по рукам и ногам голосованием за завет
повинуйся и живи, „за праведность по делам"» [62].
Эта попытка не удалась. Слова Елены Уайт на заключительном заседании не были просто шуткой:
«Уильям и я должны были отслеживать каждый пункт, дабы не прошли те резолюции, которые могли бы причинить ущерб будущей работе» [63].
Излишне упоминать, что дискуссия в Миннеаполисе относительно закона в Послании к Галатам внесла такой же раскол в ряды участников, как и споры об истолковании пророчества о десяти рогах. Фактически уже спустя более ста лет с тех пор эти проблемы все еще остаются предметом полемики. Далее в нашей книге мы сосредоточим свое внимание на этих спорах.
13. Каким образом предстоящее принятие национального закона о воскресном дне и религиозной свободе повлияло на атмосферу встрече 1888 г.?
В отличие от острых дискуссий относительно Послания к Галатам и истолкования пророчества о десяти рогах в Дан. 7, по вопросу религиозной свободы среди адвентистского руководства в Миннеаполисе не было разногласий. Все были едины во мнении, что предложенная поправка к конституции, дающая право преподавать христианские дисциплины в государственных школах, и законопроект Блэра о воскресном дне являются зловещими знамениями в пророческой истории, подтверждающими правильность адвентистского истолкования Откр. 13 и 14 (см. вопрос 4). В этих условиях делегаты не спорили по поводу проповедей А. Т. Джоунса на тему религиозной свободы. С другой стороны, Елена Уайт была удручена тем, что его вести об этом кризисе из–за напряженной дискуссии по другим вопросам не привлекли к себе такого серьезного внимания, какого заслуживали» [64].
Вопреки противодействиям некоторых проповеди Джоунса вкупе с реальностью, с которой столкнулась адвентистская Церковь, побудили делегатов к действию. Среди принятых ими решений три были особенно важными. Во–первых, было решено опубликовать проповеди о религиозной свободе, представленные Джоунсом на этом совещании Генеральной конференции. Они вышли из печати с некоторыми редакционными правками в 1889 г. под общим названием Гражданская форма правления и религия, или христианство и Американская конституция. Во–вторых, Джоунс посетил Бостон, Чикаго и другие города, где выступал с лекциями на тему религиозной свободы. И, в–третьих, он возглавил делегацию из трех человек, которая выступила на заседании сенатской комиссии по образованию и труду против двух законопроектов Блэра. Таким образом, в конце миннеапольской конференции Джоунс стал на путь защитника религиозной свободы — на этом поприще он внес один из самых весомых своих вкладов в миссию адвентистской Церкви.
14. Что можно узнать, глядя на происходившее в Миннеаполисе и связанные с этим события, относительно авторитета, достаточного для решения богословских вопросов?
Из совещания в Миннеаполисе в 1888 г. можно извлечь один из самых поучительных уроков относительно религиозного авторитета. Адвентисты, присоединившиеся к фракции Смита—Батлера, пытаясь решить теологические проблемы, беспокоящие Церковь, прибегли к четырем категориям человеческого авторитета.
Обращение к человеческому авторитету
Первая категория основана на мнении признанного эксперта, чем Смит и Батлер пытались воспользоваться, чтобы разрешить спорные вопросы. Ваггонер, отвергая желание Батлера воспользоваться мнением эксперта в решении проблемы Закона в Послании к Галатам, писал:
«Меня мало интересует мнение людей. Я хотел бы знать, что говорит Бог».
Он утверждал, что адвентисты седьмого дня
«должны быть протестантами, в полном смысле этого слова, проверяя все только Библией» [65].
Вторая категория человеческого авторитета — занимаемая должность. Батлер как президент Генеральной конференции был особенно подвержен этому соблазну. Елена Уайт, со своей стороны, противостояла такой точке зрения. Вскоре после этого совещания в Миннеаполисе она написала, что Батлер
«думает, что положение, которое он занимает, делает его мнение безошибочным» [66].
Отрицая как роль административной власти, так и мнение признанного эксперта в разрешении доктринальных проблем, Елена Уайт в декабре 1888 г. подчеркивала:
«Мы не должны считать, что брат Батлер или брат Смит — блюстители учения адвентистов седьмого дня и что никто не смеет выразить свое мнение, которое отличается от их точки зрения. Я умоляю внять моему призыву: исследуйте Писания для самих себя… Ни один человек не может быть для нас авторитетом.» [67]
Третья категория, к которой прибегали в Миннеаполисе при решении проблемных вопросов, основана на приверженности адвентистской традиции. И Смит, и Батлер постоянно приводили в качестве аргумента тот факт, что истинность адвентистского толкования Послания к Галатам и пророчеств Книги Даниила не подвергалась сомнению 40 лет, а потому и теперь не может измениться. Смит даже зашел слишком далеко, заявив, что если эта традиция была неверной, то он вынужден будет вообще отвергнуть адвентизм.
Э. Т. Ваггонер и А. Т. Джоунс, разумеется, отвергли подобную точку зрения. Елена Уайт была на стороне реформаторов. Она предостерегала:
«Как людям нам, безусловно, грозит большая опасность, если мы не будем постоянно начеку — считать наши идеи, которые мы так долго лелеяли, библейскими доктринами, безошибочными во всем, и оценивать каждого человека в свете нашего истолкования библейской истины. Здесь нас подстерегает большая опасность, и это самое большое зло, которое когда–либо выпадало людям» [68].
Последняя категория человеческого авторитета, к которой обращалась фракция Смита—Батлера, чтобы сохранить традиционный адвентизм, заключалась в голосовании за основы вероучения. Это позволило бы утвердить навеки теологию, предшествовавшую 1888 году. Как было отмечено выше, семья Уайтов совместно с Ваггонером и Джоунсом успешно воспрепятствовала всем этим попыткам.
Обращение к авторитету Елены Уайт
Помимо обращения к человеческому авторитету, фракция Смита—Батлера в Миннеаполисе, пытаясь уладить спорные–теологические и библейские проблемы, опиралась на авторитет Елены Уайт. Как президент Генеральной конференции Батлер между 20 июня и 1 октября направил Елене Уайт серию писем, при этом в каждом последующем письме он все более настоятельно убеждал ее разрешить проблему библейских текстов, предоставив свидетельство относительно закона в Послании к Галатам. Начал он с вежливого письма, но в октябре 1888 г. стал уже открыто угрожать ей. Он полагал, что если она не представит надлежащую интерпретацию, это не только
«широко откроет дверь для разного рода нововведений и ниспровержения наших старых убеждений»,
