В Великобритании, как и во многих других странах, общенациональные газеты подпитывают антимигрантские настроения. Поскольку тираж у них больше, чем у местных изданий, люди читают о проблемах мигрантов, даже если в их области нет ни одного. И хотя иммигранты составляют лишь 10 процентов жителей Соединенного Королевства, среднестатистический британец уверен, что истинная цифра – 27 процентов. Общенациональные средства массовой информации заостряют внимание на исключительном. То же самое можно сказать о «паразитирующих на пособии». Выбирается один-единственный случай, и все в стране читают об этом и думают: а ведь такое могло произойти по соседству. Если читать только местные газеты, большинство людей даже не услышат об этом случае и не сделают никаких обобщений. Глобализация и коммерциализация средств массовой коммуникации дает власть тем, кто хочет демонизировать. Таким образом, правительству достаточно процитировать два примера в доказательство того, что большинство безработных страдают от «привычки к безделью», и читатели будут думать, что эти два недостойных человека представляют миллионы.
Еще одна демонизируемая группа – «криминальные элементы». Мы рассматривали ранее, как государство криминализирует все больше и больше народа. Многие из них – это люди, которые не смогли вписаться в рыночное общество. Другие попадают в эту категорию случайно. Органы службы занятости стали проводниками конформизма и общественной дисциплины, что может отвратить некоторых безработных настолько, что они нарушат правила. Врачей превращают в надсмотрщиков, требуя от них отчета о том, работают ли их пациенты и в состоянии ли работать. Это может привести к «осуждению» – за безделье или обман. Прекариату достается неприятная, с нестабильным заработком работа, и будет совершенно естественно, если он захочет от нее уклониться или устроит бунт. Пенитенциарная система сдерживает эту тенденцию, так что бунтовать выйдет себе дороже. Когда система слежки становится все более изощренной, больше неординарных поступков можно заметить и навесить на них социальный ярлык.
В некоторых странах заключенным не разрешается принимать участие в голосовании на выборах. В Великобритании лейбористское правительство неоднократно откладывало снятие такого запрета, нарушающего законодательство Евросоюза, но, когда новое коалиционное правительство предложило это сделать, на свободном парламентском голосовании ему дали дружный отпор. Еще в нескольких странах узники также лишены права голоса, а во многих штатах США этого права лишены еще и бывшие узники – своего рода пожизненный приговор, усиливающий гражданское размежевание.
В целом демонизировать какие-то группы проще в обществах, для которых характерна системная экономическая незащищенность и беспокойство. Незащищенность позволяет легко играть на страхах, боязни «незнакомых чужаков», а сознанием людей легко манипулируют с помощью специально для этого созданных визуальных и словесных образов. И все это ведет к самому жуткому запугиванию.
Истончение демократии и неофашизм
Проблема, которая должна волновать всех, кто верит в демократические ценности и свободу, – то, что в связи с коммерциализацией политики демократия «истончается»: все меньше людей состоят в политических партиях мейнстрима, и явка на выборах в большинстве случаев низкая. Это негативно сказывается на прогрессивных политических партиях.
В Великобритании проверка участия населения в политической деятельности показала, что в начале 2010 года только один из десяти потенциальных избирателей был «политически ангажирован», при этом каждый десятый предпочитал держаться «в стороне от политики или испытывал к ней неприязнь» (Hansard Society, 2010). Самая многочисленная группа – каждый четвертый – это «разочаровавшиеся». И лишь 13 процентов смогли вспомнить имена своих членов парламента. Разочаровавшиеся в основном молодые люди (младше 35 лет) и представители рабочего класса – прекариата. В этом же докладе отмечалось, что группу держащихся в стороне от политики или испытывающих неприязнь «крайне трудно заинтересовать, и не стоит надеяться, что они станут когда-нибудь голосовать». Группу разочарованных и незаинтересованных также нелегко уговорить отдать свои голоса. Большая часть этих граждан раньше были склонны голосовать за лейбористов, а не за консерваторов, но реальные предложения отбили у них охоту.
