Однако некоторые факты (подобные демонтажу эскалаторов) говорят о том, что в Москве проводились акции, выходившие за рамки эвакуации. Так, была взорвана мачта радиостанции имени Коминтерна, стоявшая восточнее города, в 50 километрах. На нелегальное положение перешел секретарь МГК партии К. Ф. Калашников, устроившийся под фамилией Засорин учителем сельской школы в Подмосковье. Комплектовались подпольные партийные центры, создавались явки, типографии, склады оружия, продовольствия на случай, если Москва будет сдана.
18 октября фашистские войска захватили Можайск - последний город перед Москвой на Западном направлении.
Подводя итоги того дня, в Военном совете констатировали: положение в Москве все еще неспокойное. Усилились налеты, они стали проходить не только ночью, но и днем. Члены Военного совета решили обратиться в ГКО с просьбой разрешить переместить штаб Московского военного округа в Горький, а также ввести в Москве осадное положение.
В.П. Пронин вспоминает:
"В сырой промозглый вечер 19 октября идем вместе с А.С. Щербаковым по темному и пустынному Кремлю. Нас пригласили на заседание Государственного Комитета Обороны.
Входим в кабинет. Начинаем заседание. Без лишних слов Сталин подходит к столу и говорит: "Положение на фронте всем известно. БУДЕМ ЛИ ЗАЩИЩАТЬ МОСКВУ?" (подчеркнуто мною. - Л.К.). Наступило тягостное молчание. Помолчав немного, он обратился с этим вопросом к каждому члену ГКО и к нам. (Позже мы узнали, что он о защите столицы предварительно советовался с командованием Западного фронта.)
Получив от всех утвердительный ответ, Сталин продиктовал известное постановление о введении осадного положения в Москве и прилегающих к ней районах. После принятия этого постановления Верховный Главнокомандующий сразу же стал вызывать по телефону командующих военными округами восточных районов и отдал приказ о направлении на защиту Москвы дополнительных дивизий. Он называл многие дивизии по памяти, иногда заглядывал в записную книжку".
Это свидетельство убеждает, что окончательное, на самом высшем уровне, решение о судьбе Москвы было принято только к вечеру 19 октября. До этого обсуждалось и другое, возможное в тех обстоятельствах решение, некоторые мероприятия которого и вызвали шок у населения.
Сама постановка вопроса: "Будем ли защищать Москву?" - говорит о многом, как и проведенное поименное голосование. Продиктованное в тот вечер Сталиным постановление (вариант, написанный Г. М. Маленковым, он забраковал) памятно многим москвичам. Оно начиналось архаичным официальным русским словом, вышедшим к тому времени из употребления, - "сим". Это слово проникло в душу каждого русского человека, возбуждало чувство, пересиливающее тягостные и тревожные настроения, вызванные поспешной, неожиданной эвакуацией и прочими решительными мерами.
"Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу т. Жукову..."
На войне как на войне. Вот почему в городе объявлялось осадное положение, нарушителей порядка требовалось отдавать под суд трибунала, а всех "провокаторов, шпионов и агентов врага" - расстреливать на месте. В распоряжение военных властей города, вновь назначенного коменданта передавались три дивизии НКВД и внутренних войск, в их числе имени Ф. Э. Дзержинского, семь других имевшихся в столице воинских частей, прежде подчинявшихся разным ведомствам, и флотский экипаж.
По радио постановление ГКО передавалось не один раз, его напечатали газеты, листовки с текстом белели на стенах домов, афишных тумбах, заборах... Кризис преодолевался, город восстанавливал дыхание, налаживал новый ритм жизни.
В те самые тревожные дни середины октября в Москве удалось сформировать четыре новые стрелковые дивизии. Они занимали новую линию обороны в ночь с 16 октября. Занимали рядом с вновь прибывшими к Москве дивизиями из Сибири. И уже никакой силе не удалось больше прорвать фронт перед столицей, как это случилось в октябре.
Наступили новые дни. 16 октября 1941 года уходило в историю, чтобы напоминать потомкам о пережитом Москвой, подготовив ее к новым тяжким испытаниям, из которых она вышла с честью, как город-герой.
