Покончив с разговором или, скорее, покончив со мной, Марго катит свой чемодан по коридору, оставив меня наблюдать за ней.
Она не ошиблась, ни одна из комнат не плоха. Что бы она ни выбрала, ей будет комфортно.
Но ни одна из них не является той комнатой, в которой я сплю. И я почему-то не могу указать, мне немного горько, что мы будем спать на двух разных этажах.
Это кажется слишком далеко.
Прежде чем я успеваю слишком глубоко задуматься о том, какого черта она со мной делает, я оставляю ее выбирать комнату. Я возвращаюсь вниз, оставив рубашку расстегнутой, и заглядываю в холодильник в поисках чего-нибудь поесть.
Ничто не говорит, что я сожалею, что чуть не поцеловал её, как домашнюю еду.
Мне просто нужно решить, сожалею ли я о том, что почти поцеловал ее, или о том, что не поцеловал ее.
