— Скорее, мартирист: всё время приходится чем-то жертвовать ради вящего блага.
— Ну, иронизируйте-иронизируйте. Только не вздумайте чинить препятствия.
— Кажется, участие в клубе исключает это. Да и не тот мой статус по Табели, чтобы вмешиваться в планы сродни вашим.
— Отчего же. Ежели хотите помочь, то милости просим.
— Знать бы, как. Но прежде хочу уяснить, где же связь между спектаклем, ключом к нему и к бронзовым вратам, штормом не без дирижаблей и вовлечением монаршей особы в некий орден?
— Где? Ха, полагаю, что внизу, в гуще месива. Помощник одного из названных мной учителей.
— Настоящий pontifex! Интересное увлечение на досуге избрала эта, полагаю, не менее просветлённая особа!
— Вы вновь смеётесь, а меж тем Чеслав наводить мосты и вправду умеет. Ой, ч-ч! Сделаем вид, что вы не слышали…
— Конечно. Sub rosa. Однако где Санкт-Петербург и Царское Село, а где…
— А-а, вот вы и подходите к основному! Видите ли, для таких дел нужна демонстрация. В этом городе мы её и обеспечим. Потом уже и в родном Отечестве повторим, коль потребуется.
— «Обеспечим» — в значении организационном или денежном?
— В обоих, дотошный и догадливый вы мой. Позже нам бы пригодился свой человек в воздушном флоте, но к настоящему моменту все приготовления завершены, мне лишь остаётся расслабленно ждать.
— А мне, в таком случае, готовиться. Но к чему? Что в духовной сфере пригодно для демонстрации?
— То же, что и во всех остальных: власть. Мощь.
— Сила?
— М-м, нет, слишком приземлённый и грубый синоним. Вы знаете о дихотомии божеств и сущностей?
— Математическая и логическая мне знакомы, так что догадываюсь.
— Пусть так. А знаете, что такое гоэтия?
— Вряд ли имеются в виду приватные или публичные чтения «Лесного царя» или «Фауста».
— И вновь вы саркастичны, но ближе к истине, чем думаете. Гоэтия — многовековое искусство контролируемого вызывания демонических, адских сущностей. Одну такую — Бельфегора, если интересно и о чём-то скажет — мы и призовём. А затем через известного помощника на букву «Ч» укажем на разбушевавшегося ваала учителю Папюсу — ну, или Анкоссу, я уже не помню, как я вам его представил ранее, по псевдониму или фамилии, — и дадим продемонстрировать свою мощь и подчинить, укротить злого гения, благо что господином Папюсом он уже изучен. Тем манифестируем славу светлой стороны. И тем же заодно избавим сей град от одного из главных его грехов, в этом году проявляемого особо.
— Постараюсь усвоить сказанное, — крошились слова Михаила на слоги, как и его образ фигуры, что он успел было счесть вменяемой и договороспособной. — И как вы намерены это сделать?
— О, уже не мы, но устроители представления. У них в этом какие-то свои интересы, завязанные на технических аспектах исполнения задуманного. И сколь бы темны они, возможно, ни были, я уверен в победе праведной стороны. Они искали средства — они их нашли. И не хочу ни на что указывать, но если вдруг обнаружите несоответствие в финансовых документах, то знайте, что деньги пошли на правое дело. Вы бы всё равно спустили их на воздух… или водород… или чем вы там накачиваете своих бегемотов? Вот вам и отношение воздушного флота к шторму. Что ж, дадим анархитекторам возрадоваться мнимому успеху и просто насладимся игрой. Вы посмотрите, как они в себе уверены: дозволяют найти ключик, чтобы кому-то дать шанс избежать ужа-асной участи.
— Или встретить её со всем комфортом, беззаботно и в забытьи. И устраниться от управления городом, тем приближая шторм изнутри.
— Или так, вы правы. Неважно, откуда придёт буря, тут я и без вашей подсказки вижу логическую дыру, принципиальна сама неотвратимость.
Вновь прозвучала ритурнель, фигура-собеседник изволила вывалиться из кресла и сердечно порекомендовала явиться, — хотя об этом Михаилу и так бы, скорее всего, сообщили на выходе, — на следующий сеанс двенадцатого числа. Вход — со стороны сада, сразу «за кулисы». Михаил больше на автомате протянул «мистагогу» руку, но пожал её, кажется, сильнее, чем требовали приличия, в ответ только хохотнули и приняли это за страсть неподдельного интереса. На самом деле, Михаил вложил последние силы. Также он чувствовал, что больше ничего не узнает и не вытянет, и не находил смысла задерживаться ещё на некоторое время, хотя савоярская фигура осталась на «детоксикацию» и «косметические процедуры», которые также весьма рекомендовала. Михаил бы согласился, помоги это избавиться от тени, не последовавшей за ним в это проклятое место.
