собою: необходимо сломить господство ортодоксии, секуляризировать жизнь. Но тут обличитель старого — «прокурор нации», как поэт себя называл, — увидел пороки и в новом, просвещенном поколении: бегство образованной молодежи из еврейского лагеря, все растущее отчуждение ее от того национального языка, на котором поэт слагал свои песни, — и у него вырвалась песня-стон: «Для кого я работаю?» Ему казалось, что будущее поколение, оторванное от источников национальной культуры, уже не будет в состоянии читать «Песни Сиона» и что он пишет свои стихи для горсти последних поклонников еврейской музы:
Быть может, последний певец я Сиона,
Последние вы, кто читать меня мог.
Это писалось на пороге 80-х годов. Еврейский поэт дожил до погромных ужасов, но вместе с тем дождался туманной зари нового национального движения, которое подняло «Песнь Сиона» на небывалую высоту.
Вопрос «для кого я работаю?» был поставлен в ином смысле и разрешен писателем, талант которого рос с годами его долгой жизни. Соломон Абрамович(1835—1917) в первые годы своей деятельности пробовал свои силы на разных поприщах: писал по-древнееврейски литературно-критические статьи, переложения книг по зоологии, тенденциозный роман «Отцы и дети» («Haawot wehabanim»), 1868), но скоро нашел свой настоящий путь. Глубокий наблюдатель народного быта в родной Литве и на Волыни, он пришел к убеждению, что реальную жизнь массы надо изображать на ее повседневном, живом языке, на «жаргоне» или идише, к которому почти все тогдашние «маскилим» относились с пренебрежением, что нужно вообще писать книги не только для книжных людей, знающих древний национальный язык, но и для тысяч «простолюдинов и женщин», которым он недоступен. И Абрамович стал писать на народном языке под псевдонимом «Менделе Книгоноша» («Mendele Mocher Seforim») рассказы о маленьких людях («Dos kleine Menschele», 1865), об эксплуатации бедного класса «бандою благодетелей», захвативших власть в общинах (драма «Die Takse», 1869), о житье нищих странников («Fischke der Krummer»). Острая сатира «Таксы» причинила автору неприятности, заставившие его покинуть место своего жительства Бердичев и переселиться в Житомир. Здесь написал он в 1873 г. одно из самых зрелых своих произведений — «Кляча, или Сострадание к животным» («Die Klatsche»). В аллегорическом рассказе выведена бездомная кляча (еврейская масса), которую гонят хозяева города («коренное население»), не дающие ей пастись вместе с «городским скотом» на общих выгонах; в то время как «общество покровительства животным» (правительство) занимается бесконечным вопросом, следует ли уравнять клячу в правах с коренными лошадьми, на спину заморенной клячи взбираются всадники из «благодетелей города» (буржуазии) и ездят на ней вволю, выматывая из нее последние силы. От публицистической аллегории Абрамович перешел к юмористическому описанию «Путешествия Вениамина Третьего» («Masaot Benjamin häschlischi», 1878), в котором выведены еврейские Дон-Кихот и Санчо-Панса, совершившие путешествие к легендарному заморскому Самбатиону на пространстве между Бердичевом и Киевом. Смесь тонких бытовых наблюдений и реформаторской идеологии — таково содержание первого периода творчества Абрамовича. В следующий период (с 80-х годов) в содержании его творчества усиливается художественная цельность, а в форме — синтез народного и национального языков, на которых он пишет параллельно и которые под его пером достигают высокого совершенства.
Романист и публицист гармонически сочетались в лице Переца Смоленского (1842—1885), упомянутого выше редактора прогрессивного журнала «Гашахар». Питомец иешивы в белорусском городке, попавший в фривольную Одессу и затем в Вену, он на себе испытал резкость этого перехода. Он сам вышел невредимым из идейного кризиса, но вокруг себя он увидел «трупы просвещения, столь же многочисленные, как жертвы невежества»: увидел молодежь, уходящую от своего народа и забывающую национальный язык, реформированное еврейство Запада, не сохранившее от тысячелетней культуры ничего, кроме синагогальных церемоний, переделанных на новый лад. И Смоленский поставил себе целью бороться на два фронта: с фанатиками ортодоксии во имя прогресса, а с ассимиляторами — во имя национальной культуры. «Вы говорите: будем как все народы! — обращается он к ассимиляторам. — Хорошо, будемте, как все народы, просвещенными, чуждыми предрассудков людьми, верными гражданами; но будем также подобно им помнить, что нельзя стыдиться своего происхождения, что нужно дорожить своим национальным языком и национальным достоинством». В своем первом большом романе «Блуждающий по путям жизни» («Hatoeh be’darke ha’chaim»,1869-1876) Смоленский ведет своего героя через все стадии культуры, от темного белорусского местечка до Лондона и Парижа, но после всех «блужданий» приводит его к синтезу национальности и прогресса и заставляет умереть в Одессе, при обороне своих братьев в дни погрома 1871 года. Все другие тенденциозные романы Смоленского («Kewurat chamor», «Gemul jescharim» etc.) отражают в себе эту борьбу на два фронта — против косности ортодоксии, раввинской и хасидской, и шатания «просвещенных». Свои идеи Смоленский развил в двух публицистических сочинениях: «Вечный Народ» («Am olam», 1872) и «Время насаждать!» («Et lotaat», 1875-1877). Здесь он против религиозной реформы западных ассимиляторов выдвигает систему прогрессивного национального иудаизма, в которой центральное место занимают культ Палестины в духе М. Гесса и культ древнееврейского языка, «без которого нет иудаизма». Чтобы разрушить идею ассимиляции, Смоленский штурмует колыбель ее — просветительную систему Моисея Мендельсона с ее догмой: «еврейство не нация, а религиозная группа»; но в своем полемическом усердии он часто нарушает историческую объективность. При таком умонастроении Смоленский должен был ухватиться за идею нового палестинофильства, возникшую после первых погромов в Южной России, когда началась массовая эмиграция. Он становится горячим проповедником колонизации Палестины (1882). Посреди этой пропаганды настигла даровитого публициста преждевременная смерть (1885).
К той же идее пришел, после долгой внутренней борьбы, и публицист Моше-Лейб Лилиенблюм (1843—1910), но в пределах описываемой эпохи он еще всецело стоит на почве «гаскалы», даже на радикальном ее крыле. Гонимый фанатиками своей родной Литвы за свое вольнодумство, Лилиенблюм задумался над необходимостью реформ в еврейской религии. Реформу иудаизма он понимал как эволюцию, а не революцию: как Талмуд некогда реформировал библейский иудаизм для потребностей своего времени, так мы должны делать это в духе идей нового времени. Когда юный писатель развил такие мысли в серии статей в «Гамелице», под заглавием «Пути Талмуда» («Orchot hätalmud», 1868—1869), против него так яростно ополчилась ортодоксия, что пребывание в Литве стало для него небезопасным, и он должен был переселиться на юг, в Одессу. Здесь Лилиенблюм опубликовал свою стихотворную сатиру «Сборище мертвецов» («Kehal refaim», 1870), где в замогильном свете мелькают все темные фигуры еврейского городка: кагальники, раввины, цадики и пр. В Одессе Лилиенблюм вошел в круг учащейся молодежи, проникся идеями Чернышевского и Писарева и прослыл «нигилистом» [56]. Мысль о реформе иудаизма осталась позади как ненужная при
