Начало положили румыны, которые в наступившем 1948 г. немедленно осуществили объединение партий самым грубым авторитарным методом. В течение нескольких последующих месяцев та же самая схема была воспроизведена во всех других странах: в Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Польше. Подлинные предпосылки объединения двух политических движений повсюду еще не созрели.
Напротив, существовало сильное сопротивление объединению со стороны некоторых, часто многочисленных, групп социалистов, даже тех, которые были готовы к сотрудничеству с коммунистами. Их аргументы не были лишены основательности. Польский деятель социалистического движения Осубка-Моравский, который был первым председателем Временного правительства в Люблине, указывал на возможные негативные последствия поспешного решения для взаимоотношений между коммунистами и социалистами (или, как он выразился, для «единого фронта») в международном масштабе[59]. Возражения такого рода повсюду отметались с резкой категоричностью. Происходившее создание единых партий не было, таким образом, подлинным объединением; оно представляло собой скорее простое и насильственное поглощение коммунистическими партиями старых социалистических партий, по большей части сопротивлявшихся этому процессу. Как и предвидел Осубка-Моравский, эти события лишь углубили, а не уменьшили раскол в европейском рабочем движении, поскольку к прежним противоречиям были добавлены новые основания для обид и разрыва связей, что могло проявиться открыто повсюду за пределами сферы советского влияния.
Создание Коминформа наложило свой отпечаток на развитие положения в Чехословакии. Проба сил между правым и левым крылом Национального фронта произошла в Праге в конце 1947 — начале 1948 г. Представители умеренных партий легкомысленно подтолкнули события, взяв на себя инициативу и спровоцировав правительственный кризис. Они надеялись, что коммунисты будут побеждены и потеряют свое влияние. Сражение в Праге было проведено и выиграно без прямого участия Советского Союза, хотя он и следил пристально за развитием кризиса и был готов вмешаться. Сильная коммунистическая партия одержала верх над своими противниками благодаря трем факторам: способности мобилизовать и вывести на площади массы трудящихся, которые активно поддерживали радикальную программу социальных преобразований; установлению контроля над такими фундаментальными инструментами государственной власти, как полиция и армия, соблюдавшими по меньшей мере благожелательный нейтралитет; поддержке, полученной, хотя и не без сопротивления, от социалистов, которые считали необходимым уважать букву, если не дух, конституциональной законности. Ситуация становилась все более напряженной, /303/ но в последние дни февраля 1948 г. кризис был преодолен[60]. Широкое участие народа в этих событиях делает необоснованным утверждение о том, что это был переворот, а такие утверждения встречаются до сих пор. Этого не забыли даже те из участников событий, которые испытали разочарование.
«Февраль 1948 г. был нашей революцией, нашим Октябрем 1917 г., — рассказывал один из них много позднее. — Мы жили в те дни... без сна, перенося лишения, отдаваясь делу всем своим сердцем... Для нас это была революция молодых...»
«Результаты столкновения сил мы восприняли с неподдельным энтузиазмом, — добавляет другой. — Мы пойдем вперед все быстрее, больше не будет саботажа... Вперед гигантскими шагами к более справедливому обществу»[61].
Но критика, прозвучавшая в Шкларска Пореба, хотя направленная против французов и итальянцев, относилась также и к чехословакам, к их пристрастию к парламентской демократии. В соответствии с новыми установками Коминформа чехословацкие коммунисты после февраля 1948 г. быстро свернули в стране все формы конституциональной активности. Были уничтожены политические партии, входившие ранее в коалицию Национального фронта, поглощена социалистическая партия, подвергнуты жестоким репрессиям политические противники. Все то, что отличало политическую жизнь Чехословакии, с ее глубокими демократическими традициями, от других восточноевропейских стран, перечеркивалось; ситуация развивалась в сторону все большего единообразия.