Убывающая, «истончающаяся» демократия, спорадическое голосование молодежи и откат вправо – все это сливается воедино. Во время выборов в Евросоюзе в 2009 году средняя явка избирателей составила 43 процента, это был самый низкий показатель после 1979 года. Левоцентристские партии понесли урон почти всюду. Лейбористы получили 16 процентов голосов в Великобритании. А правые партии всюду набирают вес. В Венгрии социалисты потерпели поражение, а крайне правая партия «За лучшую Венгрию» (Йоббик) получила столько же мест в парламенте. В Польше победила правящая партия – правоцентристская Гражданская платформа. В Италии левоцентристы получили 26 процентов голосов, на 7 процентов меньше, чем на выборах 2008 года, до кризиса, а партия Берлускони «Народ свободы» – 35 процентов. В Германии на выборах 2009 года была зафиксирована рекордно низкая явка – 71 процент, и для правых все окончилось весьма удачно. Социал-демократы повсеместно сдают позиции.
Проблема в том, что политики сейчас продаются как бренды, а классовая политика теряет опору, отчасти из-за того, что социал-демократический проект не выдерживает испытания глобализацией. Результат – политика заявлений и имиджей, основанная на взаимном признании неолиберальной экономической модели. И это рано или поздно лишит социал-демократию поддержки.
Но, кажется, было одно исключение в США в 2008 году: Барак Обама сумел мобилизовать молодых американцев, возлагающих надежды на прогрессивную программу. К сожалению, он был «упакован и перепродан». Его советник по социальным сетям пришел из Facebook’а, другой советник с помощью хитроумных маркетинговых инструментов создал «бренд Обамы» с логотипом (лучи восходящего солнца над звездами и полосами), вирусным маркетингом (позывные Обамы), продакт-плейсментом (реклама Обамы на спортивных видеоиграх), 30-минутным рекламно-информационным роликом и выбором стратегических союзников бренда (Обама за максимальную досягаемость, семейство Кеннеди за авторитет, звезды хип-хопа за «уличный рейтинг»). После этого Общество рекламодателей удостоило Обаму звания «Маркетолог года». Компании вторили ему в своих рекламных роликах: «Пепси» – “Choose Change” («Выбирай перемены»), ИКЕА – “Embrace Change” («Навстречу переменам») и т. п.
Это коммерциализованная политика, когда продаются и покупаются новые образы и модные фразы, когда символы превалируют над сутью. В этом и заключается глубочайшее отчуждение – дорогостоящий пиар и реклама продают абстрактную компанию, где имеется персона как бренд, в окружении образов свободы и изменений, пустых по сути.
Обама получил преимущество перед слабой республиканской оппозицией в разгар изнуряющей войны и экономики на грани краха. Нападать на неолиберальный проект для него было бы рискованно. Вместо этого он поддержал Международный валютный фонд, закосневший в своей гордыне, выручил банки и назначил своим главным советником по экономическим вопросам Ларри Саммерса (Larry Summers) – человека, который придумал политику, ответственную за ипотечный кризис. Обама никогда не пытался обращаться к прекариату, хотя в прекариате многие надеялись, что он это сделает. Дитя социал-демократии не смог посочувствовать реальным трудностям.
В США и в других странах зреет недовольство некоторыми порочными аспектами эпохи глобализации. Вспомним хотя бы систематическое использование субсидий. Наоми Кляйн (Naomi Klein) среди прочих назвала эпоху глобализации «клановым капитализмом», который проявляется не как огромный свободный рынок, но как система, в которой политики раздают общественное богатство частным игрокам в обмен на политическую поддержку. По грустной иронии, крайне правые группы уловили антикорпоративистскую ответную реакцию. Если государство потворствует кумовству, почему кто-то должен поддерживать «сильное государство»? Старорежимные социал-демократы не способны дать этому жесткий отпор, потому что они поддержали неолиберальное строительство и ничего не сделали для поддержки прекариата, растущего в его тени. Дело в том, что субсидии капиталу использовались для политических и экономических целей. Грубый расчет был на то, что если политик или партия не дадут субсидий влиятельным кругам, например медиамагнатам, то это сделают другие. Если не выдавать субсидии финансовым инвесторам и нерезидентам (отдельным богачам, меняющим место жительства из-за налогообложения), то другие страны их могут переманить. Поколение социал-демократов мирилось с грубым оппортунизмом и постепенно утрачивало доверие.
