Проанализировав систему финансирования ССП и других творческих союзов, А. Георгиев пришел к следующему выводу: «Союзы находились под тотальным финансовым контролем со стороны финансовых ведомств СССР и РСФСР»[104]. Смета ССП утверждалась в НКФ СССР не только общей суммой, но и по каждой конкретной статье. Исходя из анализа структуры источников доходов творческих союзов, исследователь утверждает: «…союзы художественной интеллигенции были в большей степени госбюджетными организациями (курсив мой. — В. А.)… Прямая и скрытая дотации, дополнительные ассигнования составляли более 50 % от суммы средств, получаемых союзами…
Сметы и отчеты о расходах не обсуждались и не утверждались на общих собраниях. Автор пришел к выводу, что они расходовались келейно»[105].
Может быть, в этом и следует искать главную причину того, что Союз советских писателей быстро превратился в обычную бюрократическую организацию с материально-бытовым уклоном. При этом особенностью ССП было то, что в работе его разветвленных бюрократических структур участвовали сами писатели. У многих литераторов появилась возможность не только выдвинуться в литературной среде, но и сделать бюрократическую карьеру (что было особенно важно для писателей посредственных). При этом заработная плата в структурах Союза была для них существенным подспорьем. А для некоторых и наоборот — литературное творчество уходило на второй план и превращалось во вспомогательный род деятельности. В качестве примера приведем размеры должностных окладов работников Литфонда в 1935 году: директор получал 750 рублей, его заместитель — 500, секретарь Правления — 300[106]. А для сравнения укажем, что в этот период средняя заработная плата в крупной промышленности составляла 194 рубля в месяц, в государственных административных учреждениях — 212, в управленческом аппарате народного хозяйства — 293, в общественных организациях — 255[107].
Склонность многих писателей к организационной и бюрократической деятельности к моменту создания ССП имела уже солидные традиции. Например, 4 января 1932 года в «Литературной газете» вышла статья, в которой были приведены отрывки из интервью писателей. Выяснилось, что писать им некогда. С. Фридман, секретарь МАПП (Московской ассоциации пролетарских писателей), член комиссии МАПП по созданию истории заводов, председатель редколлегии серии о героях пятилетки, член бюро правления РАПП, член редколлегий журналов «Октябрь» и «30 дней», член рабочего редсовета ГИХЛ, член президиума Литфонда, член жилкомиссии Мосгоркома писателей, признавался: «Творческой работой вынужден заниматься урывками в редкие выходные дни». В таком же духе высказались и другие участники интервью. Все они сошлись на том, что необходимо вводить в практику длительные творческие отпуска. В статье сделан вывод: «Борьба за новый тип писателя не закончится победой, если… не будет достигнуто равномерное, целесообразное разделение времени писателя для общественно-литературной и творческой работы…»
Писатели, работавшие в ССП, были так завалены работой, что на творчество не оставалось ни времени, ни сил. Автор критической статьи в «Литературной газете» от 20 марта 1938 года иронизирует по этому поводу: «Проще говоря, работа в Союзе писателей и занятия литературой при нынешних условиях несовместимы. Но представьте себе завод, в котором рабочий берет отпуск, чтобы по-стахановски работать». Он приходит к неутешительному выводу: «Союз писателей превращен в громадную служебную машину, работающую хотя и бешено, но на холостом ходу».
Негативное отношение многих писателей к собственному Союзу и его Правлению нарастало. Так, на совещании в редакции журнала «Наши достижения» 20 марта 1936 года Н. Зарудин говорил: «Зачем, писатели, Союз? Это же бюрократическая организация. Настоящий мужественный, большой писатель не должен продаваться в Союз»[108]. На этом же совещании было решено составить декларацию, главная установка которой была такова: «Союз как организация слишком громоздок. Чтобы сделать эту организацию единой и работоспособной, ее нужно раздробить на творческие группировки».
В письмах писателей, пришедших в ответ на опрос В. Ставского, отчетливо видно, что литераторы сомневались в способности Союза решать их насущные проблемы. Некоторые из участников опроса больше доверяли личным связям с руководством ССП — прямое свидетельство того, что эта организация превращалась в недееспособного бюрократического монстра.
