Осада длилась два года. Она сопровождалась, по Иосифу, «голодом и отвратительной болезнью», и именно голод привел к окончанию осады. В 587 году Седекия решил, что довольно. Он попытался бежать – очевидно, уже не думая об остальных людях, остававшихся перед лицом вавилонской ярости. «Голод стал таким жестоким, что людям совсем нечего было есть, – фиксирует Вторая Книга Царств. – Затем городские стены были разрушены, и вся армия бросилась ночью по дороге к воротам между двумя стенами, что подле царского сада, хотя вавилоняне окружали город. Они бежали к долине Иордана, но вавилонская армия погналась за царем и настигла его на равнинах Иерихонских. Все войско его разбежалось от него, и он был взят в плен».28
Навуходоносор, обычно не отличавшийся излишней жестокостью, свойственной царям Ассирии, был разъярен и жаждал мести. Когда Седекию приволокли и поставили перед ним в его армейском лагере, он приказал убить сыновей царя – еще мальчиков – у него на глазах. А затем Седекии вырвали глаза, чтобы последним, что он видел, была казнь его семьи.
Седекию в цепях привели в Вавилон; все его главные чиновники и жрецы были казнены рядом с армейским лагерем; Навуходоносор приказал своим командирам поджечь Иерусалим. Стены были разрушены, городское население выселено, дворец царя, дома, казначейство, храм Соломона – все было в огне. Евреев расселили по Вавилонии, кому-то удалось бежать в Египет. Именно они положили начало диаспоре, которая просуществовала два тысячелетия. «И после этого цари колена Давида закончили свое существование», – заключает Иосиф.29
Тем временем союзники Навуходоносора, мидяне, под управлением его тестя Киарксеса успешно продвигались в Малую Азию. Ко времени падения Иерусалима они достигли границ владений лидийцев.
Лидия, которая была покорена киммерийцами сто лет тому назад, собралась с силами. Некоторые лидийцы бежали во Фракию и, вероятно, оттуда дальше на запад; но другие остались. Теперь их царем был Алиатт, праправнук Гигеса. Под его руководством лидийская армия выступила вперед, чтобы встретить мидян, и сражалась с ними, пока не остановила их продвижение.
С 590 по 585 год две армии смотрели друг на друга через реку Галис, но ни одна из сторон не могла добиться преимущества. Геродот замечает, что во время этих пяти лет, «хотя множество сражений оканчивалось в пользу мидян, столько же завершалось в пользу лидийцев».30 Поэтому в 585 году Навуходоносор взялся за разрешение этого тупика. Он послал вавилонского полководца по имени Набонид, чтобы тот помог добиться прекращения противостояния двух армий. Похоже, Набонид достиг успеха: два царя согласились на мир, который был закреплен браком Ариени, дочери Алиатта, с сыном Киарксес, мидийским принцем Астиагом.31
Для Навуходоносора, возможно, имело бы больше смысла послать сюда армию, чтобы помочь мидянам завоевать лидийцев, чем возиться с мирным договором. Но Киарксес был царем Мидии и Персии уже в течение сорока лет. Он был старым и больным человеком, готовым прекратить воинственные действия. Сразу же после скрепления договора клятвой и царской свадьбы он слег в постель и вскоре умер. Астиаг стал царем Мидии и Персии вместо него. Но он не горел желанием воевать; забрав жену, он отправился назад домой.
Возможно, Навуходоносор не послал вавилонскую армию, поскольку, что сам тоже страдал от болезни.