Последствия поворота в политике наложили свой отпечаток и на события в Москве. Летом 1947 г. была начата публичная полемика вокруг работ Варги и других ученых, исследовавших послевоенную мировую экономику. Вскоре после образования Коминформа первые удары критики были сочтены излишне «либеральными», они уступили место убийственным обвинениям, которые привели к закрытию Института мирового хозяйства и мировой политики, где Варга был директором[62]. Претензии к экономистам касались именно высказываний о природе и месте государств народной демократии: их осуждали в основном за попытки останавливаться на характеристике своеобразия развития освобожденных стран, отличавшего их от СССР, в то время как следовало подчеркивать то, что отделяет хозяйство стран Восточной Европы от экономики капиталистических стран и приближает к другой системе — социалистической, основополагающую близость их пути и пути Советского Союза[63]. Эта полемика переросла в широкую критику, которая велась с позиций, изложенных Ждановым на учредительной конференции Коминформа.
Варгу и его коллег обвиняли также в том, что они преувеличивают значение и возможности вмешательства буржуазного государства в экономику, в том, что они не осветили в достаточной степени «загнивание» капитализма, создавали о нем «апологетическое» представление, кризис экономики капитализма отодвигали на более отдаленные годы[64]. В ходе этой полемики на свет были извлечены /304/ положения Сталина, выдвинутые много лет назад, в разгар знаменитого кризиса мировой экономики 1929 г. или же непосредственно после него; вновь стали говорить о так называемом третьем этапе общего кризиса капитализма, возвращаясь, таким образом, к теоретическим установкам, которые в истории СССР и Коминтерна были тесно связаны с тем, что предшествовало политике Народного фронта, то есть с периодом, когда социал-демократов называли «социал-фашистами», а атаки велись прежде всего против промежуточных политических сил[65].
Контратака Сталина американской политике еще более углубила раскол Европы и всего мира. Соединенные Штаты разорвали старые антифашистские союзы. В ответ СССР отнюдь не стал защищать их, напротив, он уничтожал их. Такова была логика «холодной войны». И те, и другие прежде всего сосредоточились на поддержании контроля над своими сферами влияния. От стран, сблизившихся с Москвой, советское руководство требовало создания системы, как можно более схожей с ее собственной. Но для достижения этой цели создания Коминформа было явно недостаточно. Требовались более сильные меры.
Следует спросить: был ли такой ответ на наступление Соединенных Штатов наиболее адекватной реакцией; были ли те симпатии и те нейтральные силы, пожалуй, даже доброжелательные нейтральные силы, на которые СССР и коммунисты могли бы рассчитывать, столь незначительными, что не оставалось возможности избрать иной путь? Другие альтернативные варианты политики остались лишь гипотетической возможностью. По своей собственной инициативе СССР изолировал себя, вызвав этим полное ошеломление и растерянность широких кругов общественности, которая смотрела на Москву с интересом и благожелательностью, особенно во время войны. Два фактора сделали невозможным для Сталина следовать иной дорогой или даже представить этот иной путь. Первый — военное и политическое господство, полученное СССР в Восточной Европе в результате победы; но так как оно не дополнялось реальным влиянием ни в идеологической, ни в культурной, ни в экономической областях, в распоряжении СССР находились лишь наиболее грубые инструменты контроля. Второй фактор, как это уже бывало не раз в прошлом, — особенность внутреннего положения в сталинском Советском Союзе[66]. Именно к ней-то мы и должны обратиться теперь. /305/
1. А. В. Ulam. Op. cit., p. 574–575, 623.
2. И. В. Сталин. Соч., т. 16, с. 42–43.
3. Luigi Longo. Opinione sulla Cina. Dalle polemiche sul revisionismo al dopo-Mao. Milano, 1973, p. 196. Когда эта книга была еще в рукописи, Лонго в разговоре с автором дополнил свое сообщение.
4. Это заявление, которое делалось несколько раз в послевоенные годы, воспроизводило знаменитую декларацию М.Тореза, с которой он выступил в 1936 г. См. Loris Gallico. Storia del partito comunista francese. Milano, 1973, p. 128, 232–233.
5. J.R. Starobin. American Communism Crisis. 1943–1957, p. 73–75. По вопросу о внутрипартийных дебатах в Компартии США см. J.R. Starobin. Op. cit., p. 51–71,
