На «специальных воинских сборах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС» баня была в дальнем конце длиннющего ряда палаток – на краю лагеря, под самым лесом.
Огромный шатер из брезента, похожий на цирковое шапито: внутри темно и сыро, над головой трубы любимого армейского цвета, под ногами скользкая деревянная решетка-подставка. Вода сверху то теплая брызнет, то ледяная, и вдруг с шипом кипяток – пар!!! Красные голые мужики отскакивают, ошпаренные, дико матерясь… И всё, воды нет: змеиное шипение пустых труб… «Ну ты, гвардеец, воду давай!» – «Заснул, что ли!» – «Морду надо набить!» – честят солдата, который дэдэашкой командует…
…Я стою, голый, под струями душа: пошла наконец-то нормальная вода, я уже обмылся, просто греюсь… Вокруг намыленные, страждущие воды, чистоты… Надо уступать место.
Протискиваюсь сквозь эту массу, с сожалением вымазав свою плоть, только эти несколько мгновений чистую, о намыленную чужую…
Под стеной на длинной лавке – гора шмоток. Уже одетый пожилой сержант стоит рядом, на ногах – портянки… «Пока мылся, сапоги украли». Ждет теперь, пока приятели какую-то обувку ему принесут…
На мои сапоги – «джинсовые», с грубыми строчками швов, ремонтированные-переремонтированные, битые-рыжие-ворсистые и из-за всего этого приметные, никто не покусился. Долго ищу свою одежку на лавке: география шмоток поменялась: раньше пришедшие, помывшись и перекопав все шмотки в поисках своего, оделись и ушли, а новые сверху набросали свое… Нашел свое, вытягиваю… Черт! брюки на пол свалили! скользкий, мокрый… Хорошо, что только брюки… Ступню в портянку, и в сапог – юрк! Сухая свежая портянка на чистой вымытой ноге: уютно в сапоге…
…Как оказалось, неправильно мы в чернобыле мылись. Не по науке.
«На специальных сборах» и мыться надо специальным образом.
«Ну понятно, с мылом, тщательно…» – скажете вы.
Ответ верный, но неполный.
Согласно наиновейшим тогда рекомендациям военно-медицинской гигиены (рассекретили для широких масс, в зоне трудящихся):
ПРАВИЛЬНО МЫТЬСЯ
при радиоактивном заражении местности надо следующим образом:
1. Холодной (прохладной) водой обмыть с тела пыль и грязь. Холодной – чтобы поры кожи не раскрывались, чтоб в них радиоактивная пыль с поверхности не попадала.
2. Теплой водой произвести мытье с мылом: поры открываются, и грязь, которая была в них, вымывается.
3. Прохладный душ: поры кожи закрываются. Так в них пыль будет меньше набиваться, когда выйдешь в «окружающую среду».
Жаль только, об этом гениально-простом рецепте я узнал уже ближе к концу своей службы, совершенно случайно, в трепе с кем-то из старших офицеров. А десятки тысячи людей в зоне так об этом никогда и не узнали…
Так что мылись как придется.
«По дедовским рецептам».
Когда возможность была.
Потому что баня в лагере работала до полседьмого вечера или что-то в этом роде – до ужина, короче. А мы – с разведки, с нашими объездами ПУСО – и к ужину редко поспевали, а то и в ночь-полночь в лагерь заявлялись… Так что, бывало, и дней по пять ходил я не мывшись…
…простейшие методы санитарной обработки, проводимые в пределах первых суток после загрязнения, полностью гарантируют от поражения кожи: мытье без мыла снижает дозу бета-облучения в 10 раз, с мылом – в 50 и более раз.
Антонов В.П. Уроки Чернобыля: радиация, жизнь, здоровье. Киев: Общество «Знание» УССР, 1989. С. 33.
Памяти Николая Петровича Мирного, командира взвода огневой разведки Второй мировой войны.
Те, кто первыми после взрыва мчались к Чернобыльской АЭС останавливались на въезде в зону, чтобы опрокинуть в себя бутылку водки… [27]
Красный атом. Нью-Йорк: Фриман, 2000. С. 257.
Парашютисты обычно не пьют с момента отделения от летательного аппарата до приземления.
Проницательное наблюдение
Как опытный офицер запаса, слухам про то, будто бы в чернобыле каждый день каждому наливают, я не поверил.
