друга плетями, и иногда до смерти; плетью обыкновенно бьёт муж жену; от ударов богатырской плети лопается лебединая волшебная сорочка на спине у женщины-лебедя, трескается спина и коня, поворачиваются земля и небо, трясутся горы и волнуется море, сверкает молния, и Кудай (творец) не в состоянии усидеть на своём престоле; плетью действуют для своей обороны простые женщины, или же наносят удары врагу, как оружием, женщины-богатырши; удары плети иногда даже служат на то, чтоб возвратить жизнь мёртвому, так, например, в алтайской песне, бывшей одним из прототипов былины о Ставре, жена богатыря Алтаин-Салама возвращает жизнь мужу своему многочисленными ударами плети. Наконец, чтоб разделить море или реку, через которые он хочет переехать, богатырь ударяет плетью по водам, они расступаются, и он переходит через море, как посуху Плети во всех этих рассказах номадных народов иногда золотые, иногда "с дерево величиной", но чаще простые, восьмерные, девятерные, иногда из 90 воловьих шкур. Всех этих разнообразных мелких и необыкновенно частых подробностей о плети нет ни в индийских, ни в персидских поэмах и вообще рассказах. Значит, не оттуда произошли наши русские подробности об этом орудии: но у нас они столько же разнообразны и столь же тщательно упоминаются, как в поэмах и песнях номадных народов, монгольских и тюркских. Там плети в 8 и 9 хвостов, у нас троесучные и в 7 хвостов, и точно так же, как там, ни один удар плети не скрыт от нас: каждый рассказан, каждый сосчитан. Для былины удары плети богатырём, "по крутым бёдрам" его коня (это слово в слово выражение монгольских и тюркских поэм и песен), столько же, по-видимому, интересны, сколько удары его копья или меча по шлемам и кольчугам врагов, и они так часто поминаются, что приводить примеры из былин решительно трудно. Добрынина мать, отпуская сына на подвиги, даёт ему при прощании плеть и учит: "Бей бурка промежу уши, и бей его промежу ноги, и станет он поскакивать" и т. д. Но, кроме коня, плеть служит богатырю русских былин точь-в-точь на то же самое, на что богатырям монгольских, калмыцких, киргизских и других сибирско-тюркских поэм и песен: плетью бьют и врагов своих, богатырей и богатырш, и князя Владимира, и его гостей, и женщин, и существ сверхъестественных, чудовищ. Очень примечательно при этом, что у нас даже уцелели цифры тюркских народов, и их плети из 90 шкур превратились у нас в шалыги и шелепуги (плети) в 90 пуд.
Что касается оружия, то богатыри наших былин употребляют шлем, кольчугу, саблю, лук со стрелами, копьё, палицу, рогатину. Всё это ещё не составляет ничего особенно-характеристического. Но есть три обстоятельства особенной важности, которые сближают в этом отношении наши былины с поэмами и песнями монгольских и тюркских племён. Первое обстоятельство — это употребление куяка, т. е. кожаного кафтана, покрытого металлическими бляхами, нашитыми сверху. Это подобие лат или панциря довольно часто упоминается в наших былинах; но в песнях тюркских и монгольских племён куяк упоминается очень часто, и самое название принадлежит их языку. Второе обстоятельство — полнейшее отсутствие в наших былинах щита. Многочисленные исторические памятники письменности и художества не оставляют ни малейшего сомнения в том, что древние русские употребляли щиты; тем удивительнее то, что их вовсе ни разу не упомянуто в наших былинах. Но факт этот объясняется очень просто тем, что в поэмах и песнях монгольских и тюркских народов никогда нет речи о щите, так как они его не употребляют, и единственное нам известное исключение это — упоминание какого-то щита Тюмен-одун (10000 звёзд), назначенного в числе наград за скачку коней, в одном месте поэмы "Гессер-Хан", но из текста ещё ясно не видно, какой это щит и даже что именно надо разуметь в этом месте поэмы. Наконец, третье важное обстоятельство, то, что в наших былинах ни разу не говорено о серьгах мужчин, тогда как документально известно, что древние русские в действительности носили их, подобно всем остальным древним народам арийской породы (индийцы, персы). Но опять-таки и этот странный факт объясняется тем, что о серьгах мужчин решительно никогда не говорится в поэмах и песнях монгольских и сибирско-тюркских народов. Потом здесь ещё можно заметить, что былины наши не говорят про меч, обоюдоострое коренное оружие славян, известное уже и Нестору: постоянно упоминаются сабли, оружие восточное. Далее заметим, что подобно тому, как в песнях и поэмах монгольских и тюркских племён, у нас несравненно менее является на сцене копьё, чем лук и стрелы. У нас, как и у тех племён, самую главную роль постоянно играет это последнее оружие, указывающее на дальние пространства. Любопытно, наконец, обратить внимание на то, что богатыри былин часто целят и попадают врагу в глаз (например, Василий Казимирович Калину-царю, Илья Муромец Соловью разбойнику и т. д.): привычка чисто-азиатская, и в особенности черта монгольско-тюркских поэм и песен. Мы тут даже находим ей объяснение: в монгольско-калмыцкой поэме "Малый Гессер-Хан" богатырь Зесе-Шикер стреляет в глаз чудовищу (Мангушу), говоря: "Душа врага сидит в глазах!", и действительно, он попадает Мангушу в глаз и тем окончательно уничтожает его. В одной киргизской песне также упоминается, что надо стрелять врагу в глаз — это смертельное место.
Таким образом, из этого сличения оружия оказывается, что у богатырей наших былин нет ни индийских колесниц, слонов, чакры (диска), плуга, трезубца, песта, перчатки и напёрстка для стрельбы из лука; ни персидских лат на коне, булавы, метательного дротика; ни общих индийским и персидским поэмам знамён, щита, аркана, топоров, серёг, браслетов, ожерельев. Между тем, лишь очень немногие подробности отделяют боевой снаряд наших богатырей от снаряда богатырей монгольских и тюркских племён: самое существенное здесь то, что у этих последних есть аркан и знамёна, точно так же как у индийских и персидских, а у наших богатырей их нет (хотя знамёна древних русских известны древнейшим нашим памятникам). За исключением этих, не слишком значительных отличий, вооружение наших богатырей, а вместе с тем наш конь богатырский, его седлание и весь уход за ним всего ближе сходятся с описанием вооружения и коня богатырского в поэмах и песнях монголов и сибирских тюрков.
XII
Нет надобности особенно много распространяться о близком сходстве одежды, описываемой нашими былинами, с подобными же описаниями в поэмах монгольских и сибирско-тюркских народов. Уже одни названия
