Сталин с сыном Василием и дочерью Светланой. Середина 1930-х гг.
И тем не менее аппаратная мощь Секретариата продолжала оставаться абсолютным оружием. Да, не быстро, не сразу, но, капля за каплей, Сталин сокращал влияние своих оппонентов. Сторонники Рыкова и Бухарина переводились на менее значительные должности или удалялись на периферию. Некоторые, вовремя оценив перспективы, торопились отречься от прежних кумиров и заявить о своей преданности генеральному секретарю. В ряде случаев Сталину приходилось попросту прибегать к тривиальному шантажу. Так, в архивах департамента полиции были обнаружены документы о сотрудничестве с охранкой Калинина и Рудзутака. Документы были обнаружены – но не обнародованы. Думается, что именно в связи с этой находкой позиция Калинина и Рудзутака на переломе десятилетий резко изменилась. А с учетом того, что изменились взгляды не только этой пары, не исключено, что тот или иной компромат был предъявлен и другим партийным «князьям». Интригуя и действуя аппаратными методами, Сталину удалось организовать перевыборы в ВЦСПС и московской партийной организации, в результате чего Томский и Угланов лишились своих постов. Грубую политическую ошибку допустил Бухарин, посмевший встретиться с опальным Каменевым и рассказать ему о политической борьбе в недрах Политбюро. Запись этой беседы, сделанная Каменевым, попала к троцкистам, которые, равно ненавидя и Каменева, и Бухарина, с удовольствием обнародовали «крамольный» документ. В данном случае даже не важно, попала ли запись к троцкистам случайно или это была тонкая спецоперация ОГПУ, действовавшего в интересах Сталина, – в любом случае и Бухарин, и его сторонники были скомпрометированы. Теперь широкие партийные массы воспринимали бухаринцев как раскольников, которые за спиной Политбюро плетут заговоры, пытаясь договориться с разоблаченными оппозиционерами. Одновременно сталинские сторонники зашли с другой стороны. В середине 1928 г. начался полностью сфальсифицированный процесс против инженеров угольной промышленности, которых обвиняли в том, что они, дескать, будучи сознательными врагами советской власти и иностранными шпионами, всячески подрывали советскую угольную промышленность – готовили диверсии, принимали заведомо неверные технологические решения, короче – «вредительствовали». Так как арестованные работали в городе Шахты, процесс получил название «шахтинского». С шахтинского дела начался лавинообразный поиск «вредителей» и «агентов буржуазных разведок» по всей стране. Шпиономания постепенно приобрела черты всеобщей истерии. Важно отметить, что Сталин многозначительно предупредил – по мере развития социализма классовый враг по обе стороны границы будет усиливать свое сопротивление, и не исключено, что некоторые «вредители» уже проникли в партию. В 1929 – 1930-х годах, попав в полную политическую изоляцию, все политические лидеры антисталинской фракции были обвинены в «правом уклоне» и изгнаны из Политбюро. Позднее, во второй половине 1930-х, практически все они были осуждены вторично и казнены. Надо сказать, что далеко не все, кто поддержал Сталина в 1929–1930 годах, избежали впоследствии репрессий. Но вот те, кто в тот переломный момент выступил против, выжить шансов почти не имели.
Сталин, Киров и Светлана Аллилуева на отдыхе в Сочи. Не позднее 1934 г.
