Многие из присутствующих присоединились к критике; некоторые поддержали ее, присовокупив гордые похвалы в свой собственный адрес, как это сделали румынская деятельница Паукер и венгр Фаркаш; другие — поляк Гомулка и чехословацкий представитель Сланский — выступили сдержанно. Но никто из них не имел такого престижа, как югославские и советские руководители. Хотя итальянцы и французы согласились признать свои «ошибки», Жданов, подводя итоги дискуссии, прямо заявил, что эти две партии не могут ограничиться небольшим исправлением своей ориентации, они должны провести «радикальный пересмотр» своей «политической линии»[47].
Так или иначе, в итоговой резолюции не было сказано ни слова критики в отношении итальянцев и французов. Но несмотря на это, дебаты в Шкларска Пореба ознаменовали собой начало нового перио¬да в развитии европейского коммунистического движения. В переломный момент «холодной войны» оно следовало воле Сталина, который до мелочей направлял его деятельность, стремясь дать ответ на американский вызов. Он принял в целом правила игры, которые ему навязывали новые противники. На «холодную войну» он отвечал «холодной войной». Была воспринята логика фронтального столкновения. Во имя ее в жертву приносились даже соображения о возможности будущего распространения в мире идей социализма и коммунизма. Для Сталина задачей первоочередной важности была консолидация блока сторонников для борьбы с противостоящим блоком даже ценой изоляции коммунистического движения непосредственно в сфере советского влияния. За пределами ее границ коммунистические партии были для Сталина тем, что на военном языке называется «отрядами дальнего прикрытия». Призывая не «недооценивать своих сил» и «не переоценивать сил противника»[48], Жданов одновременно нанес удар по всей политике союзов, которые коммунисты стремились создавать. Эта политика, сказал он, не может быть такой же точно, какой она была в борьбе с фашизмом. По мнению Жданова, не следовало бояться потерять союзников, не надо и искать их обязательно в среде традиционных левых сил. Например, неверным было бы считать, что социалисты осуществляют политику, близкую линии коммунистов; напротив, они могут оказаться более реакционными, чем сама буржуазия, и могут поэтому стать главными врагами, против которых следует «сконцентрировать огонь»[49].
Действительно, различные западноевропейские социал-демократические /300/ партии несут тяжелую ответственность за раскол Европы. Но Жданов не ограничился критикой (пусть даже весьма острой) их политики. Он произвел эксгумацию установок, типичных для Коминтерна в период конца 20-х–начала 30-х гг., то есть времени, предшествующего повороту к политике Народного фронта. Это была не единственная аналогия с тем периодом. Во всем, что касалось характеристики противника, исчез реальный внимательный анализ подлинных противоречий, он уступил место чисто пропагандистским клише: Жданов говорил о «фашизации внутренней политической жизни в Соединенных Штатах Америки» и предсказывал наступление в этой стране «неизбежного экономического кризиса»[50].
На совещании в Польше Жданов и Маленков, представлявшие СССР и Сталина, играли первостепенную роль. Они, однако, понимали, что необходимо иметь союзников, и нашли их главным образом и югославских делегатах. Атака на итальянцев и французов была заранее согласована между ними[51]. В заключительном коммюнике югославы были названы первыми, и речь Карделя была опубликована Советской печатью первой среди выступлений всех других участников Совещания[52]. В более поздний период белградские руководители будут каяться в таком поведении и, что гораздо важнее, сумеют извлечь из этих событий полезный урок, который сыграет большую роль при поиске основы новых взаимоотношений внутри международного коммунистического движения. Но при оценке ситуации 1947 г. нельзя удовлетвориться гипотезой, что ход совещания был результатом «дьявольских махинаций» Сталина, имевшего якобы своей целью посеять враждебность между югославами и другими участниками[53]. Как бы ни сказалась здесь игра Сталина, объяснения такого рода являются упрощенческими: сами югославы позже признавали, что «не понадобилось много слов, чтобы уговорить их согласиться» принять отведенную им роль[54]. При более беспристрастном рассмотрении учредительное совещание Коминформа предстает совместным делом, Осуществленным в условиях согласованной советско-югославской гегемонии. Несмотря на соблюдение видимости равенства между представленными партиями, сами советские представители действовали так, будто они прежде всего признают необходимость участия югославов в руководстве движением наравне с советскими коммунистами, хотя это не исключало и того, что не все руководящие роли будут поделены с ними.