Правление Навуходоносора – в особенности его конец – отмечено мистическими штрихами довольно зловещего характера. Самый полный рассказ об этих трудных днях обнаруживается в Книге Даниила, которая описывает судьбы четырех еврейских пленных, угнанных в Вавилон и воспитанных слугами Навуходоносора как вавилоняне. Один из этих пленников, сам Даниил, был вызван для толкования тревожного сна Навуходоносора: царь увидел ночью огромное дерево с прекрасными листьями и множеством плодов, дающее приют животным под ним и птицам в его ветвях. А затем он увидел дерево срубленным, ободранным, с обрубленными ветвями, и пень в бронзовых узах. И ассирийские, и вавилонские цари разделяли поклонение священному дереву, как источнику их силы. Сон поразил Навуходоносора, будучи воспринят как зловещий. Даниил, которого попросили интерпретировать сновидение, подтверждает его отрицательную природу, предсказывая, что царя поразит сумасшествие, и он на время потеряет свою власть. И действительно, Навуходоносор лишается разума: «Отлучен он был от людей, ел траву, как вол. Орошалось тело его росою небесной, волосы выросли, как у льва, а ногти у него – как когти у птицы», – в таком состоянии он пробыл семь лет.32
Эта история, естественно, была сильно преувеличена более поздним еврейским комментарием библейских книг в попытке извлечь смысл из такой трансформации – для библейской мифологии вообще не характерно превращение человека в животное в качестве наказания. Гораздо более позднее сочинение, «Жизни пророков» – анонимный рассказ о жизни различных иудейских пророков, написанное, вероятно, около 100-х годов н. э. – трактует эту трансформацию как символ тирании Навуходоносора. «Жизни пророков» описывает Навуходоносора как здравомыслящего, но при этом приписывает его облику черты животного:
«Голова и передняя часть были как у вола, ноги и задняя часть – как у льва… Это характерно для тиранов, что… в свои более поздние годы они становятся дикими зверями».33
Здесь можно увидеть трансформацию образа из эпической поэмы о Гильгамеше, в которой дикое существо Энкиду выглядит человеком, но бродит в полях, питаясь травой, как животное. В поэме о Гильгамеше Энкиду – деспотичный, нецивилизованный, хватающийся за власть, он – тень царя, тот, с которым нужно бороться и приручить прежде, чем царство станет процветать. В предании о Гильгамеше и Энкиду человек становится хорошим царем (а его тень – более человечной) именно тогда, когда противостоит искушению сделать свою власть безграничной. Но Навуходоносор идет другим путем – деспотичность его увеличивается, и в итоге он опускается от положения великого царя до животного существования.34
Несмотря на место, занятое им в истории и в воображении соседей, Вавилон оставался центром империи очень короткое время. Хаммурапи был первым его великим царем, первый
Навуходоносор – вторым. Навуходоносор II был лишь третьим его великим царем, и оказался последним. Вавилон не привык к императорам.
Вот так сложное древнешумерское отношение к существованию царя воскресло в предании о судьбе Навуходоносора. Навуходоносор также был захвачен зверем внутри него. Даниил, рожденный в нации, которая много веков тому назад выбрала своих царей против воли собственного бога, дает теологический комментарий к завершению этой истории: люди боятся института царей, потому что каждый человек жаждет власти и, завладев ею, ею же разрушается.
Сравнительная хронология к главе 58
Глава пятьдесят девятая
Кир Великий
Между 580 и 539 годами до н. э. Кир завоевывает мидян, персов и, наконец, вавилонян
К востоку от Навуходоносора царю Астиагу, владыке Мидии и Персии, приснился дурной сон. Его лидийская жена Ариени несколько лет тому назад родила дочь по имени Мандана, и теперь та приближалась к возрасту замужества. «Ему приснилось, – пишет Геродот, – что она так много писает, что не только залила его город, но затопила всю Азию».1 Этот сон был и неприятным, и тревожным, и царский мудрец, когда с ним посоветовались, предсказал, что ребенок Манданы вырастет и заберет царство в свои руки.
У Астиага, по-видимому, не было сына, и его внук вполне мог стать его наследником, поэтому такая интерпретация не обязательно была плохой новостью. Однако царь прекрасно понимал, что отец ребенка Манданы может не пожелать спокойно смотреть, как корона напрямую переходит от деда к внуку.
Поэтому он тщательно выбирал мужа для дочери: не из амбициозной знати мидян, которая окружала его в Экбатанах, а человека, находящегося в большей зависимости – и более удаленного. Он отослал Мандану в Аншан и выдал ее замуж за своего персидского вассала Камбиса, сына Кира I, наследника персидского правителя. Камбис поклялся в верности своему мидийскому сюзерену, а Астиаг, по-видимому, невысоко оценил уровень его честолюбия.
Мандана почти немедленно забеременела (Камбис, может, и не был честолюбив, но наверняка был плодовит). В это время Астиаг увидел еще один сон, противоположный сну Навуходоносора о срубленном священном дереве; из его дочери выросла виноградная лоза и обвилась вокруг всей его территории. На это его мудрецы ответили, что сын его дочери не просто унаследует ему, но будет править на его месте.
Поэтому Астиаг пригласил дочь в гости в Экбатану, чтобы она жила во дворце в роскоши, ожидая рождения ребенка. А сам задумал избавиться от будущего наследника. Казалось, у Камбиса не было выбора – лишь выпустить жену с нерожденным сыном; да и Мандана не могла отказаться от визита.
