Ворошилов, Сталин, Калинин на всесоюзном съезде колхозников. 1929 г.
Однако именно тогда, в 1927 г., ситуация стала стремительно меняться. В результате ряда внешнеполитических обстоятельств (мы ведь договаривались – это книга о Сталине, а не об истории СССР в XX веке) отношения между СССР и Великобританией резко ухудшились. В историографии эти события известны как «военная тревога 1927 г.». В воздухе действительно запахло войной. Поэтому Политбюро решило провести своеобразную инвентаризацию армии и оборонных производств, чтобы составить представление об обороноспособности страны. Результаты этих проверок были ошеломляющи. Выяснилось, что «если завтра война, если завтра – в поход», то воевать-то будет, собственно говоря, нечем. Армия не обладала ни танками, ни авиацией, артиллерия серьезно не улучшилась со времен Гражданской войны, не дотягивая даже до уровня артиллерии царской армии на 1914 г., мобилизационные запасы были ничтожны, а самое главное – оборонная промышленность находилась в столь плачевном состоянии, что исправить все вышеперечисленные недочеты в ближнесрочной перспективе было невозможно. Стало очевидно, что время раздумий кончилось. Теперь форсированная индустриализация стала вопросом выживания страны. Именно тогда в историческом смысле 1920-е годы закончились, уступив место 1930-м. Сам Сталин сформулировал задачу предельно четко: «Мы отстали от передовых стран на 50 – 100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут». Эти слова были сказаны в начале 1931 г., но, судя по практическим шагам сталинского руководства, все основные решения по этому поводу были приняты уже в конце 1927 г. Именно тогда советское руководство столкнулось с очередным кризисом хлебозаготовок – крестьяне, раздраженные новым повышением цен на фабричную продукцию, вновь отказались сдавать хлеб по государственным расценкам. Но на этот раз советскому руководству отступать было некуда. В дальнейшем Сталин лично и руководимое им Политбюро предпримут целый ряд жестких, а иногда откровенно жестоких и кровавых мер и решений. Ни в коей мере не собираясь оправдывать эти жестокости, автор этих строк тем не менее призывает понять, что все эти решения принимались в свете именно такого подхода – «мы должны пробежать за десять лет. Иначе – сомнут». Впрочем, нельзя сбрасывать со счетов и субъективный фактор. Сталин, видимо, не слишком-то разбирался в тонкостях экономики и искренне считал, что любое экономическое затруднение можно решить административным нажимом. А вот административная работа – это было то, что он знал и любил. Практически весь его опыт политической деятельности и в годы Гражданской войны, и в 1920-е годы говорил ему, что эффекта можно добиться или открытым насилием, или кулуарными интригами, подкрепленными все тем же насилием. А все эти академические изыски в области теории марксизма и экономических законов… Это все – одна бесплодная говорильня. Таким образом, и психологически Сталин был настроен решать вставшую перед ним задачу индустриализации страны именно насильственными методами, так как других методов он не знал и считал их заведомо бесполезными.
Итак, в начале 1928 г. Сталин лично выехал в Сибирь, откуда стали поступать сигналы о кризисе в хлебозаготовках. Надо сказать, что Сталин избегал надолго покидать Москву, предпочитая руководить страной, не покидая столицы. В 1930-е годы он мог заехать в какой-то город по пути на юг, где он отдыхал на курортах, а в 1933 г. посетил Беломоро-Балтийский канал. За всю Великую Отечественную войну единственный раз посетил прифронтовую зону и трижды выезжал на международные конференции – в Тегеран, Ялту и Потсдам. Таким образом, длительная командировка в Сибирь в 1928 г. стала для Сталина событием знаковым – он хотел своими глазами увидеть ситуацию «на местах», перед тем как принять кардинальные решения. Три недели, которые Сталин провел в Сибири, были посвящены постоянным встречам с местным партийным активом, на которых высокий гость из Москвы постоянно настраивал партийцев на широкое применение карательного аппарата для обеспечения выполнения плана хлебозаготовок. Кулацкую «спекуляцию хлебом» следовало пресечь железной рукой, не останавливаясь на полумерах. Постепенно такой подход начал давать результат, в начале февраля Сталин писал в Политбюро: «Перелом в заготовках начался. За шестую пятидневку января заготовлено вместо обычной нормы 1 миллион 200 тысяч пудов 2 миллиона 900 тысяч пудов. Перелом довольно серьезный». Однако этот успех давался очень дорогой ценой. По сути, деревню захлестнул вал обысков и реквизиций. Сопротивляющихся крестьян нередко арестовывали. На обычную хлебозаготовительную кампанию, которая в основе своей все же представляла добровольную куплю-продажу хлеба, это походило уже очень отдаленно. Важно, что постепенно сталинский посыл на подмену добровольной продажи насильственной реквизицией начал проникать в партийную толщу. Общее настроение достаточно четко сформулировал один из уполномоченных по проведению хлебозаготовок: «Что это еще за бюрократизм? Вам товарищ Сталин дал лозунг – нажимай, бей, дави». Постепенно сталинские методы борьбы с кризисом хлебозаготовок начали распространяться на весь СССР.