Двумя неделями позже были подготовлены все заключительные сообщения и документы совещания. Партии, направившие своих представителей в Польшу, приняли решение создать Информационное бюро для «обмена опытом и в случае необходимости координации своих действий на основе добровольного свободного согласования позиций», что должно было положить конец «негативным явлениям, связанным с отсутствием контактов между партиями»[55]. Что же представлял собой Коминформ? Воссоздание Интернационала? Некоторые из активных участников событий, как, например, руководители /301/ итальянских коммунистов, это отрицают; отрицал это и Сталин в своей беседе с лейбористским депутатом из Англии Зиллиакусом[56]. Действительно, имелась значительная разница между новой организацией и распущенным Коминтерном. Ее участники, а среди них были только европейские партии, представляли лишь меньшинство коммунистических партий мира; они были отобраны в соответствии с критериями, о которых можно судить в свете более широкой советской политики, но которые никогда не были названы и объяснены публично и не обсуждались в приватном порядке, так что о них можно лишь догадываться. Те партии, которые не были включены в организацию, не протестовали, но некоторые из них испытывали скрытую досаду[57]. Приглашенными оказались только две компартии, действующие за пределами Восточной Европы, — французская и итальянская, — обе они подверглись критике: это были не только наиболее влиятельные партии, но именно те, которым политика антифашистского единства принесла наибольшие успехи. Хотя Коминформ стремился представить себя организацией, существенно отличающейся от Коминтерна, но, выступая с критикой западноевропейских компартий, он действовал совершенно аналогичным образом. Однако Коминтерн в свое время был создан в качестве единой мировой революционной партии, по отношению к которой национальные организации коммунистов отдельных стран выступали как простые «секции»; таким образом, он имел для своих действий идеологическое оправдание, которого Коминформ был лишен. Новая организация поэтому с самого момента своего рождения действовала под знаком фатальной раздвоенности.
Ликвидация антифашистских единых фронтов
Изменение политической линии не замедлило проявиться; особенно сильно сказалось оно на положении в восточноевропейских странах. В первую очередь процесс этот затронул отношения между коммунистами и социалистами. В предшествующий период в тех и других партиях довольно широко распространились снискавшие себе многочисленных сторонников идеи о том, что их сотрудничество времен войны и первых послевоенных лет может стать первым шагом на пути к будущему объединению, а следовательно, и к преодолению со временем исторического раскола европейского рабочего движения. Единственный пример слияния в единую организацию этих партий имелся в советской оккупационной зоне Германии; оно произошло весной 1946 г. Хотя в этом деле была проявлена излишняя поспешность, которая принесла больше вреда, чем пользы, само объединение проходило на основе относительного равенства сторон и вызывало, по словам одного из участников событий, испытавшего затем чувство разочарования, «подлинный и искренний энтузиазм»[58]. Решающее значение имели воспоминания о том, какую трагическую роль сыграл раскол между коммунистами и социалистами в приходе /302/ Гитлера к власти. После же учреждения Коминформа в странах народной демократии, где обе партии продолжали существовать раздельно, события стали развиваться совершенно иным образом.
Начало положили румыны, которые в наступившем 1948 г. немедленно осуществили объединение партий самым грубым авторитарным методом. В течение нескольких последующих месяцев та же самая схема была воспроизведена во всех других странах: в Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Польше. Подлинные предпосылки объединения двух политических движений повсюду еще не созрели.