Окончательно победив своих политических конкурентов и став фактически единовластным руководителем страны, Сталин начал осуществление политики форсированной индустриализации, или, как ее часто называют, политики «Большого скачка». Собственно, основные постулаты этой доктрины практически полностью совпадали с предложениями «левых» – за счет сверхэксплуатации деревни страна получила значительные валютные средства. Что, в свою очередь, позволило закупать на Западе оборудование и технологии для индустриальных новостроек. Но в сравнении с тезисами троцкистов первой половины 1920-х годов Сталин шагнул куда дальше. Вместо неэквивалентного обмена с селом за счет максимального разведения «ножниц цен» в СССР 1930-х годов было фактически воссоздано крепостное право. Крестьянство было принудительно объединено в колхозы, которые были обязаны сдавать хлеб государству по фиксированной (и крайне невысокой) цене. Теоретически, после того как колхоз сдавал запланированный объем зерна государству и выделял необходимый для посева следующего года семенной фонд, остаток зерна должен был распределяться между колхозниками в соответствии с отработанными трудовыми днями. Но, как правило, вышеупомянутые остатки либо были ничтожны, либо вообще составляли величину отрицательную. Так как отработанные трудодни отмечались в табели вертикальными линиями (палочками), колхозники мрачно шутили, что, мол, за наши трудодни ничего, кроме палок, не получишь. Выживать жителям села приходилось за счет подсобного хозяйства. Аналогия с крепостническими временами, когда крестьянин должен был сначала отработать помещику барщину, а уж потом мог и на себя пахать, бросалась в глаза. В 1930 г., когда массовая коллективизация была в общих чертах уже завершена, Сталин опубликовал в «Правде» статью «Головокружение от успехов», в которой он, не отказываясь от генеральной линии на ликвидацию кулачества и повальную коллективизацию деревни, все же осуждал некоторые перегибы на местах. Тем самым он свалил всю ответственность за многочисленные эксцессы в ходе коллективизации на неких местных самодуров, которые, дескать, извратили генеральную линию. Однако кардинально после этой статьи ситуация не изменилась.
Сталин со Светланой Аллилуевой. Середина 1930-х гг.
Как и в сельскохозяйственной политике, в области индустриального развития сталинская команда далеко обогнала чаяния троцкистов. Масштабы темпов индустриализации СССР в то десятилетие поражают. В стране создавались не просто новые заводы и фабрики – из небытия возникали новые отрасли промышленности. С другой стороны, надо признать, что ставка на штурмовщину и попытки заменить трезвый технико-экономический расчет трудовым энтузиазмом нередко вели к размазыванию невеликих материальных ресурсов между несколькими производственными объектами, появлению долгостроев и замораживанию капитальных средств на долгий период. Разумеется, такой подход вел к дезорганизации финансовой сферы, постепенно деньги стали терять значение как основное расчетное средство, все чаще капитальные объекты строились вообще без сметы и техплана, а материальные ресурсы распределялись директивным порядком по фондам и лимитам. Даже верный паладин Сталина – Орджоникидзе, ставший к этому моменту наркомом тяжелой промышленности, сокрушался: «Деньги расходуются без всяких смет…Отчетность чрезвычайно слаба и запутана. До сих пор никто не может сказать, сколько стоила постройка Сталинградского тракторного завода», но изменить ситуацию не мог.
Разумеется, в такой ситуации всякие разговоры о хозрасчете и самоокупаемости государственных трестов теряли смысл, поэтому одним из важнейших аспектов «Большого скачка» стала перестройка системы управления крупной индустрии. Хозрасчетные тресты и синдикаты упразднялись, а их предприятия стали управляться напрямую профильными наркоматами, причем число промышленных наркоматов начало стремительно увеличиваться. Постепенно процесс огосударствления охватил и мелкую промышленность, что символизировало окончательный слом НЭПа. А так как главным приоритетом сталинской индустриализации была именно тяжелая промышленность, обеспечивавшая создание отечественной оборонки, ситуация с товарами широкого потребления резко осложнилась. Основная масса хлеба шла на экспорт – ведь страна нуждалась в валюте для закупок оборудования. В результате и с продовольствием ситуация обострилась донельзя. В 1929 г. советское правительство было вынуждено пойти на беспрецедентную меру – в мирное время ввести в стране карточную систему нормирования. Карточки не позволяли получить продукты и товары потребления бесплатно – деньги для покупки все равно требовались, но цены по карточкам были ниже коммерческих, и кроме того, хотя бы теоретически, карточки давали право на гарантированное приобретение товара. Увы – это право было нередко только теоретическим. Очень часто карточки не отоваривались. В магазины, в которых товары все же находились, моментально выстраивались грандиозные очереди, или, как тогда говорили, хвосты. В крупных городах появился особый промысел – занимать место в очереди, а потом продавать его желающим. Как отмечали современники: «Если хорошо «постоять», так можно и не работать!» На производстве появилось и начало шириться движение ударников – рабочих, существенно перевыполнявших норму выработки. Особый импульс росту числа ударников придало то, что ударники получали особые карточки, которые должны были отовариваться вне очереди.
