Идея о том, что полный суверенитет, в том числе и неограниченное право государства на ведение войны, в век современных технологий представляет слишком большую опасность, получила новый импульс к распространению после Первой мировой войны, унесшей 10 млн жизней[863]. Уже начиная с первой половины XVII в. выдвигались многочисленные предложения по ограничению прав государств вести войны против соседей. Предлагалось учредить некую международную организацию, которая стояла бы над отдельными государствами, выступала арбитром в их спорах и посылала войска против нарушителей мира. Не считая Сюл-ли, с подобными предложениями выступали Эмерик Крюсе, аббат де Сен-Пьер, Уильям Пени, Жан-Жак Руссо, Иммануил Кант, Джон Стюарт Милль и швейцарский юрист Иоганн Блюнчли, ― короче говоря, многие ведущие интеллектуалы периода от 1650 до 1900 г. Наконец, в 1919 г. эта идея частично воплотилась в форме Лиги наций. Ее Устав и особенно Статья 10 представляли собой новое слово в международном праве. Впервые в истории территориальная целостность и политическая независимость государств (иными словами, право не быть подвергнутым завоеванию) были признаны фундаментальной международной нормой.
Следующий шаг был сделан в 1928 г. с подписанием пакта Бриана―Келлога. Страны, подписавшие этот пакт, первоначально разработанный министрами иностранных дел США и Франции, обязались «отказаться в своих взаимоотношениях от войны и качестве орудия национальной политики». В последующие годы к нему присоединилось еще шестьдесят одно государство, и поскольку временного предела не было установлено, с точки зрения юридической техники пакт сохраняет силу и сегодня[865].
Однако эти и другие «международные поцелуи», как их называли критики, взявшие себе наименование «реалистов», не смогли предотвратить развязывание Второй мировой войны, величайшей захватнической войны всех времен. Однако это отнюдь не означает, что в качестве индикатора общественного настроения все это не имело никакого значения. Сразу после окончания Второй мировой войны люди, считавшиеся виновными в ее развязывании, предстали перед судом в Нюрнберге и Токио. Предъявляя им обвинение и новом преступлении, о котором не было слышно со времен Гуго Гроция , а именно, в планировании и ведении «агрессивной» войны, суды, учрежденные союзниками, опирались на пакт Бриана― Келлога[867]. Аргументы защиты о том, что это был обвинительный акт post facto[868] за преступление, совершенное в то время, когда оно не считалось преступлением, не были услышаны. Самые главные нацистские и японские военные преступники были осуждены за это и за другие преступления, и большинство из них было казнено. Более того, не прошло и 13 месяцев после окончания военных действий, как запрет на агрессивную войну и применение силы для присоединения территорий, принадлежащих другим суверенным государствам, был записан в Статье 2 (4) Хартии ООН. Со временем, по мере присоединения к ООН все большего числа государств, Хартия стала документом, который подписало наибольшее количество участников за всю историю человечества.
Статья 39 Хартии предоставила право решать, что является агрессией, Совету безопасности ООН, для которого, ввиду разногласий между его членами, эта задача оказалась крайне тяжелой[869].
Тем не менее можно утверждать, что попытка не дать государствам воспользоваться плодами агрессии путем расширения своих территорий увенчалась успехом. Последний раз международная война привела к аннексии территорий в 1945 г., когда СССР присоединил земли, ранее принадлежавшие Польше (которая, в свою очередь, аннексировала немецкие земли), Германии, Чехословакии и Японии; с тех пор государственные границы оставались практически неизменными. Примечательно, что ни корейская война, ни три индо-пакистанские войны, ни индо-китай-ская война, ни одна из арабо-израильских войн не закончились передачей крупных участков территории одной из сторон; действительно, большинство войн и вовсе не приводило к каким-либо территориальным изменениям. Самое большее, страна могла быть разделена на части и могли быть созданы новые государственные границы. Так, например, произошло в Югославии между 1991 и 1995 гг. То же самое случилось в Палестине в 1948 ― 1949 гг., когда Израиль, основанный в соответствии с резолюцией ООН, занял больше территорий, чем ему было предписано по плану раздела. В то время король Иордании Абдалла, который, возможно, действовал по согласованию с Израилем, воспользовался возможностью и захватил территорию площадью около 2000 кв. миль, известную как Западный берег реки Иордан. Впрочем, только две страны в мире признали эту аннексию ― Великобритания и Пакистан; в любом случае, эти действия уже официально аннулированы.
