Эти анатомические факторы уводят нас в тьму времен, к первым людям и поразительному увеличению объема мозга у видов Homo и Paranthropus. И если вообще право мерно говорить о большом взрыве среди примитивных гоминидов, то он мог произойти только тогда.
Тим Кроу, профессор психиатрии из Оксфордского университета, утверждает, что можно проследить черты двух тесно связанных мутаций Y-хромосомы, происшедших через некоторое время после разделения ветвей шимпанзе и человека. Есть основания полагать, что одна или даже обе этих мутации могли быть связаны с церебральной асимметрией и, возможно, возникновением языка. А если это так, то мы вправе предположить, что первая из этих мутаций Y-хромосомы произошла у общего предка Homo и Paranthropus, а вторая — у Homo erectus, поскольку именно у представителей этого вида обнаружены первые признаки церебральной асимметрии[39].
Новейшие исследования в области нейрофизиологии с использованием целого ряда современных технологий, включая прямое сканирование, еще более ослабили позиции биологического детерминизма во взгляде на возникновение и эволюцию мышления и языка. Сегодня мы знаем, что синтаксис различных типов языка связан с разными отделами мозга. Дело в том, что синтаксис языка не является чем-то врожденным. Он осознается маленькими детьми, которые, по сравнению со взрослыми, изучающими незнакомый язык, обладают куда большей гибкостью и способностью подсознательно улавливать правильный смысл синтаксических построений. Люди — далеко не единственные существа, пережившие критический период в процессе развития после того, как они усвоили первые навыки языка. Тот же феномен можно наблюдать не только у приматов, но и у разного рода «поющих» животных, будь то птицы или киты. Сложные, часто совершенно уникальные «песни», исполняемые этими животными в поздние годы жизни, воспринимаются ими в процессе обучения в раннем детстве, интерпретируются на свой лад и сохраняются в памяти. Более того, результаты исследований показывают, что речевой центр отнюдь не обязательно ограничивается каким-то одним или несколькими отделами мозга[40].
Эти нейрофизиологические исследования позволили предложить альтернативу теории эволюции языка, выдвинутой Хомски.
Такая альтернативная теория включает в себя идеи Кондильяка, Энглефилда и Корбаллиса. Согласно ей, разговорный язык, как и навыки изготовления орудий, был изобретен единственно и только приматами, что способствовало быстрой эволюции их мозга и голосового аппарата. Однако, будучи изобретением культурного плана, язык начал жить собственной жизнью за пределами нашего тела, в рамках обособленных сообществ — носителей речевой культуры. Уникальное сочетание лексических и синтаксических составляющих языка, такого, например, как французский, является культурным достоянием всего франкофонного сообщества, а вовсе не результатом некоего биологического аспекта, связанного с принадлежностью к французской нации. Любой язык и его синтаксис, передаваясь от поколения к поколению, постоянно адаптируется к новым реалиям и еще только формирующемуся сознанию каждого нового поколения молодежи, которая учится говорить на нем.
Таким образом, из всего многообразия интеллектуальных и практических навыков, выделенных философами в качестве решающего отличия человека от шимпанзе, единственный, сохранившийся с глубокой древности, — это, бесспорно, человеческая речь. Да, разумеется, между интеллектуальными способностями современных людей и наших далеких предков существует громадная количественная разница, однако интеллект человека достиг того невиданного расцвета, который произошел около 35 тысяч лет тому назад у европейцев, живших в эпоху Верхнего палеолита, далеко не сразу и не на пустом месте. Для этого ему потребовалось пройти длительный — более 4 млн. лет — процесс эволюции. За последние 2 млн. лет предки людей эволюционировали от прямоходящих приматов, научившись активнее пользоваться мозгом, но в этом им помогала коэволюция речи и языка, способствовавшая развитию объема мозга. И, подобно гибкому и удобному хоботу малыша Слоненка из притчи Киплинга, резко расширившийся диапазон возможностей нашего мозга с точки зрения манипулирования символическими представлениями и понятиями позволил нам перейти к решению множества сложных задач помимо речи. Тот факт, что мы способны рассуждать о происхождении и устройстве Вселенной, и даже начинаем изучать ее просторы, свидетельствует о том, что гибкость нашего интеллекта и его открытость к восприятию новых идей практически безграничны.
