Первая бомбежка Москвы была ровно через месяц после начала войны. До этого события Генштаб находился на улице Фрунзе и никуда не выезжал. И только после этой бомбежки с военкомом Генштаба Кожевниковым буквально на следующий день объездили мы на его "мерседесе" пол-Москвы, разыскивая подходящее помещение для служб Генштаба. Побывали во многих учреждениях, находящихся вблизи станций метрополитена, и самым подходящим солидным зданием сочли здание Наркомата авиапромышленности и здания ПВО Московской зоны и страны. Так было доложено Кожевниковым Б.М. Шапошникову для доклада в Кремле.
Предложение Генштаба в Кремле приняли. ПВО потеснили, первый и четвертый этажи передали Генштабу, а весь верх оставили за ПВО. За Генштабом оставили на Кировской и особняк. При этом Кожевников (он поделился со мной) за отсутствие в Генштабе убежища был перемещен на другую работу. На его место был назначен дивизионный комиссар Боков Ф.Ф.
В двадцатых числах октября 1941 года я был направлен в г. Арзамас квартирьером. Для руководства Генштаба подобрали два небольших домика, рядом. Один предназначался Борису Михайловичу Шапошникову, второй военкому Ф.Ф. Бокову, последний в Арзамас не приезжал. На окраине города на опушке леса стоял поезд связи. Через несколько дней прибыл Борис Михайлович, а 29 октября мы снова вернулись в Москву, где и застали следы бомбежки: были выбиты стекла,
Когда И.В. Сталин приезжал на объект, я неоднократно видел это лично, он проходил по первому этажу здания к лифту и опускался вниз, в метро. Лифтом этим пользовались только Борис Михайлович Шапошников, Александр Михайлович Василевский и офицеры оперативного управления, если они несли с собой документы для доклада. Остальной состав проходил под землю только через вход в метро, по эскалатору, куда подъезжали и члены Политбюро. Постоянно имел кабинет в особняке, вернее, небольшую комнатку член Политбюро Г.М. Маленков, у которого я по 2-3 раза в день бывал на докладе со сводками. В здании Наркомата авиапромышленности находились член Политбюро А.С. Щербаков, его аппарат и часть сотрудников Генштаба.
На платформе станции метро "Кировская" был расположен узел связи Генштаба, отгороженный от линии поездов фанерными щитами до потолка. Проходившие поезда шли мимо замедленным ходом в дневное время, а в ночное время вообще движение поездов прекращалось. С вечера люди забирались в метро с подушками и тюфяками.
Если Сталин приезжал на объект во время тревоги, то обязательно в сопровождении трех лиц, он проходил по первому этажу к лифту и в нем спускался в убежище, в метро.
Нам, адъютантам, во время воздушной тревоги уходить в убежище не полагалось. Мы должны были быть всегда на посту у телефонов. Такой был порядок.
У меня был хороший друг, бывший денщик И. В. Сталина, Чапего Иван Антонович, который прослужил у Верховного всю войну и затем до кончины его, то есть до 5 марта 1953 года.
Как-то при разговоре с Чапего я поинтересовался: куда уходил и уезжал Сталин во время воздушных тревог? Он мне ответил: "Уходил ( и с ним некоторые члены Политбюро) в лабораторию, располагавшуюся под землей, что находилась рядом с Мавзолеем В. И. Ленина. Это продолжалось до тех пор, пока одна из небольших вражеских бомб не попала в Большой Кремлевский дворец, но не разорвалась, к счастью. И.В. Сталин якобы сказал: "Хватит прятаться за Ленина", - и стал регулярно во время воздушных тревог ездить на Кировскую. Правда, И. А. Чапего добавил, что в конце февраля 1942 года уже было готово убежище в Ставке и заканчивалось строительство убежища на даче И.В. Сталина.
За факты письма отвечаю головой, за стиль изложения и грамотность извиняюсь. Если в чем-либо сомневаетесь, в датах, фактах, пишите, отвечу.
Марков Иван Иванович".
ИСПЫТАНИЕ 16 ОКТЯБРЯ 1941
Вспоминая о прошлом, старые москвичи среди самых тяжелых дней минувшей войны непременно называют 16 октября. Но если другие даты истории Московской битвы окрашиваются в их памяти в цвета белые и багровые, когда над заснеженными полями Подмосковья загорелась заря нашей Победы, то эта дата ассоциируется с цветом черным.
По-видимому, в летописи Москвы XX века это самый черный день. И на его фоне тем ярче высвечивается решительный поворот не только во всей мировой войне, но и всей мировой истории, который произошел вскоре после октября в декабре 1941 года. Именно тогда не знавшие поражения германские дивизии, промаршировавшие незадолго до того по столицам Европы, нашли гибель у стен советской столицы.
