Фавориты и министры, правившие Россией от имени императрицы Елизаветы Петровны, по-прежнему втягивали страну в чуждый ей конфликт на территории Германии.
Позже царские и советские историки придумают «обоснование» для этой глупой войны, суть которых сводится к тому, что «Россия вступила в эту войну с целью устранить опасность установления прусской гегемонии в Центральной Европе. Прусская агрессия угрожала не только Австрии, но также Саксонии и России»[33]. Увы, толковых объяснений этому не приводит ни Л.Г. Бескровный, ни иные историки.
На самом деле перед Россией стояли две жизненно необходимые задачи. Во-первых, требовалось ликвидировать огромную Дикую Степь и устранить татарскую угрозу Центральной России, а затем получить выход в Средиземное море, а во-вторых, освободить Правобережную часть Малой России и Белую Русь от гнета польских панов. Причем последнюю задачу нужно было решать срочно — магнаты Речи Посполитой проводили жесткую политику полонизации населения и искоренения православной церкви. Еще при Петре Великом Правобережье могло само упасть к ногам царя, но русские власти не только не поддержали борьбы казачества с панами, но и всеми силами сдерживали ее.
Наконец, у России были и второстепенные задачи — освоение берегов Тихого океана и укрощение среднеазиатских кочевников.
Участие же в германских войнах ничего не давало России, а лишь отрывало ее ресурсы от решения национальных задач.
Почему же тянуло в Европу всяких там Бестужевых-Ркжиных, Воронцовых, Шуваловых и др.? Во-первых, огромные взятки, регулярно выдаваемые послами Англии, Франции и Австрии. Ну, а во-вторых, европейские дела для них были придворной политической игрой, в ходе которой можно свалить конкурента и получить от императрицы новый чин и новые поместья.
Кстати, об императрице. Елизавета унаследовала от отца лишь страсть к Бахусу и Венере. Умственные же способности она унаследовала от матери-чухонки.
В Елизавете Петровне непостижимым образом сочетались набожность, строгое соблюдение всех церковных постов и обрядов, частые поездки на богомолье со страстью к балам, маскарадам, охотам, катанию с гор летом на роликовых тележках, а зимой — на санях. Но главным в ее жизни были фавориты.
И вот царице начали нашептывать гадости про прусского короля Фридриха II. Честно говоря, и без наговоров он внушал неприязнь подобным дамам. Фридрих терпеть не мог женщин и попов, и их не допускали к нему во дворец, за исключением каких-либо особо важных церемоний. Король был энциклопедически образован, много писал — интересно, но очень едко.
У Фридриха не было ни малейшего желания ссориться с Россией, с которой у него не было ни спорных проблем, ни даже общей границы. В августе 1754 г. в Берлине проездом оказался Лейтрум — подполковник русской службы. Король пригласил его во дворец Сан-Суси и в конфиденциальной беседе попросил сообщить кому следует в Петербурге, что он, Фридрих, «к ее Особе [Елизавете. — А.Ш.] всегда имел совершенное почтение, каково подлежит высоким и преславным Ее добродетелям и качествам». Далее король заявил, что «не желает более как восстановления между двумя дворами доброго согласия и получения по-прежнему себе дружбы Ее Величества Императрицы... Повторял он мне высокопочитание свое к священной Ее Величества Особе и к удивлению достойным Ее высоким качествам, оказывая при том и собственное свое желание о восстановлении доброго согласия... Его Величество прибавил к тому еще сие, что завещание Петра Великого есть неоспоримое доказательство, что польза России велит быть в согласии с Пруссией; что для себя он ничего не требует... что он весьма б рад был, ежели б ему позволено было послать сюда в тайне кого-нибудь, который бы мог изъявить его намерение...»[34].
10 сентября 1754 г. Лейтрум подал запись разговора с Фридрихом, но не императрице, а вице-канцлеру М.И. Воронцову. Дошла ли записка до Елизаветы, неизвестно, скорей всего — нет. Зато ей со всех сторон нашептывали, мол, прусский король о забавах вашего величества отозвался так-то и так-то. Обидчивая Елизавета насмерть возненавидела Фридриха.
Объективности ради стоит отметить, что аналогичная картина происходила и в Версале. Австрийскому канцлеру Кауницу и его дипломатам удалось убедить маркизу де Помпадур, что безбожник Фридрих сочиняет о ней фривольные стишки и всячески издевается над ее поведением.