Как раньше было, не знаю, а в мое время уже никто никому не наливал.
Более того, вокруг 30-километровой зоны – «радиационной» – была создана, наверно, зона 60-мильная – «сухая». Сухого закона.
То есть выпивки не продавали.
Вообще.
Но люди, конечно, доставали – самогонку по селам. Но этим нужно было специально заниматься, а у разведки просто времени на это не было.
Предвидя эти проблемы, я, как опытный офицер запаса и к тому ж химик-профессионал, взял с собой 0,7 литра чистого спирта (чего зря воду возить?) в удобной бутыли из-под чешского ацетона, обтянутой пластиковой сеточкой (с ней бутыль в руке не скользит и при транспортировке не бьется), – угостить своих новых, тогда еще неведомых мне чернобыльских приятелей…
Мой 27-й день рождения праздновался в обстановке строжайшей секретности. В офицерской палатке присутствовали… Впрочем, они тут же и проживали. Плюс, само собой, мой экипаж – и еще нескольких ребят из роты, с которыми мы уже сдружились.
Электричества нет: горит свеча. Вход в палатку тщательно застегнут. Под приглушенные одобрительные возгласы откручивается золотая крышечка с темной бутыли из-под чешского ацетона…
Запах отличнейшего, чистейшего спирта-ректификата достигает ноздрей военнослужащих отдельного батальона радиационной, химической и бактериологической разведки, выполняющих правительственное задание по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС…
– Ну, не томи – разливай!
– Да не ори на весь лагерь!
– Конспиратор чертов!…
– Тс-с-с-с…
– Строго секретно…
– Выпить в одном экземпляре…
– И немедленно закусить! Давай, давай!
– Да тише!
– Ну, не томи ж!
И переходят на шепот.
Конспирация – строжайшая…
…А в это время снаружи на стене палатки, как на экране, на всю улицу палаточного лагеря – театр теней:
…Кружок яркого света с ореолом в центре (это свеча)…
…Громадная тень № 1 – кружку ко рту подносит, запрокидывает – рукав фуфайки к носу подносит – занюхивает – тянется за закуской…
…Тень №2 – кружку запрокидывает – трясет головой, слепо машет в стороне рукой – тень № 3 вкладывает в эту руку маленькую бутылочку (газированная фанта) – тень № 2 срочно запивает…
…Отдышавшись, тень № 2 крякает и шепотом прочувствованно хвалит алкоголь…
…Тени выпивают, закусывают, трепятся все громче…
…Ржут…
…Разливают снова…
…И – взрыв хохота на весь лагерь!…
Со-вер-шен-но секретно…
«Выпить в одном экземпляре…»
Вот так – памятно и, по счастью, совершенно безнаказанно (похоже, старшие офицеры в это время занимались тем же) – отметил я свои полных 27 лет…
Но что было, как теперь принято выражаться, «беспрецедентно» – мы, полдюжины здоровых мужиков, эти 0,7 литра спирта не допили! Немного захорошели – и поукладывались. Спать…
Оставшиеся граммов двести держать в палатке было нельзя, чуть не каждый день в новую переселяли, никогда не знаешь, где вечером свои вещи найдешь и где спать будешь, и поэтому я остаток спрятал в бронике: завернул бутыль в тряпку, и Коля запрятал ее под ветошь в металлический ящичек для мелких принадлежностей БРДМа…
И провозили мы эту бутылку с собой почти месяц!
И так и не допили.
Забыли.
Дядя Коля – брат отца, он всю войну, с 1941 по 1945 год, провоевал командиром взвода огневой разведки, – рассказывал:
«На передовой полагалось по 100 граммов в день водки на каждого. И когда водка раз в несколько дней попадала-таки в окопы, то выходило обычно сразу – по бутылке на живого… Вообще, как ни странно, на фронте выпивки было хоть залейся – то цистерна со спиртом трофейная, то вино откуда-то… Короче, во взводе всегда было. А вот желания выпить не было. Разве что в гости соседний командир придет. Ну, тогда высунешься из блиндажа, своим скажешь: «Э, Петров-Сидоров, тут гостя надо угостить»… И что интересно: даже когда выпивал человек свои поллитра – пьянел ровно на пять минут. И все. А потом опять трезвый. Как стеклышко.
Передовая линия.
Напряжение тебя не отпускает».
Приезжала автолавка.
Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…
На следующий день старшина возмущается:
– Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!
