Лев Гумилев - Изменения климата и миграции кочевников

Зависимость человечества от окружающей его природы, т.е. от географической среды, неоспорима. Хотя степень этой зависимости и расценивается различно, но в любом случае хозяйственная деятельность народов, когда-либо населявших Землю, тесно связана с ландшафтами и климатом обитаемых территорий.

Народы Земли живут в определенных ландшафтах, но коль скоро ландшафты разнообразны, то столь же разнообразны и народы. Ведь, как бы сильно они ни видоизменяли ландшафт (путем ли создания антропогенного рельефа или путем реконструкции флоры и фауны), людям приходится кормиться тем, что может дать природа на той территории, которую этнос (народность) либо населяет, либо контролирует на предмет получения тех же даров природы[1].

Однако ландшафты, подобно этносам, имеют свою динамику развития, свою историю. И когда ландшафт меняется до неузнаваемости (причем безразлично – от воздействия ли человека, от изменения ли климата, от неотектонических процессов или от появления губительных микробов, несущих эпидемии, которые ведут к изменению численности тех или иных видов животных и растений), люди должны либо приспособиться к новым условиям, либо вымереть, либо обрести новую родину. Простое выеление в другую страну, где уже есть достаточно плотное население, может быть выходом для единиц и малых групп. Но когда дело идет о судьбе целого народа, такие переходы всегда были связаны с крупными историческими событиями. А поскольку они часто повторялись за пять тысяч лет обозримой истории, то их уже можно классифицировать и анализировать. Так мы вплотную подошли к проблеме миграций.

Изменение ландшафтов – не единственная причина миграций. Они возникают также при демографических взрывах, но тогда они будут столь отличны по характеру, что спутать их очень трудно. Однако в любом случае переселенцы ищут условия, подобные тем, к которым они привыкли у себя на родине. Англичане охотно переселялись в страны с умеренным и даже жарким климатом, лишь бы там были степи, где можно было разводить овец. Поэтому они заселили всю Северную Америку, за исключением сплошных лесов бассейна р. Маккензи, которые были заселены франко-индейскими метисами Канады; они без труда превратили в овцеводческие районы Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию, но влажные тропические районы их не манили. В Индии, Родезии, Нигерии, Гвиане и на Борнео они выступали преимущественно в роли колониальных чиновников, военных и купцов, т.е. людей, живущих не за счет природы, а за счет местного населения. В Индии для английских чиновников и солдат были предусмотрены длительные отпуска, которые они проводили в горах, где климат умеренный; иначе чиновники теряли работоспособность, а солдаты – боеспособность.

Предки якутов в XI в. проникли в долину Лены из прибайкальских степей. Используя широкую пойму этой реки и ее притоков, они развели там степную породу лошадей, имитируя свою прежнюю жизнь в степях. Но они не посягали на водораздельные массивы тайги, предоставив их оленеводам-эвенкам. Русские землепроходцы в XVII в. подчинили всю Сибирь, но заселили только лесостепную полосу и берега рек, т. е. ландшафты, сходные с теми, где сформировались их предки.

Но если между некоторыми миграциями и изменениями ландшафтов есть функциональная зависимость, то, зная одно, мы можем судить о другом. Миграции народов фиксировались историей, а смены ландшафтов не имеют абсолютных дат. Следовательно, для того, чтобы датировать изменения, происходящие в природе, мы можем отправляться от истории, и, значит, нам необходима канва исторических событий.

Наши исследования, посвященные установлению связи явлений физической географии и палеонтологии на материале истории Центральной Азии и археологии низовий Волги, позволили сделать три вывода[2]:

1. Историческая судьба этноса, являющаяся результатом его хозяйственной деятельности, непосредственно связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта.

2. Археологическая культура данного этноса, представляющая собой кристаллизованный след его исторической судьбы, отражает палеогеографическое состояние ландшафта в эпоху, поддающуюся абсолютной датировке.

3. Сочетание исторических и археологических материалов позволяет судить о характере данного вмещающего ландшафта в ту или иную эпоху и, следовательно, о характере его изменений. И наоборот, наличие установленных данных о колебаниях климата, а тем самым и о соотношениях ландшафтов между собой помогает искать памятники давно исчезнувших народов.

