Еще продолжаются шутки, остаются последние поздравления, пожелания, прощальные речи, обращенные к невесте, которая, войдя в опочивальню, становится уже «хозяйкой дома». Девушки образуют круг и поют свадебную песнь, собственно эпиталаму, которой завершается вся церемония, даже если на следующий день молодых вновь встретит утренняя песнь, и этим закончатся свадебные развлечения.
До наших дней дошли несколько эпиталам, хотя и не самых древних, однако блестяще переложенных в стихах Феокрита. Тем более ценно, что в этой идиллии объединяются темы эпиталамы Сапфо и Стесихора, поэтому мы приведем ее здесь как пример свадебной обрядовой песни.
После нескольких вводных строк начинается собственно эпиталама – песня, исполняемая перед дверью брачных покоев в честь вновь образованной пары молодоженов.
ЭПИТАЛАМА ЕЛЕНЕ
(Восемнадцатая идиллия Феокрита)
Некогда в Спарте, придя к белокурому в дом Менелаю,
Девушки, кудри украсив свои гиацинтом цветущим,
Стали, сомкнувши свой круг, перед новой расписанной
спальней
Лучшие девушки края Лаконского, счетом двенадцать.
В день этот в спальню вошел с Тиндареевой дочерью милой
Взявший Елену женой юнейший Атрея наследник.
Девушки в общий напев голоса свои слили, по счету
В пол ударяя, и вторил весь дом этой свадебной песне.
«Что ж ты так рано улегся, любезный наш новобрачный?
Может быть, ты лежебок? Иль, может быть, ты соней
родился?
Может быть, лишнее выпил, когда повалился на ложе?
Коли так рано ты спать захотел, мог бы спать в одиночку.
Девушке с матерью милой и между подруг веселиться
Дал бы до ранней зари – отныне, и завтра, и после,
Из года в год, Менелай, она будет женою твоею.
Счастлив, ты муж молодой! Кто-то добрый чихнул тебе
в пользу
В час, когда в Спарту ты прибыл, как много других,
но удачней.
Тестем один только ты называть будешь Зевса Кронида,
Зевсова дочь возлежит под одним покрывалом с тобою.
Нет меж ахеянок всех, попирающих землю, ей равной.
Чудо родится на свет, если будет дитя ей подобно.
Все мы ровесницы ей; мы в беге с ней состязались,
Возле Эвротских купален, как юноши, маслом натершись,
Нас шестьдесят на четыре – мы юная женская поросль, —
Нет ни одной безупречной меж нас по сравненью с Еленой.
Словно сияющий лик всемогущей владычицы-ночи,
Словно приход лучезарной весны, что зиму прогоняет,
Так же меж всех нас подруг золотая сияла Елена.
Пышный хлебов урожай – украшенье полей плодородных,
Гордость садов – кипарис, колесниц – фессалийские кони;
Слава же Лакедемона – с румяною кожей Елена.
Нет никого, кто б наполнил таким рукодельем корзины.
И не снимает никто из натянутых нитей основы
Ткани плотнее, челнок пропустив по сложным узорам,
Так, как Елена, в очах у которой все чары таятся.
Лучше никто не споет, ударяя искусно по струнам,
Ни Артемиде хвалу, ни Афине с могучею грудью.
Стала, прелестная дева, теперь ты женой и хозяйкой;
Мы на ристалище вновь, в цветущие пышно долины
Вместе пойдем и венки заплетать ароматные будем,
Часто тебя вспоминая, Елена; так крошки-ягнята,
Жалуясь, рвутся к сосцам своей матки, на свет
их родившей.
Первой тебе мы венок из клевера стеблей ползучих
Там заплетем и его на тенистом повесим платане;
Первой тебе мы из фляжки серебряной сладкое масло
Каплю за каплей нальем под тенистою сенью платана.
Врезана будет в коре по-дорийски там надпись, чтоб путник,
Мимо идя, прочитал: Поклонись мне, я древо Елен.
Счастлива будь, молодая! Будь счастлив ты,
муж новобрачный!
Пусть наградит вас Латона, Латона, что час посылает,
В чадах удачней; Киприда, богиня Киприда дарует
Счастье взаимной любви, а Кронид,
наш Кронид-повелитель,
Из роду в род благородный навеки вам даст процветанье.
Спите теперь друг у друга в объятьях, дышите любовью,
Страстью дышите, но все ж на заре не забудьте проснуться.
Мы возвратимся с рассветом, когда пробудится под утро
Первый певец, отряхнув свои пышные перья на шее.
Пусть же, Гимен, Гименей, этот брак тебе будет
на радость!»[24]
Только представьте себе эту картину: в сопровождении песен подруг невесты и нежных напевов флейт молодая пара наслаждается радостями первой совместной ночи; а теперь подумайте, как деградировал этот обычай, когда брачную ночь зачастую проводят в прозаическом гостиничном номере. Неизвестный античный комментатор Феокрита, которому, видимо, чужды романтические представления, так «объясняет» этот удивительно красивый обычай пения эпиталамы: «Эпиталама исполнялась, чтобы ее звуки могли заглушить крики новобрачной в первую брачную ночь». Истинный поэт Пиндар определил этот обычай как «брачный хор в вечерних запевах девушек-подруг».