Сталин и Горький. 1931 г.
Важно отметить, что Сталин изменил саму сущность политики страны в вопросе хлебозаготовок. Вместо уже привычной игры с «ножницами цен» он поставил во главу угла обличение антисоветской деятельности кулаков, «недобитой контры» и прочих врагов советской власти. То есть вместо экономической проблемы перед страной была поставлена задача сугубо политическая – сломить сопротивление внутреннего врага так же, как это было сделано с врагом внешним в годы Гражданской войны. Реквизиции иногда, в чрезвычайных ситуациях, применялись и ранее. Но теперь Сталин подвел под конфискацию хлеба законодательную базу – крестьян, отказывавшихся сдавать хлеб по государственным ценам, судили согласно действующему Уголовному кодексу по статье «спекуляция». Разумеется, с точки зрения юриспруденции это был полный абсурд, но зато такой подход превращал реквизицию из чрезвычайной меры в повседневную практику. Если же смотреть на вопрос глобально, то речь в масштабах страны шла фактически о сломе НЭПа как долговременной политики.
Молотов и Сталин на Красной площади 1932 г.
Разумеется, столь крутой политический вираж не мог не вызвать крайне напряженных споров в Политбюро. Фактически Сталин требовал от своих вчерашних соратников отказаться от позиции, которую они последовательно защищали от нападок «левых» последние годы. Кроме того, надо учитывать, что хотя прочие члены Политбюро и уступали по политическому значению Сталину каждый по отдельности, но совокупно они вполне были способны оспорить его влияние. Казалось, история встала с ног на голову. Вновь, как и в 1924 г., амбициозный вождь атаковал с «левых» позиций большинство Политбюро, требуя коррекции и ограничения НЭПа. Только тогда таким вождем был наркомвоенмор Троцкий, а теперь – генсек Сталин. Но вот эта разница между наркомом по военным и морским делам и генсеком и предопределила разный исход двух политических сражений. Начать разговор о последней схватке за власть в ВКП(б) при жизни Сталина надо с описания расстановки сил. Как говорилось ранее, к началу 1928 г. Сталин возглавлял группу политических деятелей, составлявших Политбюро, но большевистские лидеры, победившие последовательно «левую», «новую» и «объединенную» оппозиции, отнюдь не были бессловесными солдатами генсека, готовыми выполнять любой его приказ. Мы уже говорили, что в недрах коммунистической партии к концу Гражданской войны сложился целый набор группировок, ориентировавшихся на того или иного партийного лидера. Такие вожаки постепенно трансформировались из партийных «триариев», то есть особо надежных солдат партии, в партийных князей со своими «дружинами». Так вот, Политбюро к концу 1920-х годов представляло собой именно такое собрание князей. В этом смысле Сталин мог похвастаться разве что тем, что его «дружина» была самой многочисленной и хорошо вооруженной (в политическом смысле), но до полного единовластия ему было еще ой как далеко. По большому счету полностью в высшем руководстве СССР он мог рассчитывать только на секретаря ЦК ВКП(б) В. М. Молотова, наркомвоенмора Ворошилова, председателя центральной контрольной комиссии ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе и наркома торговли А. И. Микояна. Все это были сталинские выдвиженцы, выступавшие под его знаменами еще со времен Гражданской войны. Причем даже они, к слову, не сразу перешли на точку зрения Сталина по поводу вектора дальнейшего развития Советского Союза. Но если старые соратники меняли свое мнение о НЭПе не сразу, то ряд видных партийных деятелей, сыгравших важную роль в политических баталиях 1924–1928 годов, новые веяния попросту отвергли с порога, объявив о недопустимости возрождения «левого уклона». К числу таких непримиримых следует отнести председателя Совнаркома (сейчас сказали бы – премьер-министра) А. И. Рыкова, наркома путей сообщения и заместителя председателя Совнаркома Я. Э. Рудзутака, главного редактора центральной партийной газеты «Правда» Н. И. Бухарина, председателя Всесоюзного центрального совета профсоюзов (ВЦСПС) М. П. Томского, секретаря московской партийной организации Н. А. Угланова, председателя ЦИК СССР (то есть в сегодняшней терминологии – спикера парламента) М. И. Калинина. Как видим, Сталину предстояло бороться с очень мощной группировкой, имевшей и административные рычаги, и влияние в партии, и опыт борьбы за власть.
