Образ Кирилла выглядел далеко не привлекательно. Легко усмотреть в возвышении подобных ему людей прямое следствие унижения Феодосия епископом Амвросием Медиоланским. Невозможно представить себе, чтобы такую вольность епископу позволил Константин. В то же время в данном случае церковь не следует рассматривать просто как организацию, независимую от имперской иерархии и постепенно увеличивавшую свое могущество за счет государства. Напротив, это увеличение осуществлялось в результате вакуума, уже возникшего вследствие упадка центральной власти. Для установления контроля над людьми вроде Кирилла потребовались бы значительные, притом объединенные усилия со стороны центральной и провинциальных властей. Имперская бюрократия уже давно утратила способность объединяться ради выполнения какой-либо цели, а Кирилл был достаточно ловким политиком, чтобы с помощью силы или подкупа извлечь пользу из контактов с влиятельными политиками, дабы обезопасить себя. Обдумывая, как обуздать его, власти раз за разом приходили к выводу, что игра не стоит свеч. Честолюбивые епископы такого типа — во многом напоминая в этом королей варваров в западных провинциях — знали, что не могут действовать, руководствуясь только собственными желаниями, и что для них существуют некие рамки; вместе с тем они понимали, что власть центра значительно ослабела по сравнению с прежними временами. Они могли выйти из положения с большой выгодой для себя, в особенности если дожидались подходящего случая, когда власти бывали заняты решением других проблем. Политический талант Кирилла, его значительный авторитет как теолога и тогдашняя слабость имперских властей — вот слагаемые его успеха. Другие епископы, и в том числе его преемники, не всегда были столь удачливы; на их долю могло выпасть и смещение с должности, и изгнание, когда они навлекали на себя неудовольствие императора.
Епископы изображаются в более благоприятном свете, когда речь идет об их попытках возглавить местное население, дабы обороняться от нападений. Святой Герман, согласно утверждению биографа, повел наспех собранные силы бриттов и те сокрушили целую армию рейдеров. Менее эффектная (и полностью неудачная) роль выпала на долю Сидония Аполлинария, епископа Клермонского, пытавшегося противостоять готам Эйриха. Принадлежавший к галльской провинциальной аристократии, Сидоний принял сан сравнительно поздно. Он получил традиционное образование и сам был привержен традициям; его сочинения содержат немало сведений о том, как представители провинциальной власти приспособились к появлению варварских королей, живших по соседству или среди них. Сидоний оставил очень подробный и в целом положительный портрет готского короля Теодориха II:
«Он хорошо сложен, высок, но не слишком, однако выше и внушительнее многих. Макушка его головы круглая, и на нее мягко ложатся кудри, откинутые с ровного лба… Его подбородок, горло и шея являют не полноту, но дородство; кожа бела, как молоко{523}».
Описание распорядка дня короля включает посещение заутрени (готы были арианами), где «он молится с величайшей искренностью, хотя [когда он находится] среди своих, видно, что причина его набожности — скорее обычай, нежели убеждение». Затем он уделял время делам правления, принимал послов, покуда не прерывался, чтобы посетить сокровищницу или конюшни{524}.
То, что мы читаем у Сидония, во многом отличается от устоявшегося стереотипа варвара. Даже утверждение, будто просители имели куда больше шансов на положительный ответ, если поддавались Теодориху в игре в шахматы или диск, лишь отчасти соответствует упомянутому клише. Во многих отношениях описание Сидония напоминает рассказ о распорядке дня одного из императоров начала III века. Он и другие галльские аристократы чувствовали себя в состоянии общаться с подобным человеком, продолжая при этом придерживаться римских обычаев и ни в чем не изменяя себе{525}.
Сидоний и его современники придавали большое значение тому, чтобы жить утонченной и обильной досугом жизнью образованных римских аристократов. В одном из его писем описана баня на вилле его друга в Галлии; рассказ ведется в яркой и, согласно тогдашней моде, невероятно напыщенной манере. В другом изображается опыт посещения куда более примитивной бани, поскольку, по словам Сидония, хозяева еще не закончили строительство банного здания. Вместо него слуги поспешно выкопали ров «поблизости от источника или реки». В затопленную канаву побросали груду раскаленных камней, и «пока канава разогревалась, ее покрыли сверху крышей, устроенной из гибких ореховых прутьев, согнутых в дугу». Гости вошли внутрь. «Здесь, — пишет Сидоний, — мы провели несколько часов, не испытывая недостатка в остроумных и забавных разговорах». Люди вроде Сидония были полны решимости оставаться «римлянами», несмотря на то что в Галлии V века даже у аристократов возможности весьма сузились{526}.
