Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

Крыжановский. — Это передано было Соковнину или Головину, а впоследствии было прислано сюда.

Председатель. — Но, во всяком случае, эта справка ходила к императору?

Крыжановский. — Такие справки о распределении по группам составлялись секретарем председателя государственного совета периодически. Это распределение рассылалось всем членам государственного совета. Это не есть секретная форма, это было ежемесячное распределение по группам, с подсчетом, как они сами себя расписывали, а затем распределение их по происхождению, цензу. Так что это совершенно обычно. Всякий член вписывался в определенную группу.

Председатель. — Скажите, а как были опубликованы соответственные указы, по их изготовлении?

Крыжановский. — Указы, по их изготовлении, посылаются министру юстиции. А затем здесь вышло недоразумение, что эти указы были напечатаны в «Правительственном Вестнике» 1 января. Что касается сената, то они задержались. Я впоследствии спрашивал Руадзе, который говорил, что они не получены. Они были посланы в министерство юстиции и, кажется, по вине какого-то докладчика, доставлены не были. Между тем, в «Правительственном Вестнике» они были опубликованы нормально, первого января. Это была просто канцелярская задержка. Впоследствии, когда они были доставлены в сенат, они были напечатаны в собрании узаконений.

Председатель. — Скажите, вы принимали участие в составлении плана выборной кампании в Государственную Думу 4-го созыва?

Крыжановский. — Нет.

Председатель. — И вы не знаете, кто возбуждал соответственный вопрос?

Крыжановский. — Никакого понятия не имею. Я слышал, что при выборах в 4-ю Государственную Думу было постановлено,[98] на каких-то основаниях, совещание по этому предмету. Но кто и что, я не знаю. Лично у меня с Макаровым были очень холодные отношения.

Председатель. — Так что об этих совещаниях вы знали только по слухам?

Крыжановский. — Я слышал что они были. Но с А. А. Макаровым мы, кроме прощальных слов, ничего не сказали.

Председатель. — А что вам известно относительно поездки Гурлянда по России в связи с выборами в 4-ю Думу?

Крыжановский. — Я читал о Гурлянде насмешку в газетах, а более ничего не знаю; и подумал, что выбор был неудачный.

Председатель. — Однако, там было ярко сказано об отношении Штюрмера и Горемыкина.

Крыжановский. — Я прошу вас не смешивать меня ни с тем, ни с другим. Это была шутка Плеве. Плеве часто говорил: «Гурлянд — это мыслительный аппарат Штюрмера».

Председатель. — В течение последних двух лет существования старого порядка (я могу привести даты) несколько раз возникали слухи, которые проникали в газеты, о назначении вас министром внутренних дел.

Крыжановский. — Конкретно: раз в «Новом Времени», кажется, в 1915 году, было напечатано, что меня назначают председателем совета министров и министром внутренних дел. Меня осаждали корреспонденты и так мне надоели, что я даже набросал программу и конспект разговора с печатью. Но эти слухи не имели оснований. Я слышал, что однажды об этом был разговор у государя с Горемыкиным, но предположение было отвергнуто.

Председатель. — Вы подтверждаете, что инициатива исходила от Горемыкина. Однако, раз, в середине 1916 года, вы приезжали в ставку, а именно 27 июня 1916 года.

Крыжановский. — Я в ставке никогда не был. Это газетные сообщения. Это — молодые люди из государственной канцелярии распускали слухи.

Председатель. — А не было это в связи с польскими делами?

Крыжановский. — Нет. По польским делам я был председателем в согласительной комиссии и автором манифеста по польскому делу, которое слушалось в совете министров в 1916 г. Мне было объявлено Сазоновым высочайшее поручение составить проект манифеста и положения об устройстве Польши.

Председатель. — Манифест этот не был опубликован?

Крыжановский. — Этот манифест был составлен, я его послал Сазонову, но он был возвращен. Он обсуждался в 2-х заседаниях и был решительно отвергнут.