В целом же восторжествовала идея о том, что сила не должна использоваться для изменения границ, еще раз подтвержденная Резолюцией ООН № 2734 от 1970 г.[870] До 1945 г. победа в войне обычно вела к капитуляции побежденной стороны, подписанию мирного договора и уступке территорий; теперь же почти без исключений максимум, на что могут рассчитывать захватчики, это на перемирие. К примеру, на Ближнем Востоке сложившееся состояние «ни мира, ни войны», как оказалось, может тянуться десятилетиями; в результате на многих современных политических картах границы отмечены двумя линиями: зеленая показывает государственные границы (которые существовали только в течение первых 19 лет после 1948 г.), а фиолетовая обозначает линию прекращения огня, появившуюся в 1967 г. Действительно, приверженность к status quo ante[871] было столь сильна, что она одерживала верх даже в случаях, когда побежденный просто не имел возможности изгнать победителя. Так было, когда Индия заняла несколько тысяч квадратных миль пакистанской территории в 1971 г., а также когда Китай вторгся во Вьетнам в 1979 г.
Более того, упадок большой войны привел к изменениям в связанной с ней терминологии. Практически вышел из употребления целый ряд терминов, таких как «покорение» и «право на завоевание», которыеещев 1950 г. являлись неотъемлемой частью юридической лексики, употреблявшейся в работе по международному праву, написанной таким высококультурным представителем власти, как официальный советник британского правительства Ее Величества[872]. Из этих двух понятий первое приобрело архаичное, если не сказать странное, звучание. Второе считается, по сути дела, противоречием в терминах, учитывая, что сила, примененная одним суверенным государством против другого, по определению, больше не может быть источником права. Ушли в прошлое и «военные министерства» разных государств, будучи переименованными (все без исключения) в министерства обороны, министерства безопасности и т.п. Разумеется, изменение названия не обязательно означало другой вид деятельности. Как и в прошлые столетия, во многих странах чиновники от «обороны» продолжали планировать и готовить войны, по крайней мере часть из которых носила агрессивный характер. Тем не менее все это подчеркивало растущую силу международного права в вопросе делегитимизации войны, по крайней мере, такой войны, которую одно государство ведет против других.
Вторжение Ирака в Кувейт в 1990―1991 гг. стало еще одним шагом к делегитимизации межгосударственной войны. На фоне меняющихся международных норм столь откровенных попыток оккупировать суверенное государство и стереть его с карты не было, возможно, со времен Корейской войны. Оставляя в стороне вопрос о нефти, неудивительно, что Саддам Хусейн был осужден всем миром; более того, ему не удалось добиться признания аннексии территорий даже от горстки поддерживающих его стран, таких как Куба, Иордания, Йемен и Судан.
Характерно, что государства, входившие в коалицию против Ирака, не стали отвечать объявлением войны по собственному почину. Следуя прецеденту, созданному в Корее в 1950 г., они попросили Совет безопасности ООН (в котором, конечно, их собственное влияние было преобладающим) о предоставлении мандата на прекращение агрессии или, проще говоря, на то, чтобы вышвырнуть иракцев из Кувейта. Как отмечалось в то время[873], правовая процедура, избранная президентом Бушем, поставила вопрос о том, обладают ли сегодня государства по-прежнему правом на применение силы для преследования собственных интересов, или же они должны испрашивать соответствующее разрешение подобно тому, как делали это средневековые князья, обращаясь за подобной санкцией к римскому папе. Как показали последующие события, созданный прецедент имел определенное значение. Большая часть 1995 г. была потрачена на обсуждение вопроса, имеет ли право НАТО, представляющая собой всего лишь союз суверенных государств, посылать войска в Боснию, не запрашивая мандата ООН. В начале 1998 г., когда США попытались наказать Саддама Хусейна за то, что он якобы препятствовал инспекциям по вооружениям, которым Ирак подвергался в течение предыдущих семи лет, они обнаружили, что начало войны без разрешения Совета безопасности может привести к значительным политическим потерям.
