и буржуазной историографии» [1605]. Итак, зафиксируем первое положение: советская историография — наследник не академической (буржуазной) дореволюционной историографии, а ее альтернативы в лице революционных мыслителей. Далее оратор обрисовал ту роль, которую должен был бы играть в советской исторической науке историограф: «Историограф в нашей стране — фигура большая. Это не просто историк, а историк, который должен стоять на голову выше рядового ученого. Историограф выносит свой приговор историкам прошлого. Но не только в этом заключается его задача. Он направляет историков, он их учит, он выдвигает новые задачи, он является и судьей историков прошлого и учителем историков современности» [1606]. Перед нами второе положение: историограф — это контролирующий элемент системы, его задача выступать в роли регулятора и даже цензора.
Итак, историкам-историографам было отчетливо указана та роль, которую они должны были играть в советской исторической науке. Очевидно, что многие тенденции, наметившиеся ранее, не вписывались в новые требования. Не нашло понимание и стремление изучить научное творчество разных представителей исторической науки, а не узкого круга идеологически приемлемых персоналий.
Происходящие события самым непосредственным образом отразились на Комиссии по истории исторической науки. С 1948 г. ее возглавил Е. А. Косминский. Отчет комиссии за 1948 г., подготовленный ее секретарем Б. Г. Вебером, наглядно показывает серьезные трудности, вставшие перед ней. Помимо бодрого перечня успехов находим информацию о том, что в русле постановлений ЦК по идеологическим вопросам, и учитывая дискуссии вокруг книг Г. Ф. Александрова и Н. Л. Рубинштейна, комиссия была вынуждена перенаправить уже готовый первый том «Научного наследства» на дополнительное рецензирование. Наличие среди публикаторов таких фигур, как Рубинштейн и А. И. Андреев, подвергшихся острой критике, только вносило нервозности в процесс. В качестве дополнительных рецензентов были привлечены М. Н. Тихомиров, С. С. Дмитриев, Б. П. Козьмин, А. Л. Сидоров, Б. Н. Заходер, И. С. Звавич и М. М. Смирин. «Полученные от них отзывы сводятся в обобщенном виде к тому, что материалы, собранные редакцией “Научного наследства” для первого тома этого издания, представляют большой научный интерес. Однако вводные статьи и комментарии к предназначенным к опубликованию материалам не соответствуют тем сильно повысившимся требованиям, которые должны быть к ним предъявлены в свете задач, стоящих перед нами в историографической области. Основной недостаток вводных статей и комментариев в том, что они не свободны от тенденций к идеализации крупнейших русских буржуазных историков и не раскрывают с достаточной определенностью, наряду с сильными сторонами, также и слабых сторон, буржуазной ограниченности оставшегося от них богатства научного наследства» [1607]. Заметим, что, несмотря на в целом положительные отзывы, ни одного выпуска из серии «Научного наследства» так и не вышло.
Под давлением идеологических кампаний и собственно насущных потребностей комиссия внесла целый ряд предложений по реорганизации и оптимизации собственной деятельности. Так, предлагалось усилить целенаправленность публикаторской работы, естественно, что это подчинялось вполне определенной задаче: «…Непосредственно содействовать разработке и обоснованию нашей марксистско-ленинской концепции истории исторической науки, прежде всего — отечественной» [1608]. Далее планировалось фактически отойти от практики широкого охвата проблем истории исторической науки и сосредоточиться на изучении и подборе «материалов, характеризующих революционно-демократическое, а позднее марксистское и марксистско-ленинское крыло нашей общественно-исторической мысли и определяющее значение этих наиболее передовых и единственно последовательных направлений на все развитие русской исторической науки» [1609]. Особое внимание предполагалось уделить и историографии народов СССР.
Еще одним шагом должен был стать отказ от акцента на археографии историографии и переход к написанию исследовательских статей, которые должны были давать развернутые характеристики историков и их трудов. Для этого предлагалось выделить специальный раздел в сборниках «Научное наследство» или издавать специальные «Историографические сборники». По заверению авторов отчета: «Такие непериодические сборники Комиссия могла бы выпускать уже сейчас, более или менее регулярно, по одному-двум сборникам в год» [1610]. Таким образом, воспользовавшись ситуацией, авторы призывали к созданию периодического историографического издания. В те годы этого реализовать не удалось, но спустя полтора десятилетия эта идея будет воплощена в серии «История и историки».
Комиссия по истории исторической науки в условиях кампании по борьбе с «буржуазным объективизмом» сыграла и роль цензора (что и требовалось от историографов). Отдел агитации и пропаганды сделал запрос о том, какие классические исторические труды возможно переиздать, при этом не выпустив идеологически неблагонадежные и методологически вредные книги. Экспертную записку составил Б. Г. Вебер: «В этой записке подчеркивалось, что все буржуазные историографические схемы глубоко тенденциозны, что все они затушевывают — особенно по мере приближения к современности — все самое передовое (прежде всего — марксизм) и, наоборот, систематически выдвигают все более отсталое и что в сущности нам почти нечего переиздавать по историографии. Отсюда следовал вывод, что тем настоятельнее опубликование имеющихся и создание новых советских, марксистско-ленинских историографических трудов» [1611]. В общем, переизданию дореволюционных классиков, широко развернувшемуся еще в 1930-е гг., теперь был показан красный свет. В то же время предлагалось издать серию первоисточников по истории исторической науки с критическими комментариями. Таким образом, заметен отказ от простой републикации историографических источников и переход к академическому принципу их издания с критическими статьями, комментариями и справочным аппаратом. Данный проект найдет свое воплощение в будущем в серии «Памятники исторической мысли».
В конце записки выдвигались положения, реализация которых принципиально меняла статус и положение Комиссии по истории исторической науки. Первоначально Комиссия представляла собой достаточно аморфную структуру. Заседания проходили крайне редко. И. У. Будовниц на одном из заседаний комиссии в 1950 г. признавал: «До сих пор Комиссия фактически бездействовала. В течение нескольких лет было несколько заседаний, выпущена одна книга, но этого далеко недостаточно для такого большого срока и для таких больших возможностей, которыми комиссия располагает» [1612]. Теперь предлагалось создать особые условия для авторов историографических трудов: освободить их от других заданий, выделить им в помощь вспомогательных сотрудников. Указывалось на необходимость существенного расширения штата комиссии [1613].
24-25 февраля 1949 г. в Академии наук прошла специальная сессия, посвященная истории отечественной науки. Истории исторической науки была отведена специальная секция, на которой были представлены обобщающие, не лишенные помпезности доклады ведущих советских историков. Кстати, первым выступил опальный тогда И. И. Минц [1614]. Торжественное мероприятие подтвердило и закрепило историю науки как важнейшее направление исследований, играющее теперь первостепенную идеологическую роль. Все отчетливее вырисовывались планы создания многотомных трудов по истории советской науки.
В этой связи остро неизбежно встал вопрос об институциональном статусе Комиссии. Совершенно очевидно, что находясь в положении учреждения Отделения, выполняющего скорее не научно-исследовательские, а координационные функции, амбициозные планы по написанию обобщающей истории исторической науки реализовать было невозможно. В 1949-м, в год борьбы с «безродным космополитизмом», когда