Небо уже пошло светлеющей синевой, как при подъёме из морских пучин, когда Михаилу посчастливилось вновь вдохнуть свежий ветер раннего утра, хотя бы тот уже и предвещал жаркий день. К тяжкому заболоченному воздуху клуба он где-то в процессе — вот это и настораживало, ведь он не мог определить, когда же, — было привык, и наверняка не заметил бы эффектов отравления угарным газом или иными летучими веществами, только подстёгивавших мистические откровения. Возможностью остаться выжидать савоярскую фигуру он по многим причинам манкировал и теперь просто искал способ вернуться на ипподром… Нет, зачем это ему? Он мог сделать привал на Выставке — в Павильоне или опять у тех ребят, — благо что при себе имел технический пропуск. Путь был неблизкий, но ноги сами несли, с такой скоростью он мог успеть покрыть расстояние где-то за час. И откуда только взялись силы? Возможно, сказалась доставка большой порции кислорода.
Михаил нашёл оставленную коробочку и упаковал в неё клубное облачение, бросил последний взгляд на перчатки. Он не понимал всего символизма виденного и не знал, с кем бы осторожно проконсультироваться, прежде чем передавать отчёт Дмитрию Ивановичу. Придётся так, в сыром виде. Впрочем, некоторые имена он проверить может — и обязан; оставалось надеяться, что запомнил их верно. Но как бы это всё структурировать? Ох, ну и чтиво же чьей-то бородатой голове предстоит!
Он совершенно не отразил, как прошагал весь бульвар дю Монпарнас и вышел по рю де Севр на авеню де Сакс. «Сколько сортов!» Вдалеке уже виднелись дворцы Выставки. Над куполом Эколь Милитэр и цинковым гребнем павильонов рдел Гений электричества. Рдел. Михаил готов был взвыть. И почему-то вспомнил о прошедшей эритеме. «Да что вообще творится?» Он хотел присесть, но в итоге нескладно свалился. Его даже не беспокоило, что он сидит почти на самом перекрёстке, и вот поедут экипажи, и вот пойдут прохожие, что непременно осыпят его в лучшем случае презрением. Михаил просто смотрел в одну точку — туда, на дворцовый комплекс прогресса. И соотносил с безумием, каковым был озарён последние часы.
Откуда-то донёсся собачий лай, не стайный, одиночный. Михаил повертел головой, но так и не заметил, как уже подле него виляла хвостом собачка, что называется, «в яблоках». «Моська! Ты ли это? Но как?» Возможно, сегодня же он приблизится и к давно пытавшей его ум загадке, куда же бегут собаки. Или нет. Собачонка, что он безапелляционно принял за ту самую Моську, не собиралась никуда его отводить, да он и не вставал, только подобрал под себя ноги. Она виляла хвостом, он тихонько мотал головой.
Нет, нет, он имел дело с небанальным, но всё же разворовыванием казны. Не нашли, как присосаться к воздухофлотским и арктическим проектам, а также бывшим смежными с ними, не нашли, как кормиться с них, так теперь чинят мракобесие, переводят деньги в поддержку неизвестно кого и чего. Очень любопытно, по какой статье прошли расходы? Вдобавок императорскую персону намерены себе в защитники взять! Но странно: они так уверены, что демонстрация удастся. Иллюзия должна быть мастерской. И монструозной. Михаил видел, как по заказу братьев Люмьер меж опор Трёхсотметровой башни растягивали многометровые экраны — если он не путал, то шириной в двадцать восемь метров, то есть в расстояние, эквивалентное высоте, после которой наклонные «ноги» рухнули бы при возведении, не имея подпорок, — и проецировали на них киноленты, но ныне и этот масштаб казался недостаточным. Да и с воздуха не замечали никаких работ, что могли бы претендовать на роль заготовок для вызова могучего гиганта зла. Моська огрызнулась, но не отпрянула.
Тогда что же, если не иллюзия? Заложение количества взрывчатки, достойное Кракатау, способное низвергнуть в бездну добрую половину города или хотя бы все значительные, но морально прогнившие храмы власти? И как «учителя» намерены с этим справляться? Будут исцелять телесные и психические раны и травмы пострадавших? Вряд ли. Дихотомическое «тёмное» начало по очкам уверенно одерживает победу, а заслуги «светлого» хоть на эмоциональном уровне, на уровне отдельного человека и заметны, но едва различимы на государственном. Возьмите санитаров и врачей на любой войне — вот и сотни готовых учителей ничуть не хуже. Остаётся ещё возможность из калек и обездоленных сколотить секту, создать новую низовую религию, которая в конечном счёте подточит государственную, но и этот вариант сомнителен. Собачонка чихнула и широко улыбнулась. «Будто собаки, если и улыбаются, делают это как-то иначе. Ну, Михаил, что ж ты?»