Состояние дел в Союзе советских писателей стало внушать опасение и руководству страны. Разумеется, в тот период для этого находилось прежде всего немало политических мотивов. Но были и другие причины. Отдел культпросветработы ЦК ВКП(б) информировал И. Сталина, Л. Кагановича, А. Андреева, А. Жданова, Н. Ежова о том, что фактически Союзом писателей единолично руководит В. Ставский. Под его руководством ССП «…из общественной организации превратился в казенное, сугубо бюрократическое учреждение, построенное на началах административно-управленческого аппарата»[109]. Президиум и Правление собираются крайне редко, жалобы, направленные в ССП, по два года лежат неразобранными, вопросы приема и исключения решаются «опросом», по отношению к начинающим и неизвестным писателям проявляется грубость.
28 февраля 1938 года секретарям ЦК ВКП(б) вновь направляется докладная записка о работе ССП, на этот раз от заведующего отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) А. Никитина. В ней отмечалось: «В центре его [ССП] внимания находится не писатель и его деятельность, а преимущественно лишь различные хозяйственные дела и окололитературные дрязги». Бюрократическая работа отвлекает писателей от творчества: «Союз превратился в какую-то огромную канцелярию, в недрах которой идут нескончаемые заседания… Ставский предложил дать писателю Вишневскому творческий отпуск. Вишневский, как известно, не работает в каком-либо учреждении и, следовательно, „творческий отпуск“ означает для него отпуск от бесконечных заседаний в Союзе»[110].
В том же году работа Правления ССП подверглась резкой критике в печати. В «Правде» было опубликовано письмо пяти писателей, недовольных его деятельностью. Появились также критические статьи в «Комсомольской правде» и «Литературной газете». Публикации вызвали отклик в писательской среде. Но откликнулись своеобразно. В Ленинграде состоялось заседание Правления Ленинградского отделения ССП. Но чем могла закончиться попытка бороться с бюрократией точно такими же бюрократическими методами? На заседании, которое длилось 11 (одиннадцать!) часов, до обсуждения главного вопроса так и не дошли. Долго обсуждали кандидатуру на пост заместителя директора Ленинградского отделения Управления по охране авторских прав, распределяли литфондовские ссуды, выделяли одному писателю жилплощадь… Закончилось заседание так: «В клубах табачного дыма маячили тени шести-семи писателей, выдержавших эту пытку временем. Измученные и измочаленные писатели стоически прослушали печальное повествование о положении в „Советском писателе“ и разошлись в час ночи…»[111]
В случаях, когда на заседаниях воцарялась нестерпимая скука, московских литераторов выручали архитектурные особенности помещения: «В московском клубе литераторов над старым залом имеется некоторое подобие антресолей с очень удобными ложами. Удобство их заключается в том, что, располагаясь в ложе, вы являетесь участником собрания, которое происходит в зале, и в то же время имеете возможность… подняться и, не нарушая приличий, тихонько удалиться»[112].
Многие писатели, подобно упомянутому Вишневскому, обремененные общественной работой, редактированием и другого рода нагрузками, вынуждены были работать и по ночам. Например, для С. Маршака стали нормой ночные бдения в редакции журнала «Костер», где он вместе со своими коллегами работал над рукописями. Однажды, когда редактирование рукописи Р. Васильевой «Фабричные заводские» затянулось до утра, Маршак был вынужден написать шутливую записку ее родителям, так как девушка опасалась их гнева:
Дана расписка
В том, что Раиска,
Родионова дочь,
Провела со мной ночь.
Но чиста ее совесть,
Она правила повесть.
Ушла в семь с половиной
Совершенно невинной[113].
Много времени у писателей занимали дежурства в Правлении, и они, естественно, всячески старались уклониться от этой общественной нагрузки. Единственным действенным стимулом оказался материальный — 20 ноября 1938 года было принято решение их дежурства оплачивать[114].
