Эта столь неожиданно возникшая необходимость вести войну на двух фронтах, вероятно, привела турецкого командующего к мысли, что если он не сумеет овладеть Корфу быстро, то не сможет овладеть им вообще. В ночь на 18 августа он начал решающий штурм крепости при обычном «аккомпанементе» — грохоте барабанов, труб, ружей и пушек, ужасных криках и звуках боевого клича; примитивный, но небесполезный метод психологической войны. Шуленбург немедленно поспешил на свой пост, призвав всех сколь-либо боеспособных жителей Корфу — женщин и детей, старых и немощных, священников и монахов — принять участие в отражении приступа. Через несколько часов положение стало безнадежным, и он решился на неожиданную вылазку. Незадолго до рассвета во главе отряда в 800 человек он проскользнул через боковую калитку и ударил во фланг неприятелей с тыла. Успех был немедленным и полным. Застигнутые врасплох турки обратились в бегство, бросая ружья и снаряжение. Их товарищи по оружию на других участках стены пришли в замешательство и, увидев, что штурм провалился, также отступили, хотя и более организованно. В следующую ночь, словно для того чтобы закрепить успех венецианцев, разыгралась буря, причем такой силы, что за несколько часов турецкий лагерь пришел в жалкое состояние: траншеи превратились в каналы, палатки — в клочья, а то и вовсе поднялись в воздух со своими растяжками и полетели прочь. Многие из турецких кораблей, стоявших на рейде, срывало с якорей, бросало друг на друга и раскалывало словно лучину.
Когда рассвело и стали очевидны масштабы катастрофы, лишь немногие из числа осаждавших захотели бы остаться на острове, где, казалось, сами боги были против них. И действительно, в течение дня турецкий командующий отдал приказ немедленно возвращаться. Корфу был спасен. В награду Шуленбург получил богато украшенный меч, пожизненную пенсию в 5000 дукатов, и уже при жизни в старой крепости ему поставили статую. Турки отступили и уже больше никогда не пытались расширять свою империю за счет христианской Европы.
Это произвело огромное воздействие на боевой дух венецианцев. В начале весны новый флот в составе 27 кораблей отплыл с острова Дзанте к Дарданеллам. Им командовал молодой блестящий адмирал Лудовико Фланджини. 21 июня 1717 г. эскадра сошлась в турками в лобовом столкновении, и после сражения, продолжавшегося несколько дней, венецианцы одержали блестящую победу. Ее омрачила лишь гибель Фланджини, который, будучи смертельно ранен стрелой, настаивал, чтобы его отнесли на шканцы, откуда он мог бы тускнеющим взором наблюдать за окончанием битвы. Месяц спустя османский флот вновь был разбит и принужден к отступлению у мыса Матапан. К тому времени принц Евгений вновь захватил чрезвычайно важную крепость Белград, и турки, таким образом, терпели неудачи на всех фронтах.
Если бы война продолжалась еще в течение одной кампании и венецианцы действовали достаточно энергично, то смогли бы вновь захватить Пелопоннес, хотя соответствовало это их долгосрочным интересам или нет, вопрос открытый. Но турки решились просить о мире, и теперь венецианцы поняли, как неблагоразумно поступили, заключив союз с австрийцами. Империя, оказавшаяся перед лицом угрозы со стороны Испании, стремилась как можно скорее прийти к соглашению и проявляла мало внимания к территориальным претензиям Венеции, необоснованно исходя из того, что победа на Корфу и последующие успехи венецианцев стали прямым следствием победы принца Евгения при Петервардейне. Таким образом, когда представители сторон встретились в мае 1718 г. в Пожареваце, вместе с английскими и голландскими дипломатами в качестве посредников, венецианский посланец Карло Рудзини обнаружил, что не производит особого впечатления на коллег. В течение шести часов он уговаривал их, настаивая на возвращении Венеции Суды и Спиналонги, Тиноса, Киферы и Пелопоннеса — или, в случае отказа, на расширении венецианских владений в Албании на юг до Скутари и Дульчиньо, пиратской крепости, которую венецианцы стремились уничтожить. Но как раз в тот момент, когда он выступал со своими требованиями, пришла весть, что 18 000 испанских солдат высадились на Сардинии, и ему отказали.
Мирный договор был подписан 21 июля 1718 г. Два месяца спустя в один из ужасных штормовых дней молния ударила в пороховой склад в старой крепости на Корфу. В результате взрыва загорелись три небольших склада с боеприпасами, и цитадель оказалась, по сути, разрушена. Дворец губернатора превратился в развалины, под которыми погибли генерал-капитан и несколько его офицеров. В мгновение ока природа сделала больше, чем все соединенные силы турок за несколько месяцев. Бесполезность недавней войны стала совершенно очевидна.