* * *
На первый очерк о дне 16 октября я получил много откликов очевидцев, дополняющих картину описанием неизвестных эпизодов. Некоторые читатели оспаривают приведенные в публикации цифры потерь наших войск, попавших в окружение под Вязьмой. Есть и такие письма, где утверждается, что никаких беспорядков, паники, отчаяния не было. Оспаривается факт появления на Ленинградском шоссе отряда фашистских мотоциклистов, по утверждению ветеранов дивизии НКВД имени Ф. Дзержинского, уничтоженных утром того дня на мосту у Химок.
После моей публикации в печати появились новые материалы, касающиеся дня 16 октября. Все это дает основание продолжить тему, чтобы, пока живы участники обороны столицы, уточнить, что же происходило тогда в Москве, в самые опасные дни ее истории.
Начнем со свидетельства одного из главных действующих лиц минувшей войны - бывшего командующего Западным фронтом Георгия Константиновича Жукова.
В обязанности командующего он вступил 11 октября в 18.00. Ему пришлось воссоздавать прорванную линию обороны Москвы после катастрофы под Вязьмой, где попали в "котел" войска 19-й, 20-й армий, группа войск генерала Болдина Западного фронта и войска 24-й и 32-й армий Резервного фронта. При этом в окружении оказались также войска 16-й армии, штаб которой находился за пределами роковой черты.
Вскоре после того как новый командующий взвалил на плечи тяжкий груз ответственности за судьбу Москвы, ему позвонил Молотов, заместитель председателя Государственного Комитета Обороны, член Ставки, и пригрозил расстрелом, если тот не остановит продвижение прорвавшихся на одном из участков фронта фашистских танков.
"- Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтов. Я еще полностью не разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается...
- В ответ, - как рассказывал Жуков, - он снова повысил голос и стал говорить в том же духе. Как же это так, не суметь разобраться за двое суток!
Я ответил, что, если он способен быстрее меня разобраться в положении, пусть приезжает и вступает в командование фронтом. Он бросил трубку, а я стал заниматься своим делом..."
Разговор этот, о котором стало известно из публикации "Заметок к биографии Г.К. Жукова" в "Военно-историческом журнале", мог состояться примерно днем 13 октября.
В тот и последующие дни фронт отступал все ближе к Москве. В официальном вечернем сообщении 15 октября говорилось: "В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону".
На каком из участков? На одном ли только?
В "Воспоминаниях и размышлениях" маршал Жуков отмечает, что с 13 октября "разгорелись ожесточенные бои на всех главных стратегических направлениях, ведущих к Москве".
14 октября пал Калинин, нынешняя Тверь, прикрывавшая путь к столице с северо-запада. Однако не это поражение оказало решающее значение на последующие события в Москве.
Подтверждение этому можно найти в одном из выступлений Жукова 60-х годов, касающемся сражения на Можайском направлении, Бородинском поле.
"Особенно трудно сложилась обстановка 14 и 15 октября. Фашистам удалось вклиниться в глубину обороны дивизии. Назревала очевидная катастрофа" (подчеркнуто мною. - Л.К.).
Речь идет о дивизии, которой командовал полковник В. И. Полосухин, входивший в армию генерала Д. Д. Лелюшенко. Штаб армии отбивался от прорвавшихся танков гранатами, один из танков дополз до окопа, где находился командарм, тяжело раненный в том бою.
По-видимому, именно на этом участке Западного фронта могла произойти катастрофа - прорыв танков, в результате чего они могли бы "внезапно появиться под Москвой". О такой опасности командующий говорил Сталину за неделю до сражения под Бородином.
Еще об одном важном разговоре по прямому проводу стало известно недавно после публикации "Заметок к биографии Жукова". Хотя состоялся этот разговор задолго до событий октября, когда Георгий Константинович добился первого в войне успеха под Ельней, этот диалог помогает лучше понять причину событий, потрясших Москву 16 октября.
"...Сталин заговорил о Ленинграде и Ленинградском фронте. Положение, сложившееся под Ленинградом в тот момент, оценивал как катастрофическое. Помню, он даже употребил слово "безнадежное". Он говорил, что, видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным. А с потерей Ленинграда произойдет соединение немцев с финнами, и в результате там создастся крайне опасная группировка, нависающая с севера над Москвой. Сказав все это, он спросил у меня:
