В пределах византийского наследства Венеция создает систему феодальных колоний, на территориях суверенных государей договорами обеспечивает существование возникших здесь торговых колоний венецианских купцов.
1. Международное положение Венеции в первые годы XIII в.
В первые 15 лет XIII столетия внимание республики св. Марка было приковано к Востоку; это не значит, однако, что она могла полностью освободить себя от всяких забот политических на Западе. Приступив к практической реализации своих восточных великодержавных планов, Венецианская республика не могла забывать о своем западно — европейском тыле и о своем положении в Адриатике.
Если создание Венецианской Средиземноморской империи было логическим завершением венецианской политики XII в., политики «натиска на Восток», то очевидно она должна была следовать избранной ею в то же время политике на Западе. Ведя войну на Востоке, Венеция избегала всяких серьезных и длительных осложнений на Западе, не уступая, однако, и здесь ни пяди из завоеванных ранее позиций. Говоря об этом, мы имеем в виду взаимоотношения Венеции с папством и империей, с Сицилийским королевством, с феодальными государствами, заинтересованными в Истрии и Далмации, с городами-республиками Италии и в особенности с республиками-конкурентами, Генуей и Пизой.
В начале XIII в. одной из крупных политических сил Запада было несомненно папство. Поэтому взаимоотношения с Римом имели в то время для Венеции важнейшее значение.
Мы уже видели, что папа становился все более и более благосклонным по отношению к своим непокорным сынам с лагун, по мере того, как выяснялся успех руководимого ими авантюрного предприятия. Только в начале 1205 г. Дандоло нашел возможным, наконец, обратиться к «св. отцу» с письмом, исполненным показного смирения, лицемерия и политической казуистики, которое должно было оправдать действия венецианцев, предшествовавшие их поразительному успеху на Востоке. «Извещаю святость вашу, — писал Дандоло, — что вследствии трудностей зимнего времени мне с моим флотом и крестоносцами пришлось зимовать в Задаре. Так как этот город, вопреки данным им и его жителями клятвам, изменнически взбунтовался против меня и венецианцев, то я и полагал, что по справедливости могу наказать бунтовщиков, как это обычно и делается с враждебными людьми. Правда, говорят, что город находился под вашим покровительством, но этому я не верил, так как считал, что ни вы, ни ваши предшественники не брали его под свою защиту; а что жители его приняли крест, — так это только для того, чтобы его носить, а не для того, чтобы принять участие в походе… Ваше отлучение мы смиренно и с терпением переносили, пока оно не было снято Петром кардиналом… Да будет известно святости вашей, — заканчивал дож письмо, — что я вместе с народом венецианским что ни делаем, трудимся во славу божию и св. Римской церкви»…[1611] Папа, разумеется, многое мог бы возразить на это запоздалое послание, но если ему дорога была принятая под свое покровительство империя, то он должен был сделать вид, что удовлетворился этим объяснением. Папа подтвердил снятие интердикта[1612]; но так как дож возбуждал также ходатайство об освобождении его от принятого им на себя обета совершить поход против «неверных» по причине своей «старости и слабости телесной», то папа дипломатически разъяснял, что «святому делу» можно послужить не только личными трудами, но и советом, и материальными средствами. Папа убеждал дожа продолжить поход, дав ему надлежащее направление: со своими врагами дож расправился, теперь надо победить врагов церкви.[1613]
Последовать этому совету венецианцы не собирались и, конечно, не одна только смерть помешала Энрико Дандоло выполнить свой обет. Папа это хорошо понимал и в дальнейших своих сношениях с венецианцами постоянно давал им чувствовать, что он ими недоволен.
Уже избрание Томаса Моросини не понравилось папе: в своем письме к епископам и аббатам Романии Иннокентий III назвал это избрание contra formam canonicam attemptam, усматривая это «нарушение канонической формы» в факте сильного влияния во всем этом деле светского элемента.[1614] Не желая, однако, окончательно испортить взаимоотношений с Венецией — папа все еще надеялся направить крестоносцев на Восток, что без содействия венецианцев сделать было очень трудно, — Иннокентий после некоторых колебаний утвердил Томаса на его патриаршем посту.