В Пожареваце были определены границы Венецианской империи в последний раз. Не предполагалось ни приращений, ни потерь, ни обменов. Помимо самой Венеции и городов и островов лагуны, республика Святого Марка сохраняла за собой Истрию, Далмацию и прилегавшие к ним острова; кроме того — Албанию, включая Каттаро (Котор), Бутринто, Пергу, Превезу и Воницу; Ионические острова Корфу, Паксос и Антипаксос, Лефкас, Кефалонию, Итаку и Дзанте; наконец к югу от Пелопоннеса — остров Киферу. Времена величия империи прошли. Правда, в этом были свои преимущества. Завоевания Морозини не принесли Венеции ничего, кроме забот. Она лучше чувствовала себя без них. Пожаревацкий мир, на первый взгляд казавшийся бесславным, урегулировал спорные вопросы в отношениях с турками и имел своим результатом вечную дружбу с Австрией Габсбургов — единственной силой, которая могла представлять собой серьезную политическую угрозу. Следствием стал мир, который продолжался большую часть столетия, пока не пришел Наполеон, что положило конец самой республике Святого Марка.
Когда Георг I, который без особой охоты покинул Ганновер, взошел на престол после смерти королевы Анны в 1714 г., он выразил полную готовность возвратить Гибралтар Испании. Так, что оказалось еще более неожиданным, считал и Стенхоуп, герой Менорки, который успешно исполнял обязанности министра иностранных дел и неоднократно высказывал мнение, что обладание Гибралтаром приносит больше неудобств, чем преимуществ. Однако когда он убеждал в этом парламент, то столкнулся со столь яростными протестами, что поспешно отказался от своей точки зрения, опасаясь, что будет принята резолюция, которая еще более затруднит отказ от Гибралтара. Затем в марте 1721 г. в Мадриде был подписан договор о взаимной обороне между Испанией и Францией. Одиннадцатилетний Людовик XV обещал активную поддержку, которая потребуется для возвращения Гибралтара. Стенхоуп скончался за шесть недель до этого, но политику последнего продолжили его преемники. Король Георг действительно написал Филиппу, обещая вернуть Гибралтар в обмен на некоторые уступки, как только он сможет добиться согласия парламента — чего, как скоро стало ясно, быстро добиться не удастся. В июне он даже поставил свое имя под договором. Вновь в большой международной игре музыкального оркестра музыка прервалась: Англия, Франция, Испания и Пруссия[264] обратились против императора и царя.
Вскоре это повторилось. Королева Елизавета Фарнезе всегда была сложным человеком в семейной жизни, и ей не доставило особой радости, когда молодой Людовик XV без долгих рассуждений отослал юную испанскую инфанту, на которой ему предстояло жениться. В апреле 1725 г. представители Австрии и Испании подписали в Вене договор. Теперь уже император обещал использовать все возможности для того, чтобы заставить Англию вернуть Испании Гибралтар и Менорку, но англичане заняли твердую позицию: британский министр иностранных дел лорд Тауншенд повел себя совершенно иначе, чем его предшественник Стенхоуп. Он писал в июне 1725 г.:
«Сторонники империи весьма чувствительны к тому, как заботит парламент и даже нацию вопрос о Гибралтаре. Они также знают, что в соответствии с нашими законами и конституцией корона не имеет права уступать какой-либо иностранной державе часть своих владений без согласия парламента и что Гибралтар, будучи уступлен Великобритании по Утрехтскому договору, является присоединенным к короне, так же как Ирландия или какая-либо иная часть Англии».
На этом Тауншенд не остановился. Целый год он занимался созданием большой коалиции северных держав, включавшей Швецию, Данию и множество мелких германских княжеств, и в 1727 г. Европа превратилась в военный лагерь. Уже в феврале упомянутого года Испания объявила войну Англии и повела осаду Гибралтара, правда, безуспешно, в то время как англичане с куда большим успехом занялись перехватом кораблей, ежегодно привозивших в Испанию американские сокровища. Однако ни одна сторона не выказывала энтузиазма в деле продолжения войны, и в начале 1728 г. вражда исчерпала себя. Заключенный вскоре мир был, по словам жены лорда Карлисла, скорее подобен миру во Христе: его долго ждали, и его наступление все встретили с удовлетворением.
