Если отвлечься от левых и правых идеологий, то, например, в среде профессиональных экономистов дальнейшим толчком к усилению веры в государственное вмешательство послужила знаменитая книга Джона Мейнарда Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» (1936)[878]. В этой книге, написанной во время Великой депрессии, утверждалось, что, вопреки утверждениям Адама Смита и его многочисленных последователей, совокупное предложение и совокупный спрос автоматически не уравновешивают друг друга. Вместо этого спрос может оказаться запертым в ловушке, где он будет устойчиво ограничивать предложение. Когда люди отказываются тратить деньги, спрос падает, запуская процесс, развивающийся по нисходящей спирали; такое состояние может длиться годами, в результате чего экономика производит лишь малую долю потенциально возможного объема производства, порой вызывая крушение целых обществ. Выступая против традиционного консенсуса с его упором на сбалансированный бюджет и «твердые» деньги, Кейнс уверял, что государство может исправить ситуацию, искусственно стимулируя спрос. Не имело значения, делалось ли это за счет облегчения кредита, снижения налогов или «дефицитного финансирования» (красивое название, придуманное для запуска печатного станка); в случае необходимости следовало использовать все три метода, вместе или по отдельности. Самое главное ― вручить людям наличные деньги, что должно было стимулировать производство, генерировать налоговые поступления для государства и т.д. по спирали, которая, как надеялись, теперь уже всегда будет восходящей.
Каково бы ни было их конкретное происхождение, после 1945 г. все эти идеи в совокупности привели к резкому усилению государственного вмешательства в экономику. Одной из первых на путь к будущему встала Франция. В 1946 г. были национализированы: энергетика, включая электроэнергетику, газовую и угольную промышленность; 32 крупнейшие страховые компании; 4 крупнейших депозитных банка; Air France, а также авиастроительная компания Berliet. Пойманными в сети оказался еще целый ряд фирм, обвиненных в сотрудничестве с немецким оккупационным режимом, самой известной из которых была автомобильная компания Renault. В 1947―1948 гг., после прихода к власти лейбористов, за Францией последовала Великобритания. Были национализированы угольная, газовая, сталелитейная промышленность, общественный транспорт (железные дороги, каналы и ряд автотранспортных компаний), что привело к появлению целого ряда огромных корпораций, названия которых начинались со слова «Британская». В той или иной степени подобные меры проводились и в других странах, таких как Италия, Нидерланды, страны Скандинавии и даже Канада, в которых государственное владение средствами производства было значительно расширено в течение 15 лет, начиная с 1945 г. Среди ведущих стран Запада только в Германии процесс шел в противоположном направлении, поскольку еще во времена Третьего рейха национализация зашла так далеко, что вопрос стоял не о наращивании государственной собственности, а о ее сокращении. Еще в 60-е годы, несмотря на масштабную приватизацию (например, продажа компании Volkswagen в 1959 г.), центральному правительству в Бонне все еще принадлежала значительная часть экономики страны, включая 40% угольной и металлургической отраслей, 62% производства электроэнергии, 72% производства алюминия и 62% банковского сектора, не считая центрального банка[879].
В большинстве случаев национализация, имевшая место в 30― 40-х годах, проводилась левыми правительствами по идеологическим причинам и вопреки оппозиции справа. Однако постепенно становилось ясно, что на самом деле такое развитие событий было проявлением долгосрочной исторической тенденции, противостоять которой консервативные правительства оказывались не в силах. Иногда решающим фактором выступала необходимость обеспечения рабочими местами; в других случаях это был вопрос предоставления обанкротившимся компаниям возможности продолжать оказывать необходимые услуги в таких разных отраслях, как транспорт или оборонное производство. Например, в Великобритании новое консервативное правительство во главе с Уинстоном Черчиллем уже в 1952―1953 гг. предприняло попытку передать сталелитейную промышленность в частные руки. Однако этот проект приватизации потерпел неудачу, причем не только потому, что лейбористы пригрозили ренационализацией в случае своего возвращения к власти, но и из-за того, что уже в самом правительственном аппарате появились заинтересованные группы. К 1967 г. British Rail («Британские железные дороги») и British Coal («Британский уголь») стали крупнейшими работодателями в мире, за исключением США[880]. В Италии именно правящая Христианско-демократическая партия, а не какое-то социалистическое правительство, создала ENIEnte Nazionale Idrocarburanti ― «Национальная нефтяная компания») и EFIM (Ente Partecipazione etFinanzianten-to Industria Manufatturia ― «Общество финансирования и кредитования обрабатывающей промышленности») ― холдинговые компании в сфере энергетики и обрабатывающей промышленности соответственно; позже эта же партия стала ответственной за преобразование отрасли генерации электроэнергии в государственную монополию. Опять же именно консервативное правительство Эдварда Хита, а не лейбористы, выкупило обанкротившуюся компанию Rolls-Royce в 1971 г. Это случилось в тот же год, когда республиканская администрация во главе с Ричардом Никсоном по очень похожим причинам (а именно из-за угрозы банкротства соответствующих фирм) взяла под свою эгиду сферу пассажирского железнодорожного транспорта на большей части территории США, создав компанию Amtrak (Национальная компания железнодорожных пассажирских перевозок).