Кстати, тот же Кауниц высказался о России: «...так как политика этого государства истекает не действительных его интересов, но зависит от индивидуального расположения отдельных лиц, то невозможно строить на ней продолжительную систему»[35].
Итак, три милые дамы — Мария Терезия, мадам де Помпадур и Елизавета Петровна — страстно хотели воевать со зловредным Фридрихом.
Что же касается Англии, то ее короля Георга II гораздо более интересовало его наследственное владение в Германии — Ганновер, нежели сама «владычица морей». По приказу короля британские дипломаты дали взятку канцлеру Бестужеву-Рюмину, и тот 19 (30) сентября 1755 г. в Петербурге подписал так называемую субсидную конвенцию сроком на четыре года. По условиям этой конвенции, Россия обязывалась в обмен на единовременную британскую субсидию в 500 тысяч фунтов стерлингов выставить 55-тысячный корпус и до 50 галер в случае нападения на Англию или ее союзников. Статья 5 распространяла обязательства России и на Ганновер. Конвенция предусматривала, что Англия должна выплачивать России по 100 тысяч фунтов стерлингов ежегодно на содержание русского корпуса на границе еще до начала военных действий — «диверсии». Но вот что интересно: из текста «субсидной конвенции» было неясно, против кого же она направлена.
О том, стоит ли какой-то Ганновер жизней нескольких десятков тысяч русских солдат, ни Бестужев-Рюмин, ни сама Елизавета и не думали. Тем временем «скоропостижный» Фридрих узнал о «субсидной конвенции» и предложил Георгу II гарантировать безопасность Ганновера всего за каких-то 20 тысяч фунтов стерлингов, а в обмен потребовал военную помощь Англии в случае вторжения «иностранной державы» в Германию. В итоге 16 января 1756 г. Англия и Пруссия заключили Вестлинстрескую конвенцию, фактически это был военный союз.
Ряд западных историков назвали 16 января 1756 г. днем «дипломатической революции». Действительно, рухнула вся система европейских союзов. Примирились Бурбоны и Габсбурги, враждовавшие с XVI века. 2 мая 1756 г. в Версале был заключен военный союз между Францией и Австрией.
Когда британский посол в Вене Кейт заметил Марии Терезии, что союз с Францией есть нарушение прежних дружественных отношений Австрии и Англии, то императрица с жаром ответила: «Не я покинула старую систему, но Англия покинула и меня, и систему, когда вступила в союз с Пруссиею. Известие об этом поразило меня, как громом. Я и король прусский вместе быть не можем, и никакие соображения в мире не могут меня побудить вступить в союз, в котором он участвует. Мне нельзя много думать об отдаленных землях, пришлось ограничиться защитою наследственных владений, и здесь я боюсь только двух врагов: турок и пруссаков. Но при добром согласии, которое теперь существует между обеими императрицами, оне покажут, что могут себя защитить и что нечего им много бояться и этих могущественных врагов»[36].
Что же касается второй императрицы, то Елизавета Петровна, несмотря на протесты Бестужева, еще 14 марта 1756 г. разорвала «субсидную конвенцию» с Англией.
Подробный рассказ о ходе Семилетней войны выходит за рамки нашего повествования. Здесь лишь скажу, что, несмотря на то что Франция и Россия были союзницами, отношения между ними оставляли желать лучшего. Луи XV упорно желал видеть русских в роли пушечного мяса и был категорически против любых территориальных приобретений России. Естественно, что объявление Елизаветой Петровной Восточной Пруссии русской губернией вызвало бурю возмущения в Париже. Но пока Фридрих бил французов, Луи приходилось ограничиваться мелкими пакостями России.
Смерть русской императрицы спутала европейским политикам все карты.
25 декабря 1761 г. после двух суток агонии Елизавета Петровна скончалась. Перед смертью императрица потребовала от сената обещание не заключать мира с Пруссией без участия союзников. Однако через несколько часов после смерти тетушки Петр III отправил своего любимца Андрея Гудовича в Берлин с известием о своем восшествии на престол и с предложением Фридриху II «доброго согласия и дружбы». Ко времени приезда Гудовича в Берлин король находился в Бреславле. 31 января 1762 г. Фридрих получил весть о приезде посла Петра III и о содержании его грамоты. «Благодарение небу, — писал король своему брату Генриху, — наш тыл свободен». «Голубица, принесшая масличную ветвь в ковчег» — Гудович — был приглашен в Бреславль и принят с распростертыми объятиями.
