Виктор Петелин - История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

«Особенно удивительно, – писал В. Кожинов, – не сам по себе стремительный рост славы поэта, а тот факт, что росла она как бы стихийно, по сути дела без участия средств массовой информации – словно движимая не зависящей от людей природной силой».

Это была всенародная слава Николая Рубцова как русского национального поэта.

Рубцов Н. Собр. соч.: В 3 т. М., 1999.

Вологодская трагедия: Стихотворения. Письма.

Воспоминания… / Составитель Н. Коняев. М., 1998.

Истинный художник всегда в пути, беспокойное сердце ведёт его по разным дорогам необъятной России. Чаще всего, повзрослевший, он оказывается в родной деревне, ведёт разговор с теми, кто помнит его, отца, мать, родных. Здесь он родился и вырос, здесь он познал первые человеческие радости, слёзы, обиды. Здесь он научился смеяться и плакать, впервые подрался, отстаивая свои убеждения. Все здесь было впервые, если не с ним, то с отцом, дедом, прадедом.

Очень точно удалось передать свои чувства от встречи с родной стороной Юрию Сбитневу в книге «Своя земля и в горсти мила» (М., 1969): «Сладко пахнет занявшейся в печах березовой корой. Запах этот поднимает в душе какие-то сокровенные чувства. Будит память о далёком теперь уже детстве, о песнях, что слышал с колыбели, о сырых грибных местах, о румяном жаворонке с глазами-изюминками, что уместился на плоской ладони бабушки, готовый вот-вот вспорхнуть, о санках-леточках, о всем том, что вписано в наши сердца большими, очень большими буквами – Родина».

Восстановить связь времён, органическую преемственность поколений – вот задача, которая встала перед художниками того времени.

В те годы всё чаще говорили о творчестве таких писателей, как Виктор Астафьев, Василий Белов, Евгений Носов, Борис Можаев, Виктор Лихоносов, Валентин Волков, говорили как о новой волне в прозе, о формирующемся новом литературном направлении.

В чём была сила этих писателей? В искренности, бескомпромиссной правде. Истоки их творчества – в деревне. Прошлое и настоящее современной деревни – в центре идейно-художественных исканий представителей новой волны в прозе. Вот почему художник уходит в своё детство: он старается понять самого себя через познание своих отцов и дедов. Но художник, раскрывая образы своих предков, не застывает в умилённости и не склоняется в восхищении перед ними, а воссоздаёт их образы во всей возможной полноте и многогранности. Да, они не запускали спутники, не руководили фабриками и заводами, не совершали исключительных подвигов. Но они рожали героев, воспитывали командиров производства, художников, писателей, наконец, сеяли, косили, собирали урожай, кормили всю страну и тогда, когда она воевала, и тогда, когда запускала спутники и космические корабли.

В своё время (1967—1968) на страницах «Литературной газеты» развернулась дискуссия о новой прозе. В размышлениях некоторых критиков сквозь камуфляж «серьёзных» и «продуманных» советов писателям ощущалось опасение, что простой русский мужик становится настоящим героем современной литературы. Тут же, как и сто лет назад, заговорили о том, что молодые художники канонизируют в образах стариков немало косного и отсталого. Напрасно писатели, мол, восхищаются стариками – ведь они неграмотные, далёкие от мудрости века. Они – это прошлое. «Не странно ли, если он и сегодня почитает свою малограмотную бабушку за высший эталон морали и мудрости? – восклицает маститый критик. – Найдём ли мы ответ у этих бабушек и дедушек на сложнейшие вопросы, стоящие перед нашим обществом, вопросы социальные, философские, нравственные?»

Вместо ответа на этот риторический вопрос хочется напомнить слова Белинского: «Мужик – человек, и этого довольно, чтобы мы интересовались им так же, как барином. Если мужик не учён, не образован, – это не его вина… Ломоносов родился мужиком… Образованность – дело хорошее – что и говорить, но, бога ради, не чваньтесь ею перед мужиком: почем знать, что при ваших внешних средствах к образованию он далеко бы оставил вас за собою» (Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 12 т. М.; Л., 1960. Т. X. С. 464—465).

Да и разве не доказала наша советская действительность правоту Белинского? Сколько вышло из деревни славных имён в науке и в искусстве после того, как хлебороб получил самый широкий доступ к образованию.