Сидоний был одним из тех, кто чувствовал, что римляне не могут безропотно принять факт агрессии, столь часто совершавшейся готами во дни Эйриха. Другие представители провинциальной аристократии были в большей мере расположены в пользу готского лидера или, вероятно, попросту руководствовались соображениями прагматизма. Будучи епископом, Сидоний защищал свой город от организованной готами осады. Похоже, масштабы борьбы были очень невелики: мы читаем об отряде, насчитывавшем менее двадцати всадников, способном проложить путь через кольцо врагов. Но помощи извне почти не последовало, и в конце концов император, находившийся в Равенне, решил сдать Клермон и другие приграничные поселения готам в качестве платы за мир и с целью обороны более важных городов, включая Арелат (современный Арль) и Массилию (современный Марсель). Одержав победу, Эйрих повел себя сдержанно: Сидоний стал единственным, кто провел несколько месяцев под стражей. В заключении он имел возможность заниматься и писать, однако выражал сожаление по поводу двух пожилых готских женщин: те напились и не давали ему спать, разговаривая ночью за стеной его комнаты{527}.
Сидоний стал свидетелем одобрения кандидатуры претендовавшего на пост императора Авита (тот был его тестем) и вступал в сношения с несколькими другими правителями и их придворными, ища поддержки и покровительства. Его труды никогда не вызывают ощущения, будто в самой Галлии кто-то из императоров или их представителей имел особую власть. От некогда существовавшей здесь регулярной армии не осталось и следа. Отец Сидония служил префектом претория галльского диоцеза примерно в середине столетия, но трудно сказать конкретно, какой объем власти «там и тогда» имел на самом деле такой крупный чиновник. Все сочинения Сидония свидетельствуют о том, что нужно было соблюдать тактичность, беседуя с лидерами готов и других варваров.
И уж совсем незначительная роль отводится центральному правительству в «Житии святого Северина», биографии святого (похоже, он, как ни странно, не был священником), действовавшему в Норике (современная Австрия) на Дунае начиная со второй половины V века. Несколько малых отрядов limitanei появилось там. Один трибун — впоследствии он стал епископом — жаловался на то, что не может противостоять войскам варваров, поскольку его солдаты слишком малочисленны и практически безоружны. Но, вдохновленные Северином, он и его люди изгнали нападавших, застав их врасплох и сокрушив. Несколько человек попали в плен, но им разрешили уйти, после того как Северин предупредил их, чтобы они не возвращались{528}.
В целом мы узнаем, что «в то время когда Римская империя еще существовала, во многих городах солдаты получали жалованье из общественных денег за то, что несли дозор на стене. Когда эта мера перестала применяться, военные отряды были распущены; одновременно и стену перестали чинить, и она развалилась. Гарнизон в Батависе, однако, держался. Часть воинов отправилась в Италию, чтобы добыть жалованье для своих товарищей за последний период, но по пути была уничтожена варварами{529}».
* * *
Тела убитых в конце концов унесло течением вниз по реке, где они и были обнаружены. Создается впечатление, что последние остатки армии фронтира попросту исчезли с прекращением выплат, подвоза провианта и прочих необходимых товаров. По крайней мере одна община наняла отряд варваров с целью обороны, но содержание гарнизона в обнесенном стеной городе вскоре сочли слишком обременительным. В то время произошло землетрясение, и варвары покинули город; некоторые из них даже перебили друг друга в наступившей суматохе{530}.
В те годы жизнь в Норике была опасна, но не из-за какого-то конкретного врага: здесь появлялись представители разных племен, в том числе руги, герулы, готы и алеманны, а также ряд вождей и королей. Все они совершали набеги на провинцию, обычно атакуя небольшими силами, с целью захвата добычи и пленных. Порой случалось, что они уничтожали целые общины — обычно проигнорировавшие предостережения Северина. Некоторые вожди — упомянем короля ругов Феву, — по-видимому, утвердились в провинциях и подчинили своей власти часть местного населения. Временами Северину удавалось умерить активность некоторых из них. Однако даже его достижения носили лишь временный характер. Общей тенденцией стали разрушения, оставление общин (они пустели одна за другой) и уход населения с Дуная. В конце концов значительная часть уцелевших жителей одновременно покинула провинцию, забрав с собой останки святого Северина (скончавшегося в 482 году){531}.