Папа пытался потом перетянуть Томаса на свою сторону и поддерживал в дальнейшем патриарха во всяком конфликте, который возникал у него с венецианскими властями. В конце 1206 г. как раз произошел такой конфликт: Константинопольский подеста, очевидно по заданию из Венеции, захотел овладеть иконой, которая была обещана венецианцам еще при выборах Генриха, и не остановился перед взломом церковного хранилища, где находилась икона. Патриарх за такое «святотатство» отлучил подесту и его советников от церкви, — сначала кардинал Бенедикт, а потом и сам папа немедленно утвердили это отлучение.
Для обеспечения за собой патриаршего поста в Константинополе Венеции необходимо было держать в своих рука капитул св. Софии. Республика св. Марка поспешила заполнить места каноников этого капитула своими подданными, клятвенно обязав каждого из них выдвигать на все духовные места, зависевшие от капитула, только венецианцев.[1615] Такое же обязательство было возложено и на самого патриарха. Это ясно из писем Иннокентия III, которые он направлял патриарху: в них он подчеркивает, что за ним сохраняются все права, связанные с высоким постом Константинопольского патриарха, а в письме от июня 1206 г. прямо освобождает Томаса Моросини от клятвы назначать в каноники церкви св. Софии только венецианцев, как клятвы, «исторгнутой насильственно».[1616] Естественные опасения патриарха папа пытается рассеять назиданием: «надо бога бояться больше, чем людей».[1617]
Венецианцы, были, однако, настойчивы. В 1207 г. мы видим, что от каноника св. Софии Эгидия отбирается клятвенное обещание избирать на церковные посты, поскольку это зависело от капитула св. Софии, только венецианцев.[1618] Несколько позднее такую же клятву они обязывают принести и каноника Энрико[1619], хотя папа не скрывал своего недовольства этим вмешательством сеньории в сферу церковных интересов. Папе не оставалось ничего другого, как освобождать каноников, как и самого патриарха, от взятых с них обещаний, как «насильственно исторгнутых».[1620]
В 1211 г. патриарх Томас умер. В Константинополе произошли бурные выборы, в которых приняло живое участие и население венецианской колонии столицы. Папа вынужден был кассировать выборы и назначить их de novo.[1621] На новых выборах 1212 г. капитул св. Софии раскололся: часть каноников остановила свой выбор на плебане церкви св. Павла в Венеции, другая часть отдала свои голоса архиепископу Гераклеи Понтийской. Хотя архиепископ был также венецианцем, но официальная Венеция стала на сторону плебана. Раскол давал папе формальное основание сначала медлить, а потом и вовсе отказать в паллии официальному кандидату Венеции, несмотря на специальное ходатайство об этом со стороны дожа.[1622]
Представляет известный интерес переписка по этому предмету папы с дожем. Когда в 1213 г. венецианские послы сообщили папе, что дож готов всемерно содействовать организации крестового похода против «неверных», мысль о котором все еще не покидала Иннокентия III, то он принял это известие «с радостью» и просил дожа приготовить «корабли и все необходимое для похода». Венецианцы выступили с этим предложением с единственной целью склонить папу к признанию сана Константинопольского патриарха за венецианским кандидатом; но папа также научился понимать своих «любезнейших сынов» с лагун и об удовлетворении этой просьбы не хотели и слушать, — об этом nec decuit nec liceat exaudire, — писал он дожу.[1623]
Положение детища Иннокентия, Латинской империи, было таково, что папа не мог позволить себе по отношению к «венецианским торгашам» политики того стиля, которой он держался иногда по отношению к некоторым монархам Запада. Он старался подслащивать горькие пилюли, которые он иногда преподносил св. Марку. Примером может служить дело с утверждением архиепископа в Задаре, избранного венецианцами. В 1206 г., несмотря на все усилия венецианцев, папа медлил с утверждением венецианского кандидата, но свой «временный» отказ папа сопровождал письмом, в котором между прочим говорилось: «Да будет угодно вам, любезнейшие сыны, с удовольствием воспринять слова наши, хоть внешне и горькие, но в своем существе приятные… Подобно тому, как слова друга лучше поцелуев врага, так и исправительное научение отца должно вас услаждать более, чем лесть грешника»…[1624]