Председатель. — Что это за письмо ваше к Поливанову о том, что 41 член считает желательным участие уполномоченных от рабочих в особых совещаниях? Это относится к августу 1915 года.

Крыжановский. — Это, вероятно, когда в государственном совете проходили законопроекты об особых совещаниях по обороне и по топливу.

Председатель. — Чем было вызвано это письмо?

Крыжановский. — Я должен сказать, что не помню никакого письма, которое бы я писал Поливанову. Может быть, какая-нибудь записка была, но письма официального я не помню. Во всяком случае, государственный секретарь является посредником между группами; вероятно, ко мне кто-нибудь обратился с просьбой сообщить это Поливанову.

Председатель. — Я пропустил еще один вопрос: вы считали закономерным и соответствовавшим законоположениям ежегодное возобновление состава присутствовавших членов государственного совета?

Крыжановский. — Практика заключалась в том, что это право монарха, представителей короны, — ежегодно возобновлять. Хотя текст закона довольно неясный, может быть, он имел в виду опубликование. Но претенденты бывали в самом начале. Вопрос этот никаких разногласий не возбуждал.

Председатель. — Вы уже упомянули, что работы комиссии 12-ти по польскому вопросу происходили под вашим председательством?

Крыжановский. — Фактически председателем был Горемыкин, а заместителем его был я, так как я знаю язык и историю и мог в этом деле разобраться. Заседание было открыто под председательством Горемыкина, а продолжалось под моим председательством.

Председатель. — Когда была эта комиссия?

Крыжановский. — Она была непродолжительна; было заседаний четыре или пять, в конце или начале июля 1915 г.

Председатель. — А зимой 1916 года?

Крыжановский. — Этой комиссии предшествовало совещание совета министров, кажется, в феврале или марте, а зимой занятия не возобновлялись. Комиссия уперлась в тупик.

Председатель. — В чем заключался тупик?

Крыжановский. — Выбор членов комиссии был неудачен с русской стороны; в комиссию попали люди случайные, с краем мало знакомые. Обсуждались вопросы о том, как быть дальше с Польшей, обсуждали вопрос относительно польского языка, относительно прав католической церкви, относительно отношений России с Польшей. Поляки стояли на точке зрения автономии. Впоследствии они все более и более отходили и удалялись в сторону предположения об устройстве, в форме реальной унии. Русские же представляли мысль о необходимости сохранить полное государственное единство. Так что, из этой комиссии, ясное дело, никакого согласительного решения не могло выйти; поэтому, заканчивая занятия, я сообщил об этом Горемыкину письмом. На этом дело и кончилось.

Председатель (показывает бумагу). — Это ваш проект устройства Царства Польского?

Крыжановский. — Это было набросано чинами государственной канцелярии, в качестве согласительного предположения, для возможного соглашения точки зрения поляков с точкой зрения русской; а окончательный проект обеих сторон должен быть в печатном экземпляре.

Председатель. — Вы говорите, что русская половина была не особенно удачно подобрана?

Крыжановский. — В русскую, половину входили: А. А. Хвостов,[99] Балашов, Шубинский, Святополк-Мирский, член государственного совета Никольский (был приглашен Самарин, но он не приехал, и Никольский его заменил), а шестой — не помню кто. Это были люди, не имевшие отношения к краю, за исключением Святополк-Мирского, несколько знакомого фактически с польским вопросом. Остальные были представителями обще-земских русских воззрений и не были знакомы с жизнью Польши.

Председатель. — Что же, эта комиссия не имела никаких результатов?

Крыжановский. — Было составлено два проекта. Один проект выражал мнение русских членов совещания, другой изложен соответственно заявлению польских членов. Русские считали невозможным дальнейшие обсуждения на почве польских предложений. Впоследствии поляки еще изменили свой проект и, под влиянием событий, пошли в сторону еще большей самостоятельности. Наконец, проект 1916 г. — это чистая форма реальной унии.