будущего дела леса переложить, о чем разсуждая, означенный нужный и полезный лес сохранить и ничего не утратить».
Итак, к 1767 году дворец Алексея Михайловича уже мог «сам собой повалиться», угрожая жизни находящихся в нем постояльцев. Но кое-какие помещения, пристроенные, видимо, ко дворцу при Федоре Алексеевиче, все же использовались – в них, как мы помним, поселили строителей нового дворца.
Екатерина согласилась с Баженовым, и дворец начали разбирать, о чем все желающие смогли узнать из «Московских ведомостей», призывавших «оный дворец разобрать с такой осторожностью, как от архитектора В. Баженова объявлено и показано будет». Годный стройматериал планировалось использовать для постройки Большого Кремлевского дворца, однако, по некоторым данным, из него изготовили лишь макет этого дворца (а по другим данным, это была модель самого Коломенского дворца, который императрица приказала изготовить перед его разрушением). Но много ли надо материала для изготовления модели? И потому из оставшихся после разборки бревен были выстроены и дома местных крестьян. Опустевшее же обширное пространство Екатерина приказала засадить акацией, что и было исполнено через два года.
Полюбила ли Екатерина Коломенское? Трудно сказать, во всяком случае, согласно распространенной легенде, повторяемой Пыляевым и Кондратьевым, «императрица Екатерина также очень любила Коломенское и поэтически описывала его в своих письмах, хотя и говорила про него, что Коломенское относится к Царскому Селу, как плохая театральная пьеска к трагедии Лагарпа».
В 1767 году государыня приезжала в Коломенское лишь на охоту – 26 и 30 сентября, а также 20 декабря. В свои последующие посещения Москвы долго в Коломенском императрица также не жила. Например, в 1775 году приехав в Белокаменную по случаю подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора, Екатерина поселилась уже в другом дворце – Пречистенском, выстроенном взамен сгоревшего в 1771 году Головинского дворца. Хотя и в нем ей не понравилось (императрице, похоже, трудно было угодить, не зря же столько фаворитов прошло через ее руки). Несмотря на то что приехала государыня в Москву 25 января, в Коломенское она выбралась лишь 29 апреля, где ее встретили хлебом-солью. Весною здесь был сущий рай, цвели яблоневые и вишневые сады, слива и груша. Камер-фурьерские журналы указывают на то, что Екатерина съехала отсюда 30 июня.
И вот что привлекает внимание: не сиделось в тот год императрице в Коломенском. То поедет в Донской монастырь, то на Ходынское поле, то в Измайлово, то в Кремль, а то и пуще того – в Троицу. Выходит, заскучала государыня. А уж когда 4 мая во время прогулки увидела она Черную Грязь, то чуть ли не еженедельно стала наведываться в это село. Царицыно (идея переименования принадлежала ей самой) накрепко привязало к себе государыню. Она купила его не задумываясь за 25 тысяч рублей. Это вам не Коломенский дворец восстанавливать за 57 тысяч.
Неверным было бы сказать, что Екатерина в Коломенском совершенно отрешалась от дел насущных. Будучи по натуре очень трудолюбивой, и в дни отдыха она находила время для решения непременных государственных вопросов. Не случайно в сочиненной ею в 1778 году эпитафии на собственную могилу были и такие строки: «Труд для нее был легок, в обществе и словесных науках она находила удовольствие». Долгие часы просиживая за письменным столом, императрица была расположена к эпистолярному жанру: «Я не могу видеть чистого пера без того, чтобы не испытывать желания немедленно окунуть его в чернила».
В Коломенском она также много писала, одним из ее постоянных корреспондентов был светлейший князь Григорий Потемкин, к которому она обращалась 8 июня 1775 года: «Голубчик миленький, прямой наш праздник сегодня, и я б его праздновала с великой охотою, но то дурно, что у тебя все болит, а я всею душою желаю тебя видеть здоровым, веселым, довольным, ибо люблю чрезмерно милости Ваши».
Вероятно, что под годовщиной имеется в виду тайный морганатический брак Потемкина с Екатериной. В тот же день письмо было получено Потемкиным, приехавшим с Большой Никитской, где он жил, в Коломенское к обеду. За столом и отметили годовщину. Присутствовали также К. Г. Разумов-ский, братья Панины, З. Г. Чернышев, Н. М. Голицын и другие. Через месяц Екатерина одарила самого своего «долгоиграющего» фаворита графским достоинством. В тот год Потемкин достиг своего максимального могущества.
Лишь через десять лет, 3 июня 1785 года, Екатерину вновь встречали хлебом-солью крестьяне Коломенского. Сюда же приехала припасть к стопам и вся московская знать. Приняв дары и переночевав во дворце, императрица отбыла по делам. А дел вправду накопилось немало – заехать в Лефортовский дворец, затем в Петровский путевой дворец, потом в Малые Мытищи… Через день государыня покинула Москву.
В 1787 году исполнялось четверть века царствованию «Великой Екатерины, Премудрой, Матери Отечества». Словно в награду себе и своим подданным, она предприняла поездку по новым южным землям, присоединенным к России в результате победы над Османской империей. Главной точкой путешествия были Крым и Новороссия. Это был грандиозный вояж и по размаху, и по временным рамкам, и по стоимости (почти десять миллионов!), одних иностранцев в свите насчитали до трех тысяч человек. Именно эти иностранцы и сложили дурную славу о сем походе. Их кормили и поили в надежде поразить увиденным, а они взяли и придумали «потемкинские деревни».
Москва числилась одним из последних пунктов путешествия. Вечером 23 мая 1787 года в Коломенском пушечной пальбой и колокольным перезвоном встречали императрицу, а с ней и европейских дипломатов. «Екатерина ехала с блестящей свитой, при ней были три посланника: английский – Фитц Герберт, французский – Сегюр и австрийский – Кобенцел. Государыня в шутку называла их своими карманными министрами. Затем в свите был еще князь де Линь, граф Ангальдт и в числе других замечательных лиц, сопровождавших государыню в путешествии, находились графы Чернышев, Безбородко и Дмитриев-Мамонов. Последнего государыня называла “Красным кафтаном”. “Под этим красным кафтаном, – говорила она, – скрывается превосходнейшее сердце, соединенное с большим запасом честности. Наружность его так же совершенно соответствует внутреннему достоинству: черты лица правильны, чудные черные глаза с тонко нарисованными бровями, рост несколько выше среднего, осанка благородная, поступь свободная”», – писал Пыляев.
Проведенные во дворце дни вышли насыщенными: встречи с московским дворянством и купечеством, литургия по случаю «благополучного возвращения из полуденных стран», прослушивание оды, наконец, обед на семьдесят персон и гулянье. И конечно, письма: «Друг мой Князь Григорий Александрович. Я здорова сюда доехала и обед имела в Дубровицах, которое село таково, как Вы сказывали. И есть ли Вы намерены
