центра силовиков. Им управляют гендиректор национальной гвардии генерал Арамбуру Топете и генеральный инспектор полиции Саэнс де Сантамария. Они устанавливают кордон безопасности вокруг захваченного здания. Кордон получается дырявым: весь вечер разные люди в погонах проходят в парламент и выходят из него — уговаривают Техеро сдаться, оценить обстановку, а может, и присоединиться к акции. И все же кордон и штаб — наглядная иллюстрация того, что государственная власть не на стороне путча. В отеле «Палас» и вокруг собираются многочисленные журналисты, военные и просто любопытные.
Хуан Карлос берет на себя генерал-капитанов. Как и королю в масштабах страны, закон позволяет им в чрезвычайных обстоятельствах взять в свои руки военную и гражданскую власть в округах, как поступил Миланс дель Боск в Валенсии. Все они — франкисты, закаленные в боях гражданской и мировой войны, почти все — участники армейского восстания против республики 18 июля 1936 г., и многие охотно готовы его повторить. Они с удовольствием подчинились бы приказу короля вывести войска на улицы, но король требует ровно противоположного.
Почти все они на связи не только с королем, но и с Милансом, который взывает к их воинской чести и ответственности за судьбу родины и уже заручился одобрением и сдержанной поддержкой пятерых. Только двое, столичный командующий Кинтана Лакаси и его коллега в Бургосе, безоговорочно передают себя и свои округа в подчинение королю. Но решающим оказывается другое: никто, кроме Миланса, так и не выводит солдат и технику из казарм. Один из генерал-капитанов исчезает в загородном ресторане и возвращается в штаб к шапочному разбору, другой до бесчувствия напивается джином, третий готов присоединиться к путчу при условии, что премьером сделают его, а не Армаду. Остальные просто выжидают в своих штабах в бесконечных совещаниях с подчиненными, которые, как правило, более осторожны, и в разговорах с дворцом, Валенсией и друг с другом.
Играет роль и возраст этих убежденных противников демократии. Когда они восстали против нее в первый раз, это были молодые решительные офицеры. Теперь это убеленные сединами ветераны, высокопоставленные старики, живущие в почете и достатке и считающие годы до завидной пенсии, вместо которой в случае провала путча им светит трибунал и тюрьма.
К девяти вечера Хуан Карлос мог быть более-менее уверен, что предотвратил выступление генерал-капитанов, если не случится ничего непредвиденного. Но кто за это поручится? Странные передвижения военных наблюдаются в Мадриде. Несколько частей дивизии Брунете не подчинились отмене приказа выдвинуться в столицу, и одна из них занимает комплекс зданий государственного телевидения и радио на Прадо-дель-Рей. После этого центральное телевидение и радио прекращают обычное вещание и передают классическую музыку и военные марши.
Город зловеще пуст и тих, жители заперлись в квартирах у телевизоров и радиоприемников, по безлюдным улицам шатаются немногочисленные группы ультраправых, решивших, что пришел их час. Они выкрикивают лозунги, пугают прохожих и изредка бьют стекла. В левых профсоюзах и партиях начинают жечь документы. Испания за несколько минут откатывается на 40 лет назад.
У захваченных депутатов и министров нет почти никакой информации снаружи. Техеро и его люди время от времени сообщают им, что беспокоиться не о чем, переворот побеждает и скоро к ним придут новые власти, «разумеется, военные». Когда в двадцать минут восьмого гвардейцы уводят из зала Суареса, многие не уверены, что увидят его живым. Вслед за ним из зала уводят коммуниста Каррильо, генерала Мельядо, лидера соцпартии Гонсалеса и двух его заместителей, и дурные предчувствия у оставшихся депутатов крепнут.
Конечно, предателя Суареса, разрушителя армии Мельядо, коммунистов и социалистов — побежденных в гражданской войне врагов Испании, которые снова подняли головы, — захватчики должны ненавидеть больше всех. В действительности всех, кроме Суареса, изолируют в нетопленом атриуме парламента, где они проводят следующие 15 часов в скупых разговорах. Суарес в эти долгие часы остается один в гардеробной служащих парламента.
В тот момент, когда Хуан Карлос и его секретарь Сабино Фернандес Кампо не пустили Армаду во дворец, переворот пошел не по плану, но еще не провалился. Депутаты и министры были в руках путчистов, которые заняли и третий город страны — Валенсию. Генерал-капитаны округов и офицеры дивизии Брунете все еще раздумывали, не присоединиться ли к путчу. Государственный радиотелецентр был занят наиболее решительной частью колеблющейся дивизии, а король, отчасти по той же причине, все еще не обратился к нации и не осудил путч публично.
В этих изменившихся обстоятельствах у Армады созревает новый план. Согласно первоначальному плану, Армада должен был прийти в парламент из дворца и получить от депутатов в обмен на свободу одобрение правительства национального единства с собой во главе. Он придет в парламент с той же целью, только не из королевского дворца, а из генштаба. В половине десятого вечера Армада и Миланс согласовали по телефону этот новый план.
О том, что король против переворота, знают Армада и генерал-капитаны, об этом известно во дворце и в дивизии Брунете. Но захваченные депутаты и министры не в курсе, и граждане не имеют подтверждения из первых уст. Мысль обратиться к ним по телевидению возникает во дворце сразу после начала переворота, но час-другой уходит на выяснение обстановки и борьбу за лояльность генералов. За это время телевидение захвачено непокорным подразделением дивизии Брунете и передает в эфир симфонии и марши.
Штаб Хуана Карлоса ищет тех, кто заставит командира мятежной части полковника Валенсиа Ремона выполнить приказ вернуть военных в казармы. По счастью, полковника знает лично глава королевского дома маркиз де Мондехар. В отличие от Армады, он говорит из дворца, и ему от имени короля удается убедить полковника Ремона покинуть здания Гостелерадио. Сразу после этого около десяти вечера королевская администрация просит передвижную телевизионную группу приехать во дворец.
Примерно в это время Миланс звонит из Валенсии в генштаб и излагает Армаде новый план как бы от своего имени. Каждый разговаривает в окружении нескольких генералов и офицеров, и Армада, чтобы ни у кого не возникло подозрения, что он участвует в путче, разыгрывает пушкинскую сцену:
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится…
Армада берет трубку, прислушивается, хмурит лоб, закатывает глаза, картинно удивляется, бурно протестует, решительно отказывается и по ходу разговора пересказывает окружающим его генералам как идею Миланса собственную идею прийти в парламент и предложить себя в премьеры в обмен на прекращение путча. Офицеры генштаба, включая подошедшего во время разговора его главу генерала Габейраса,