Способ применения изложенных здесь тезисов подробно описан нами в книге "Открытие Хазарии" (М., 1966), Теперь мы можем перейти к широкому обзору и характеристике соотношения колебаний увлажнения Центральной Азии с миграциями кочевых народов, ее населявших.

Наша планета имеет важную особенность – зональность. Для выяснения рассматриваемой проблемы из всех зон важна азиатская степь.

Она как нельзя лучше приспособлена для жизни человека. Зеленый ковер калорийных трав поедается скотом, превращаясь в жирное мясо и мягкую шерсть. Кочевой быт позволял степнякам использовать все богатства природы и экономить силы, которые шли на создание оригинальной культуры, фольклора, мифологии и разнообразных социальных систем, как то: орд, племенных союзов, а позднее и теократий, способных противостоять агрессивным тенденциям цивилизованных земледельческих государств, в первую очередь Китая. Полоса пустынь отделяет степь от Китая и в древности служила барьером против китайских войск, врывавшихся в степи. Несмотря на грандиозные усилия династий Хань, Суй и Тан, истощивших свою богатую и многолюдную страну, хунны, тюрки и уйгуры смогли отстоять свою независимость, а монголы в XIII в. перенесли войну в Китай и одержали полную победу.

Однако победы кочевников сменялись поражениями, подъемы культуры и экономики – упадками, и вообще история кочевых народов была не менее богата коллизиями, чем история их оседлых соседей. На первый взгляд это странно: тип хозяйства – кочевое скотоводство – на протяжении трех тысячелетий был неизменен, что дало некоторым европейским историкам (например, А. Тойнби) основание говорить о "застойности" кочевого мира. По его мнению, жизнь людей в степи столь трудна, что, поглощая все их силы, не дает им возможности развивать собственную оригинальную цивилизацию[3].

На это следует возразить, что Ононский бор[4], прародина монголов, Утукенская чернь (лиственный лес) в Хангае, родина тюркютов, и Южный Алтай с Тарбагатаем – курортные места, куда более здоровые, чем туманный и дождливый Альбион.

И, помимо этого, ландшафтные регионы Великой степи и характеры их увлажнения настолько различны, что и обитатели их живут очень по-разному. Эти различия фиксирует такой чуткий индикатор, как политический строй: в Центральной Монголии это, независимо от смены народов, – орда с крепкой ханской властью, в Семиречье, Тарбагатае и Джунгарии – племенные союзы (конфедерации), управляемые старейшинами и знатью[5].

Попробуем найти объяснение этому явлению. Над территорией Монголии зимой находится центр антициклона, и снега выпадает мало. Летом равнины Центральной Азии раскаляются за счет инсоляции, и в размытую барическую депрессию вторгается влажный воздух, благодаря чему именно в это время года выпадают дожди. В регионах западнее Алтая все наоборот: атлантические циклоны несут много влаги, выпадающей зимой в виде снега; зато лето сухое и обычно трава в степи выгорает.

Наряду с вышеописанными в особый разряд надо выделить экстрааридные районы, т.е. пустыни с увлажнением меньше 100 мм в год. Некоторые из них не имеют населения, например песчаная пустыня Такла-Макан, покрытые обломками растрескавшихся скал склоны Бэйшаня и сыпучие пески восточной Джунгарии. Эти пески разделяют западный и восточный регионы, отнюдь не будучи стратегическим барьером. Их легко обойти с севера и с юга, но атмосферная граница между тихоокеанскими муссонами и атлантическими циклонами куда более важна, нежели быстрые реки и горные хребты, У людей по обеим сторонам этого невидимого рубежа различны способы пастьбы скота, связанные с ними привычки, а следовательно, и обычаи, и социально-политические институты.

На востоке скот круглый год пасся в степи и пастухи постоянно встречались Друг с другом, что приучило их к общению и дало возможность координации в масштабах всей страны. Среднеазиатские кочевники летом выгоняли скот на горные пастбища Тянь-Шаня и Тарбагатая, а на зиму они заготовляли сено. Подъем в горы проходил по узким долинам, каждая из которых принадлежала отдельному роду, равно как и горные пастбища, Так создавались навыки изолированного ведения хозяйства, что отразилось на характере политического строя: вместо ханств здесь возникали племенные союзы.