Хотя после 1975 г. в большинстве стран поступь национализации начала замедляться, в некоторых самое крупное расширение государственного сектора имело место в конце 70-х и даже в начале 80-х годов XX в. В Австрии социалистическое правительство Бруно Крайски, который находился на этой должности с 1970 по 1987 г., распространило контроль государства на многочисленные предприятия в сталелитейной, химической и горнодобывающей отраслях. Во Франции, которая в течение 23 лет с 1958 г. находилась под властью голлистов, победа Франсуа Миттерана на выборах 1981 г. привела к резкому расширению государственного контроля над всеми отраслями, от горнодобычи и черной металлургии до фармацевтики, химической промышленности, производства стекла, электрооборудования и банковского сектора[881]. Одним из последних примеров может служить Канада, которая в этом отношении больше напоминала Европу, чем США. Здесь в 1984 г. предвыборные соображения и необходимость предотвратить безработицу привели к национализации обанкротившейся рыбной промышленности.
В эти десятилетия тенденция к расширению государственной собственности в промышленности не ограничивалась лишь развитыми странами. Более того, многие развивающиеся страны продвигались в этом направлении гораздо быстрее, считая национализацию основным средством модернизации, а также решением всех социальных проблем. Так, мексиканское правительство за периоде 1940 по 1980 г. основало 111 промышленных предприятий, стало владельцем контрольного пакета акций в 59 компаниях и миноритарным акционером ― в 124, из которых 35 оно было «вынуждено» спасать от банкротства[882]. В Чили к 1970 г. государство было единственным или основным владельцем 44 крупнейших компаний, включая генерацию электроэнергии, энергетику и воздушный транспорт; причем это было еще до того, как социалистическое правительство Сальвадора Альенде за три года правления установило контроль над 500 компаниями. В Аргентине расширение государственного сектора происходило в основном во время правления президента Перона между 1947 и 1955 гг., что в очередной раз показало, к чему может привести сочетание социалистических и квазифашистских идей. В Бразилии огосударствление осуществлялось военными правительствами, которые управляли страной между 1963 и 1978 гг. и которые вливали огромные средства в отрасли, считавшиеся жизненно важными для национального благосостояния, такие как химическая промышленность, энергетика, производство цемента и вооружений.
Однако эти «достижения» меркли по сравнению с тем, как развивались события в Африке и Азии, где примерно между 1960 и 1975 гг. подавляющее большинство получивших независимость государств внедряли программы социалистического строительства под сильным влиянием советской или китайской модели. В результате возникло огромное количество однопартийных политических систем, которые управлялись на диктаторской или полу-диктаторской основе. Заявляя, что они освободили свои народы от империалистической «эксплуатации» и теперь мобилизуют имеющиеся скудные ресурсы страны на благо общества, правительства этих стран национализировали (иными словами, захватывали, не предоставляя никакой компенсации) практически все виды коммерческих предприятий, принадлежавших как местным, так и иностранным владельцам, начиная с добычи природных ресурсов и производства электроэнергии и заканчивая управлением общественным транспортом и даже отелями. Например, в Египте в 1974 г. более 75% всей промышленной продукции производилось на государственных заводах[883]. Не избежали этого и малые предприятия, особенно в сельском хозяйстве. От Вьетнама до Танзании зачастую даже крестьяне, едва-едва подняшиеся над уровнем обеспечения собственного потребления, были лишены своей земли (если она вообще им принадлежала) и объединены в сельские общины, поставленные под жесткий государственный контроль.
