вследствие слабости и неустойчивости характера, он и не был в состоянии остановить преследований против евреев, то он, по крайней мере, не поддерживал гонений. Он даже предписал одному епископу (из Вюрцбурга) не нарушать привилегий, дарованных евреям, а другому (из Пасау) — не подвергать евреев пытке. Однако, опасаясь, что современники или потомство могут счесть его за покровителя евреев, он издал приказ об изгнании евреев в течение полугода из эрцгерцогства Австрии.
Современники придавали большое значение одному разговору между императором и тогдашним раввином или, вернее, руководителем школы — Ливой (Иегуда) бен Бецалелем, которого император вызвал к себе для беседы. Известность этого раввина, которого называли «великий раби Леб», основывалась не на заслугах, а на легенде. Его талмудические и раввинские познания не были так велики, чтобы его можно было поставить наряду с современными ему авторитетами польской школы. Он более интересовался агадой, чем галахой, и все его труды относятся к первой области. Лива б. Бецалель, правда, приобрел некоторые математические и поверхностные философские познания, но использовал их лишь для страстной борьбы против духа свободного исследования и для объявления еретиком Азарии деи Роси. У народа было следующее поверье: Лива создал из глины человека (Golem), вдохнул в него жизнь с помощью записки, исписанной именами Бога, и пользовался его услугами; когда же Лива отнимал у Голема кабалистическую записку, последний скова превращался в глиняный истукан. Однако над умами и сердцами людей Лива не имел никакой власти. Возможно, что император, который сам увлекался исследованием тайн природы путем праздных забав, пригласил к себе на аудиенцию Ливу бен Бецалель, чтобы научиться у него чудесному созданию подобия людей или чтобы выведать у него какие-нибудь кабалистические тайны. Раввин упорно молчал о предмете своей беседы с императором. Но, по-видимому, она не была особенно приятной для него, ибо спустя несколько месяцев Лива оставил Прагу и занял пост раввина в Познани; эта должность не могла быть блестящей, ибо незадолго до того община Познани, после большего пожара, впала в крайнюю нужду.
Мелочный и хищный характер императора, занимавшегося астрологией и алхимией и нуждавшийся для своих опытов в благородных металлах, проявился в его отношениях к одному благородному пражскому еврею, который был прославляем своими современниками и увековечил свою память филантропией, следы коей сохранились по сей день.
Марк ала Мардохай Майзел (Meysell, 1528-1601) принадлежал к числу тех редких натур, которые облагораживают мамону, источник стольких несчастий и преступлений, правильно пользуясь ею. В компании с неким врачом, Исааком, он вел дела с таким блестящим успехом, что, после того, как он употребил большую часть своего состояния на филантропические дела, он все же оставил более 600.000 марок серебра. Майзел был первый еврейский капиталист в Германии. Такой человек, который еще более, чем богатствами, выделялся своим благородством и филантропией, в другой стране достиг бы высокого положения; в Германии же Майзел, как передают, получил лишь титул советника императора Рудольфа. Щедрая и мудрая благотворительность Майзела была буквально манной небесной для разоренной, обнищавшей и опустившейся пражской общины. Он кормил голодных, одевал нагих, ежегодно выдавал замуж двух осиротевших девушек, строил больницы и дома для бедных, а также, что еще важнее, давал беспроцентные ссуды для ведения дел. Благодаря его неустанной деятельности, страшная нужда, которая воцарилась в Праге со времени возвращения туда изгнанных прежде евреев, несколько уменьшилась. Он даже изгнал грязь из еврейского квартала, дав ему мостовую. Само собою разумеется, что, при своей религиозности, он заботился и о поддержании иудаизма; с этой целью он открыл талмудическую школу (Klaus), коей руководитель (Лива б.-Бецалель и ученики содержались на его счет; кроме того он построил две синагоги, из коих одна, синагога Майзела, стоила ему более 10.000 талеров, считалась в свое время замечательным произведением искусства и увековечивает его имя до настоящего времени. Благотворительность Майзела не ограничивалась пражской общиной. Не жалея денег, он освобождал из нужды и рабства всех гонимых и попавших в плен евреев. Когда еврейский квартал в Познани стал добычей пламени (1590), и большая часть тамошней общины впала в нищету, он подарил ей значительную сумму в размере 10.000 талеров; столько же он позже пожертвовал в пользу краковской общины. Его пожертвования в пользу иерусалимской общины не могут быть вменены ему в особую заслугу, ибо это соответствовало религиозному настроению того времени. Майзел старался устранить не только нужду пражской общины, но и испорченность царивших там нравов, продажность и несправедливость. Выборы правления всегда вызывали вопиющие скандалы. Избрание или неизбрание кандидата зависело не от его достоинства или недостатков, а от дружбы или ненависти к нему. Императорские власти бывали принуждены поэтому вмешиваться в дела общины и навязывать ей правление, причем, конечно, не всегда соблюдались требования справедливости. Благодаря стараниям Майзела, пражское еврейство снова получило свободу в избрании старейшин, раввинов и судей; он же заботился и о том, чтобы прежние скандалы не повторялись более.
Как же отнесся император Рудольф к этому благородному человеку и императорскому советнику? Майзел одолжил одному дворянину деньги, причем обеспечением долга служили поместья должника. Последний, однако, заявил, что по закону недвижимости не могут закладываться евреям, и императорская канцелярия на этом основании объявила притязания Майзела недействительными. Далее, Майзел одолжил императору значительную сумму денег и серебряные вещи, конечно, под проценты. Но он не получил ни капитала, ни процентов. бессовестность и своекорыстие императора обнаружились особенно после смерти Майзела. Правда, он оказал праху его последние почести, послав своего представителя на похороны. Многие придворные следовали за останками искренне оплакиваемого благотворителя: но последней воли покойного император не исполнил. Майзел, будучи бездетным, назначил наследниками своих племянников, поручив им, вероятно, увековечить его память благотворительными учреждениями. Но император приказал конфисковать все его имущество, недвижимость и наличные капиталы, превышавшее 1/2 миллиона, основываясь на том, что наследство умершего бездетным еврея, государственного раба, принадлежит императорской казне. Раввины к тому же были принуждены обязать, под угрозой отлучения, всех должников Майзела передать казне причитавшиеся ему деньги. Процесс по поводу этого наследства длился целых десять лет.
Таким образом, обираемые, попираемые и гонимые как католиками, гак и лютеранами, слабо охраняемые, но за то эксплуатируемые императором, евреи опускались все ниже и ниже. Они были так всецело заняты повседневными заботами, что даже пренебрегали изучением Талмуда, который, по крайней мере, давал им хоть некоторую духовную пищу. Кроме Ливы б. Бецалеля, его брата, Хаима б.-Бецалеля, и еще двух других братьев, в Германии не было в то время сколько-нибудь крупного раввина.
Итальянским евреям приходилось еще хуже, они тоже впали в нищету и все более опускались. В