Почему, однако, именно тот осенний день середины октября, не преувеличивая, можно назвать трагическим? Ведь линия фронта отстояла тогда от Москвы сравнительно далеко, за 100-200 километров, еще полтора месяца танковые клинья приближались к городу с разных сторон, пытаясь окружить его. Каждый знает, что враг дошел до тех мест, где сегодня красуется Зеленоград, выросший у станции Крюково, куда нацеливался главный удар. И еще ближе подошел фронт на северо-западе, где переходила из рук в руки холмистая Красная Поляна, откуда сегодня в ясную погоду видна Останкинская башня.
В конце сентября перед началом операции "Тайфун" - генерального наступления на Москву - с запада город прикрывали три фронта, 15 армий и одна армейская группировка, куда входили 95 дивизий, насчитывавших в своем составе 1 миллион 250 тысяч солдат. Привожу эти цифры из энциклопедии "Великая Отечественная война", вышедшей в 1985 году, и из других новых книг о Московской битве. Но ни в одной из них не говорится, сколько солдат сложили свои головы под Вязьмой, где сомкнулись клещи стальных клиньев, и что попали в окружение, не выйдя из него, пять армий. Под командование генерала М.Ф. Лукина они сражались в безвыходном положении, не позволяя десяткам германских дивизий ринуться на раскрытую Москву.
Маршал Жуков, отдавая должное погибшим в окружении, не раз писал и говорил, что их пролитая кровь и жертвы оказались не напрасными. В окружении оказались тогда и десять (из 12) дивизий народного ополчения, добровольцев Москвы.
Зарубежные историки подсчитали: "В районе Вязьмы немцы окружили и захватили 600 тысяч русских". Это мнение "известного английского военного писателя", как его представляет академик А.М. Самсонов, автор книги "Военное поражение вермахта под Москвой", где эта цифра не опровергается.
Если произвести несложные арифметические подсчеты на основе общеизвестных данных, то окажется, что англичанин недалек от истины.
После катастрофы прибывший экстренно на поле боя Жуков, разобравшись в обстановке на фронте, доложил Верховному Главнокомандующему Сталину в 2 часа 30 минут 8 октября:
- Бронетанковые войска противника могут внезапно появиться под Москвой...
В начале октября об этом мало кто знал в столице. Большой город жил в налаженном ритме: отражал налеты бомбардировщиков, выпускал самолеты, танки, гвардейские минометы - "катюши", стал гигантским арсеналом оружия, источником людских резервов для сражавшейся впереди него армии. Сотни тысяч москвичей, в основном женщины, рыли окопы, противотанковые рвы все ближе к Москве.
И вот 13 октября гусеницы фашистских танков загрохотали по полям Московской области. Утром экстренно собрался в клубе НКВД партийный актив, и руководитель Московской партийной организации Щербаков сообщил:
- Мы вступаем в полосу наиболее тяжелых испытаний. Москва находится в непосредственной опасности. Идет жестокий бой под Можайском, Малоярославцем. Враг занял Калугу, подходит к Боровску и Верее.
Когда после окончания собрания актива по традиции все встали и запели "Интернационал", то слова гимна о последнем и решительном бое у каждого теперь связывались с Москвой, ее улицами и площадями. Снова началась запись добровольцев в коммунистические и рабочие роты и батальоны, на каждом предприятии, в домах формировались дружины истребителей танков, пулеметчиков.
14 октября пал Калинин.
В ночь на 15 октября в Кремль на совещание, длившееся до утра, были вызваны руководители партийных организаций Ярославской, Ивановской, Горьковской областей и их городов. Они увидели на стратегической карте Генштаба рубеж обороны. Его требовалось создать на случай, если Москва будет сдана.
15 октября враг ворвался в Боровск и Верею.
С 22 июня по 15 октября город и фронт находились в постоянном взаимодействии. Москва каждый день и час усиливала помощь сражавшимся: посылала в бой новые полки, отправляла эшелоны оружия, продовольствия, обмундирования. Город жил по принципу: "Все для фронта, все для победы!"
И вот в этом налаженном месяцами войны механизме произошел резкий сбой. В силу сложившейся угрожающей обстановки Государственный Комитет Обороны принимает решение об эвакуации Москвы. Об этом документе известно по многочисленным мемуарам, статьям. В книге "Не отдали Москвы!", написанной генералом К.Ф. Телегиным, одним из руководителей обороны столицы, бывшим членом Военного совета Московского военного округа и Московской зоны обороны, рассказывается, как 15 октября ему позвонил А.С. Щербаков и сообщил об эвакуации.