Однако даже сладостная брачная ночь, или, как красиво определяли ее греки, «ночь тайн», подходит к концу, поскольку смертному не дано, как Зевсу, отцу богов и людей, когда он возлежал с Алкменой, приказать солнцу не всходить в течение трех дней, так чтобы ночь длилась 72 часа. В такую ночь Зевс зачал Геракла (Лукиан. Разговоры богов, 10).
На следующее утро молодые просыпались под радостную песнь и принимали подарки от родственников. Новобрачная снимала свадебную фату, которую она посвящала Гере, покровительнице новобрачных. В этот день застолье продолжалось в доме отца жениха или в его собственном доме, но теперь уже женщины, а следовательно, и молодая жена, не принимали в нем участия, однако по обычаю блюда для этого застолья готовила молодая жена, впервые выказывая свое умение в приготовлении пищи. Смысл этого обычая прост. В брачную ночь муж исполнил супружеские обязанности, теперь же он принадлежал своим друзьям и родственникам, а жена должна была исполнять свои обязанности на кухне. Поскольку и это застолье сопровождалось многочисленными шутками и весельем, оно было завершением брачной церемонии, сюда приглашали как можно больше гостей в качестве участников.
3. Дополнительные сведения
Можно вкратце описать дальнейшую жизнь пары новобрачных. Теперь жена в основном оставалась в гюнеконитиде (на женской половине), под которой следует понимать все помещения подчиненного ей домашнего хозяйства. Отныне лишь спальня и гостиная были общими помещениями для супругов, при условии, что в доме не было гостей мужского пола. Теперь женщины не присутствовали при приеме пищи, если в доме собирались друзья мужа, и из этого никогда не делалось исключения, если только жена не хотела прослыть куртизанкой или женщиной легкомысленной. При таком подходе, как было принято думать, удовольствие от интеллектуальной застольной беседы стократ возрастало, и это ясно для каждого, кто когда-либо размышлял о характере разговора в присутствии дам и о том, сколько скабрезных историй рассказывают мужчины друг другу, удаляясь в курительную комнату. Да, «галантность» была не знакома мужчине в Древней Греции, но зато он знал, как правильно наладить свое домашнее хозяйство.
Хотя считалось, что женщина не предназначена для участия в застольных беседах мужчин, приоритетом которых оставались интеллектуальные ценности, однако на женщину возлагались гораздо более важные обязанности, а именно воспитание мальчиков до той поры, пока не наставало время давать им чисто мужское воспитание, и девочек – вплоть до их замужества. Для того чтобы показать, насколько уважительно муж относился к обязанностям своей жены, мы приведем лишь прекрасное высказывание из произведения Стобэя «Цветник» (79, 13): «Божество открывает нам себя в матери более, чем в чем-либо другом».
В задачу этой книги не входит подробный рассказ о дальнейших обязанностях жены – хозяйки всей движимой и недвижимой собственности в доме, рабов и рабынь, обязанностей по кухне, ухода за больными и всего того, что до сих пор находится в распоряжении жены.
Мнение о том, что греческая жена всегда оставалась несчастной Золушкой, прикованной к горшкам, а муж – полновластным хозяином в доме, в корне неверно. «Вилой природу гони – она все равно возвратится», – говорит Гораций в известном пассаже. И это в полной мере относится к греческой женщине. Женская природа неизменна во все времена. Было три обстоятельства, которые способствовали тому, что и в те времена некоторые женщины получали физическое и моральное преимущество перед мужчинами: интеллектуальное превосходство, либо врожденное стремление к власти, сопровождаемое женской утонченностью, либо очень богатое приданое. Примером может служить небезызвестная Ксантиппа, жена Сократа, чье имя стало нарицательным – хотя она была прекрасной хозяйкой и никогда не выходила за границы ей положенного; и все-таки сварливость, видимо, не была столь уж редким явлением, как ясно следует из того факта, что в мифологии – истинном отражении людских страстей – мы находим ее прототип в царице Лидии Омфале, которая унизила величайшего и самого славного греческого героя Геракла до того, что низвела его до зависимого положения, так что, одетый в женское платье, выполнял он у ее ног женскую работу, а она, нарядившись в львиную шкуру, размахивала перед ним, съежившимся от страха, палицей, придавив сандалией его могучую шею. Эта сандалия стала символом унижения женатого мужчины, который находится «под каблуком». Обувь идет в ход и когда разъяренная замужняя женщина начинает учить своего мужа манерам, поскольку найти крепкую дубинку в Греции было бы затруднительно – бамбук из тропических стран еще не был туда завезен.