Как мы уже знаем, циклы сильнейших засух, поражавших всю Африку, чередовавшиеся с периодами оледенения, около 2 млн. лет тому назад способствовали увеличению объема мозга человека. То же самое наблюдалось и у нашего ближайшего сородича — вида Paranthropus, но никак не коснулось крупных обезьян, путешествовавших по просторам саванн. Это свидетельствует о том, что уже в ту эпоху существовали некие навыки поведения, присущие только этим видам гоминидов (человекообразных приматов). У целого ряда ученых возникла тенденция рассматривать быстрое увеличение объема мозга как особенность, появившуюся у человека совсем недавно, но если обратиться к реальным фактам, придется признать, что дело обстояло как раз наоборот. Наиболее быстрый пропорциональный рост объема мозга имел место в период от 2 до 1 млн. лет тому назад. К моменту же появления на исторической сцене человека современного типа увеличение объема мозга резко замедлилось. Зато имел место любопытный парадокс: взрывной рост поведенческих навыков, число которых нарастало в геометрической прогрессии.
И тогда, вместо того чтобы признать очевидный факт, что человеческая культура питает сама себя, создавая и регулируя темпы собственного развития, многие антропологи, археологи и лингвисты выдвинули предположение, будто в развитии и функционировании нашего мозга за последние 100 тысяч лет произошел некий «генетический» сбой, в результате которого якобы появился новый тип человеческого мозга, обладающего новыми возможностями. Некоторые пошли еще дальше, утверждая, что наиболее вероятным кандидатом на роль этой новой и уникальной способности следует считать именно язык[41]. На мой взгляд, в этих утверждениях сквозит какая-то извращенная, совершенно не дарвинистская логика. Сложная кодифицированная коммуникативная система, или «язык», — это, вне всякого сомнения, важный и во многом уникальный элемент поведения. Насколько же проще и примитивнее был тот язык, благодаря которому наши предки стали выделяться из всех прочих крупных приматов, обитавших в саванне, и который 2,5 млн. лет назад дал первичный импульс эволюции нашего мозга... Тот самый язык, благодаря которому они могли лучше понимать друг друга и более эффективно приспосабливаться к нарастанию неблагоприятных климатических факторов...
Я уже касался темы генетики, которая занимает в этой книге достаточно видное место. Основную часть ранней истории человечества за последние 2,5 млн. лет можно реконструировать благодаря объединению выводов исследований ископаемых костных останков и изучения климатических периодов. Все виды человека, кроме одного, вымерли, причем некоторые из них — очень давно, поэтому в данном исследовании мы не учитываем их гены. Это не означает, что генетика не в силах поведать нам ничего существенного о темных эпохах эволюции человечества, предшествовавших выходу на арену истории людей современного типа.
В 1970-е годы некоторые генетики начали применять сырые иммунологические средства для замеров аналогий уровня содержания протеина у представителей разных видов и установили, что человек и шимпанзе являются даже более близкими сородичами, чем это считалось прежде. Это заявление в свое время было встречено в штыки, но затем, когда методы сравнительного исследования переключились с иммунологии на демонстрацию базового генетического сходства, а затем и на замеры конкретных генетических различий, их авторы были оправданы и реабилитированы. В ученой среде созрело понимание того, что мы, люди, гораздо ближе к шимпанзе, чем к другим крупным приматам — гориллам и орангутангам, с которыми пути наших предков на генеалогическом древе разошлись немногим более 5 млн. лет назад[42].
Было бы несправедливо утверждать, что мы, люди, вообще не унаследовали никаких генов от исчезнувших видов гоминидов. Наоборот, большинство генов в наших клетках как раз унаследовано нами от вымерших видов гоминидов и приматов. Некоторые гены человека встречаются в останках некоторых видов приматов, вымерших задолго до нашего появления на Земле. Не так давно ученые выделили слабые фрагментарные следы митохондриевой ДНК в целом ряде костей неандертальца, и сегодня они практически в состоянии ответить на главный вопрос: в каком именно родстве мы с ними находимся и присутствуют ли хотя бы некоторые их гены в клетках людей современного типа?
