они друг друга видели часто или хотя бы регулярно, вовсе нет. Но Гарри всегда был предрасположен любить своих любимых тогда, когда они были от него на некотором расстоянии. Что вполне естественно для тех, кто не видит самостоятельную личность за объектом своей симпатии, а привязывают свои уже существующие идеалы к приглянувшейся мордашке. На Новый год, во всяком случае, принц Гарри подарил Катарине четки, украшенные рубиновыми розами, что, по его пониманию, вполне ясно говорило красавице, что он дарит ей себя.
Насколько неискушенная в искусстве флирта Катарина была способна понять подобные амурные намеки, история умалчивает. Но лорд Монтжой, ментор принца, как раз активно ухаживал за одной из придворных дам принцессы, весьма часто бывая в Дарем Хаус, так что, возможно, до Катарины значение подарка как-то донесли. Хотя… вряд ли она даже сомневалась хоть на миг, что принц Гарри принадлежит ей — ведь свой отказ подтвердить намерение на принцессе жениться тот произнес на тайном заседании советников, ни один из которых не имел причины рассказать Катарине о том, что её положение при королевском дворе даже более неопределенно, чем она могла себе представить.
В декабре 1507 года оживление его величества даже пролилось на головы лондонцев если и не золотым, то хотя бы винным дождем — Генри VII решил порадовать жителей столицы по поводу заключения очередного договора о вечной дружбе с императором Максимилианом. Поскольку в центре этого договора был союз принца Карла со стороны Габсбургов и принцессы Мэри со стороны англичан, брак этой детской пары по прокси был назначен на Пасху 1508 года. Как известно из архивов Маргарет Савойской, сам Максимилиан говорил ей, что союз с английским королем нужен ему исключительно ради денег. И деньги император получил, целых 38 000 фунтов! К слову сказать, на эти деньги весной будет нанята армия, с которой Максимилиан ударит по владениям Венеции, союзницы Англии, но политика есть политика. Сам Генри VII несколько цинично говаривал, что окружил Англию самой надёжной из крепостных стен — стеной из звонкой монеты.
Тем не менее, Генри VII не был бы самим собой, если бы он просто безответственно выкачивал деньги из сундуков казначейства. Нет, он озаботился тем, чтобы в эти сундуки не прекращались и вливания. Практическую заботу о которых он и возложил на своих верных комиссионеров. В прихожих Эмпсона и Дадли околачивались ожидавшие приговоров о штрафах грешники разных калибров, многие из которых приходили, выпятив грудь колесом и требуя честного суда, и заканчивали тем, что умоляли решить вопрос деньгами. Причем, притеснения распределялись абсолютно демократично, вне зависимости от величины состояния или статуса провинившегося. Торговец Кристофер Хос и аристократ сэр Джордж Талбойс для комиссионеров имели одинаковую ценность, ценность денежного источника. Чем провинился умерший в процессе «от неприятных мыслей» Хос — история умалчивает, а вот сэр Джордж за 500 фунтов избежал объявление его безумным и, соответственно, конфискации всего состояния. К слову сказать, сэр Джордж действительно был несколько с заскоками, и к 1517 году стал настолько безумен, что был отдан под опеку герцога Норфолка, будучи не в состоянии жить без присмотра.
Что касается самого короля, то в дипломатической корреспонденции де Пуэблы, адресованной королю Фердинанду, в 1508 году промелькнуло интересное наблюдение: королевский совет стал не тем, чем он был каких-то 10 лет назад — король больше не подпускает никого ни к своей власти, ни к своим секретам. Это не было чем-то неожиданным. Тот же де Пуэбла ранее писал о явном желании Генри VII стряхнуть совет со своей шеи, так что процесс просто получил закономерное завершение. Что бросалось в глаза, так это безжалостное отношение короля к тем, с кем он был ранее чуть ли не в доверительных отношениях: Ричард Фокс был оштрафован на 2000 фунтов за нарушения в численности своего вооруженного эскорта, архиепископ Уорхэм — на 1600 фунтов за то, что из его епископальной тюрьмы сбежали заключенные, леди Маргарет Бьюфорт, мать короля — на 700 марок за какое-то аббатство и полученные бенефиции. Главный камергер, Жиль Дюбени, умер в 1508 году, и из его завещания становится понятным, что последние два года король его всерьез шпынял за допущенные промахи, не стирая, впрочем, позолоту с фасада имиджа одного из своих старейших сторонников. Дюбени завещал, естественно, оплатить с его активов все долги, но особо подчеркнул, что хотя король и потребовал от него залога в 2000 фунтов и конфисковал французскую пенсию Дюбени, он, главный камергер королевства, был верным слугой его величества более двадцати шести лет.
Что ж, именно Дюбени был отправлен представлять короля в Вестминстерское аббатство незадолго до своей смерти, на годовщину смерти королевы Элизабет Йоркской. Сам же король, с самого нового года, был уже практически не в состоянии двигаться, кроме как в редкие дни и с трудом — его туберкулез вступил в последнюю стадию. Леди Маргарет снова переехала в Ричмонд, и снова окружила короля своими людьми, что говорило о серьезности ситуации. Её сын мог умереть в любой момент, но династия должна была выжить.
Впрочем, умереть король Англии в 1508 году просто не мог себе позволить. Пусть тело его было хлипким, и утомлялся он быстро, но ум оставался проницательным и любопытствующим. И назначение королем Фердинандом нового посла в Англию как раз давало пищу и для ума, и для любопытства его величества.
Эта миниатюра и ещё три работы Хиллиарда датируются примерно 1600 годом и были частью «Босуортской драгоценности», которая ознаменовала начало правления Тюдоров после победы Генри VII над Ричардом III в битве при Босуорте в 1485 году. Она была подарена Карлу I сыном Николаса Хиллиарда. Четыре миниатюры находились в эмалированной золотой шкатулке, на крышке которой было изображено сражение при Босуорте. Похоже, что драгоценность была одним из предметов, проданных из коллекции при Оливере Кромвеле, и, хотя четыре миниатюры вернулись в королевскую собственность в конце XVII века, шкатулка была утеряна. Четыре миниатюры сейчас находятся в викторианских рамах
Дело в том, что дон Гутьерре Гомес де Фуэнсалида был отнюдь не дипломатом, хотя, как аристократ и дворянин на службе короля, дипломатические поручения исполнял. Славный рыцарь-командор Аро не скрывал, что с его точки зрения, все собаки-иностранцы понимают только язык силы и не заслуживают никакого цивильного к ним отношения — вне зависимости от ранга «собаки-иностранца», будь то и сам король. Так что можно было строить различные догадки по поводу того, какая муха укусила Фердинанда, когда он назначил подобного
