Но все же, естественно, неформальные встречи писателей проходили — ведь не все они были настроены скептически по отношению к съезду. Многие испытывали эмоциональный подъем, который хотели выразить, другие, пользуясь счастливым случаем, обсуждали с коллегами творческие планы. П. Бровка вспоминал: «У нас, молодых, тогда было много незабываемых встреч. Мы восторженно следили за стариками, прислушивались к ним, а по вечерам собирались у кого-либо в гостиничном номере, а то и в небольшом подвальчике-ресторанчике на Тверской, ныне улице Горького»[77].
Еще одно воспоминание о неформальной встрече во время работы съезда принадлежит С Голованивскому: «Помню, что при выходе на улицу ко мне подошел А. И. Безыменский и тихонько попросил прийти в восемь часов к нему: соберутся и другие товарищи»[78]. Автор воспоминаний несколько опоздал на встречу. Когда он пришел, то понял, что попал не на ужин, как предполагал, а на импровизированное собрание. Там были Д. Бедный, И. Кулик, А. Жаров, А. Сурков, А. Прокофьев, М. Светлов, С. Кирсанов и другие, с которыми С. Голованивский был не знаком. Они обсуждали творческие вопросы.
Политические разговоры в кулуарах съезда становились известными власти благодаря осведомителям. Критика работы съезда велась делегатами и «справа», и «слева». Например, Семенко заметил: «И мы сидим и аплодируем, как заводные солдатики, а подлинные художники слова, борцы за национальную культуру гниют где-то в болотах Карелии и в застенках ГПУ»[79].
Критика с совершенно иных позиций звучала из уст П. Орешина: «Что можно ожидать от Бухарина, если он провозглашает первым поэтом бессмысленного и бессодержательного Пастернака… А то, что кругом кипит борьба, что революция продолжается, — об этом совершенно забыли».
В письме А. Жданова И. Сталину можно прочесть следующие строчки: «Съезд хвалят все вплоть до неисправимых скептиков и иронизеров, которых так немало в писательской среде»[80]. Но в первые дни работы съезда его организаторы испытывали серьезные опасения за его работу, так как он начинался с докладов, которые превращали съезд в скучнейшую процедуру. Поэтому многие делегаты бродили по кулуарам, а оживление происходило только во время прений.
Во время проведения съезда партийное руководство сообщило А. Щербакову, что его хотят «перебросить» в ССП. Радости у него это назначение не вызвало, в своем дневнике он записал: «„Мы вас [сказал Л. Каганович] хотим послать секретарем союза писателей“. Тут я действительно обалдел… Сейчас же мне было предложено пойти на съезд, начать знакомиться с писательской публикой»[81].
Одним из важнейших вопросов съезда было развитие национальных литератур и их взаимодействие с русской культурой. Первоначально в повестке дня этого вопроса не было. Но затем М. Горький собственноручно включил в план работы съезда доклады, посвященные украинской, белорусской, грузинской, татарской и другим национальным литературам[82]. В дело вмешался и сам И. Сталин. Вот свидетельство об этом Б. Жгенти: «…В период пребывания в Москве М. Торошелидзе был приглашен И. В. Сталиным, который пожелал ознакомиться с положениями доклада, предназначенного для прочтения на съезде. По возвращении в Тбилиси М. Торошелидзе срочно собрал тогдашнее руководство Союза и подробно рассказал нам о содержании этой беседы…
— Как? Вы скажете съезду, что грузинский народ только после Октябрьской революции обрел возможности творчества, а до той поры ничего не создал в области культуры?.. Передайте грузинским писателям от моего имени, что, если они не могут [создать] нечто подобное тому, что создали наши предшественники в области культуры и литературы, пусть хоть окажутся в состоянии показать это наследие»[83].
Прямо скажем, неглупое замечание. Пожелание Сталина было воплощено в жизнь: после съезда начался массовый перевод произведений национальных писателей на русский язык, а русских — на языки народов СССР.
В советское время было не принято соизмерять идейную значимость проводимых масштабных мероприятий с материальными затратами и организационными усилиями. Сохранившиеся архивные документы позволяют нам взглянуть на съезд и с этой стороны, тем более что отсюда открываются некоторые важные бытовые аспекты писательской жизни.