Казалось, критика освободилась от догматизма и односторонности, а тут, пожалуйста, появился свежий образчик такой односторонности, граничащей с крикливым эпатажем: вот смотрите, вы все увлекаетесь прозой Виктора Астафьева, Василия Белова, Виктора Лихоносова, Юрия Сбитнева, а я считаю, что эта проза всего лишь канонизация отсталого и косного быта.

Казалось, что герои этой прозы полнокровно вошли в обиход современности со всеми особенностями их характера. Однако кое-кому захотелось противопоставить тип «современного совестливца», тип русского мужика, русским академикам Курчатову и Королёву.

Надо бы радоваться тому, что молодые литераторы припадают к истокам, уж тут-то они и могут напиться незамутнённой, свежей водицы; но нет, именно это и встречает возражение – как бы не получилось перепроизводства персонажей, в которых бы воплощались такие черты, как чуткость сердца, простодушие, кротость, причём незаметно происходит подмена качества: простота, а не простодушие, мягкость, а не кротость.

Что и говорить, в русском человеке и посейчас много простодушия, но это, как и прежде, идёт от неумения притворяться, ловчить, от прямоты характера.

В. Белов, Е. Носов, В. Астафьев ослабели бы как художники, если бы не касались матери-земли, не ходили бы по местам своего детства, юности, где каждый кустик, каждый предмет о чём-то напоминает. Какая уж тут ностальгия! Это мудрёное словцо здесь ни при чём. Как наивно разделять поэзию на интеллектуальную и неинтеллектуальную, так и прозу наивно разделять на лирическую и аналитическую. Принять такое разделение – значит оказаться в таком же смешном положении, как и один из критиков, взявший Виктора Астафьева в двух «ипостасях» – лирической и аналитической. Как будто художника можно разделить на части!

Доброта, совестливость, сердечность, простота – это как гены, они передаются из поколения в поколение, создавая традиционные национальные свойства, черты, особенности русского характера, русской души. Некоторые критики ратовали за активного героя современной прозы. При этом из числа активных героев современности выбрасывали таких, как беловский Иван Африканович, Екатерина Петровна у Астафьева, Власьевна и тётка Ариша у Сбитнева. Но чтобы прийти к такому выводу, нужно было упростить характеры этих персонажей, сделать их односторонними, неглубокими в глазах читателей. Зачем нужно было некоторым критикам так обеднять нравственную программу этой прозы? Эта программа критиком сведена «всего лишь об один пункт» (скажем, «кротость», или «чуткость сердца», или «простодушие»). Нужно многое не заметить в образах Лихоносова, Сбитнева, Астафьева, чтобы вот так поверхностно прочитать их произведения.

Мы тоже, как и Астафьев, Лихоносов, Сбитнев, желаем видеть современника личностью духовно значительной, обладающей зрелым гражданским сознанием. Но разве личность современника будет граждански значительной, если исконные черты нашего народа, такие как «беспримерная доброта и душевность», совестливость, простота, не войдут органически составной частью духовного его облика? Вовремя поняли художники, что нашему современнику просто необходимо побывать в их родных местах и поклониться благодарно человеку земли, действительно «безупречно усвоившему её моральные уроки». Некоторые критики во всём этом увидели только лирическое повествование «во славу простых, не тронутых цивилизацией душ». Но это неверно. Все эти герои – люди ХХ века. И всё, что было в этом веке, прочно вошло в их жизнь: революция, строительство социализма, война против фашизма, послевоенная страда. В жизни каждого человека, как и каждого народа, есть глубинные черты, свойства и есть временные, наносные, преходящие. Художник раскрывает душу своих героев, раскрывает их неповторимость, воплощая особенности русского национального духа. Казалось бы, бесспорная истина. И всё же на страницах некоторых журналов и газет оспаривается это положение.

А стоит ли забывать, что проблеме национального характера, выявлению национального духа в искусстве много внимания уделял А.М. Горький?

«На вопрос, что наиболее характерно и выгодно для Франции, что отличает дух её от духа других наций? – я ответил бы: мысль француза почти совершенно чужда фанатизма, и точно так же ей чужд пессимизм» (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 24. М., 1950. С. 249). Почти в то же время в статье о Лескове он писал: «Нам снова необходимо крепко подумать о русском народе, вернуться к задаче познания духа его» (Там же. С. 235).