Съезд, как известно, проходил в течение двух недель. Стоимость эксплуатации зала, вмещающего 1600 человек, вместе с расходами на художественное оформление здания составила около 54 тысяч рублей[84]. Питание для делегатов съезда было централизованным и бесплатным. Осуществлялось оно в ресторане по Большому Филипповскому переулку. Стоимость дневного питания (завтрак, обед и ужин) составляла 40 рублей на человека, а общие расходы по этой статье достигли 300 тысяч рублей. Таким образом, идея власти «подкормить» своих писателей в дни работы съезда была осуществлена самым достойным образом. Ведь в то время средняя стоимость обеда рабочего составляла 84 копейки, служащего в учреждении —1 рубль 75 копеек, а хороший обед в коммерческом ресторане стоил 5 рублей 84 копейки[85].
В распоряжение участников и организаторов съезда было выделено 25 легковых машин, 6 автобусов, всем делегатам предоставили право бесплатно пользоваться общественным транспортом в Москве[86].
Делегаты были размещены в Большой Московской гостинице («Гранд Отель») — 100 человек, в гостинице «Россия» («Дом Востока») — 150, «Союзной» — 100 и в 3-м Доме ЦИК — 150.
Всех делегатов бесплатно фотографировали. Для них выписывали газеты, всем подарили специально выпущенные съездовские журналы. На это было потрачено 38 400 рублей.
Для большинства из участников съезда поездка в Москву давала возможность приобрести недоступные дефицитные товары. Массовые походы в магазины за покупками представляли серьезную «угрозу», поэтому снабжение делегатов также было централизованным — все они могли делать покупки в специализированном магазине № 118. Специально для них в магазин «завезли» фондовые товары (готовое платье, обувь, трикотаж), а также хлопчатобумажные и шелковые ткани, резиновые изделия, 400 патефонов, 8 тысяч грампластинок, 50 велосипедов, 200 карманных часов[87].
Хотя деньги на съезд отпускались щедрой рукой, но их все равно не хватало. Организаторы не скупились на дополнительные расходы. Существует любопытный документ, направленный на имя председателя Совнаркома В. М. Молотова:
«Оргкомитетом ССП для проведения 1-го Всесоюзного съезда Советских Писателей получено от Наркомфина СССР по бюджету 250 тыс. р., из резервного фонда СНК — получено 400 тыс. р. в июне и 200 т. р. в августе. Всего получено на проведение съезда 850 т. р.
Съезд должен был закончиться 25 августа, но в связи с перенесением открытия с 15 на 17-е и расширением работы съезда съезд закончился только 30 августа.
Фактические расходы на проведение съезда по заключенным договорам составляют приблизительно 1200 т. р.
Питание 600 чел. делегатов, 100 гостей и 80 чел. обслуживающего персонала 391 000 р. Оплата проезда делегатов 450 чел. 80 000 р. Суточные делегатам за время нахождения в пути 24 000 р. Оплата гостиниц 90 000 р. Оплата помещения в Доме союзов и художественное оформление помещения 60 000 р. Культработа по обслуживанию делегатов (театры, экскурсии и пр.) 60 000 р. Оплата транспорта (автобусы, автомобили) 50 000 р. Стенограммы 15 000 р. Канцелярские, типографские и почт. тел. расходы 15 000 р. Организация выставки ЦПКиО 360 000 р. Итого 1 185 000 р.
Таким образом, для покрытия всех расходов по съезду Оргкомитету ССП сейчас недостает 295 000 р.»[88]. Об этом же докладывал 28 августа 1934 года Молотову заместитель наркома финансов Левин[89].
Общие расходы на съезд стоили народному хозяйству страны суммы, равной годовой заработной плате 754 тружеников[90].
Уже после начала работы съезда его организаторы решили устроить прощальный банкет и обратились с просьбой организовать это мероприятие к директору Треста ресторанов Толчинскому. На 800 участников банкета в Колонном зале Дома союзов Тресту ресторанов было переведено 120 тысяч рублей[91]. Меню составлялось из расчета 150 рублей на человека. Удалось найти одно воспоминание об этом банкете: «Съезд писателей закончился несколько дней назад — банкетом в Колонном зале. Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно „эстетом“…»[92]
