решения по эвакуации в департаменте Эн [где жила его семья – авт.] принято так и не было» [1603].
Беженцы, май-июнь 1940 г. Источник: Deutsches Bundesarchiv, Bild 101I-494-3383-06A / Siedel / CC-BY-SA 3.0
Об отсутствии какой-либо четкой организации эвакуации беженцев упоминает английский корреспондент Гордон Уотерфилд. По его свидетельству, «никто не знал, как быть с беженцами; никакого плана не существовало. На местах многие чиновники, привыкшие выжидать указаний из центра, только разводили руками, а население склонно было само чинить суд и расправу, что только усиливало общий беспорядок. Каждая деревня и каждый город хотели знать: должны ли они задерживать беженцев или же направлять их дальше; если направлять, то в каком порядке; если задерживать, то как их кормить; должно ли городское и сельское население оставаться на своих местах или же вливаться в поток беженцев и увеличивать затруднения для местных властей других городов и деревень?» Все эти вопросы, подчеркивает английский журналист, составляли вместе «проблему государственной важности, которую должно было, конечно, решать правительство или главное командование» [1604].
Э. Напп в одной из своих последних монографий «Французы под бомбами союзников 1940–1945», написанной на материалах министерства внутренних дел и местных архивов, также доказывает, что возможная эвакуация людей, сценарии которой разрабатывались осенью 1939 г. – в начале 1940 г., была плохо подготовлена, не продумана. Не хватало транспорта, существовали огромные трудности с размещением людей во «внутренних департаментах» Франции. Дирекция «пассивной (гражданской) обороны» при МВД Третьей республики в январе 1940 г. предлагала сократить количество населенных пунктов, предназначенных для расселения эвакуированных, потенциальное количество которых резко уменьшилось в правительственных документах. «Четыре месяца спустя, – отмечает английский ученый, – эти сокращенные цифры будут полностью сметены реальностью “исхода”» [1605].
По свидетельству представителя региональных властных структур префекта Марселя П. Барро, у него был «печальный опыт» проведения эвакуации эльзасцев в сентябре 1939 г. в центральные департаменты Франции: «размещение людей стало настоящей катастрофой. Понадобилось много месяцев, чтобы исправить эту ситуацию». Другой префект – департамента Сены – Р. Биффе в преддверии освобождения Франции в 1944 г. утверждал, что при массовой эвакуации «надо любой ценой избегать анархии мая – июня 1940 г.» [1606]. На основе изученных свидетельств и официальных распоряжений правительственных структур Э. Напп делает справедливый вывод о том, что попытки осуществления плана генеральной эвакуации, подготовленного в 1939 г., привели с наступлением драматических событий лета 1940 г. к «фатальным последствиям», а главными его недостатками являлись «нехватка транспортных средств», неразработанность «возможностей снабжения продовольствием и расселения людей» [1607].
О голоде среди участников «исхода» пишет в книге «В водовороте событий» А. Н. Рубакин, показывая ужас и отчаяние французов, не сумевших быстро «войти» в эту новую жизнь, в которой просто физически отсутствовали продовольствие, свободное жилье, транспорт для передвижения. К.К. Парчевский указывает на начало (с 4 июня 1940 г.) «скрываемой еще от населения эвакуации правительственных учреждений, банков и оборонных предприятий» [1608]. Бегство из Парижа он охарактеризовал как абсолютно неподготовленное, хаотичное действо: «все самотеком, без руководства, без плана» [1609]. О «новом виде паники» у парижан – отсылке вещей в провинцию, чтобы сберечь хотя бы какую-то часть имущества, пишет в своих воспоминаниях В. А. Костицын, описывая события 5 июня: следовало собрать сундуки; договориться со знакомыми, которые согласились бы в своих «семейных домах» в провинции их хранить; найти в Париже такси – «трудная операция»; отправить вещи на товарный вокзал и добиться там приема груза. На вокзалах «хвосты – длины и ширины невероятной. Никто не знает, в котором часу будут выдавать билеты и на какие направления, но все покорно сидят и ждут, а мимо проезжают к югу шикарные автомобили» [1610].
На пути бесконечных колонн беженцев, по словам А. Н. Рубакина, «не было организовано медицинской помощи, не было ни врачей, ни [медицинских – авт.] сестер», люди болели и умирали сотнями [1611]. Очевидец событий обвиняет французское правительство в непродуманности действий в вопросе эвакуации парижского населения, полагая, что именно ошибки власти толкнули людей на бессмысленный «исход»: «Если бы П. Рейно раньше (а не за 3–4 дня до вступления германских войск в Париж) объявил, что Париж будет “открытым городом” и не будет защищаться, население осталось бы в Париже, и четыре миллиона парижан не побежали бы очертя голову из города. Не было бы и бесполезных жертв – многих тысяч людей, умерших на дорогах Франции от голода, истощения, от немецких бомб и пулеметов» [1612].
Американский журналист У. Ширер в «Берлинском дневнике» высказывает приблизительно те же мысли, удивляясь «нерасторопности» и бездействию государственной власти. 17 июня он сделал следующую запись: «Жители [Парижа – авт.] в обиде на свое правительство, которое в последние дни, насколько я понимаю, совершенно пало духом. Оно даже забыло сообщить людям, пока не поздно, что Париж не будет обороняться. Остались французская полиция и пожарные команды. Страшно видеть ажанов [полицейских – авт.] без их пистолетов. Они регулируют дорожное движение, причем на дорогах – исключительно немецкие армейские машины, или патрулируют улицы. У меня такое ощущение, будто то, что мы наблюдаем сейчас в Париже, – это полное крушение французского общества: коллапс армии, правительства, морального состояния народа. Это слишком страшно, чтобы в это поверить». [1613]
С известной долей критики описывает действия кабинетов Третьей республики в вопросе об эвакуации гражданского населения и А. Сови, известный французский экономист, демограф, социолог, лично знакомый с многими действующими лицами событий Франции военной эпохи. В своих воспоминаниях он указывает на то, что в ходе стремительного наступления германских войск правительство «не сумело понять достаточно ясно ситуацию… предписало эвакуацию государственных служащих, в частности, преподавателей, что в значительной мере ускорило “исход”. Где оно надеялось поселить всех этих людей? В каких условиях? Никто об этом не подумал. Складывалось впечатление, что Франция обладает десятками тысяч дополнительных километров территории» [1614]. А. Сови подчеркивает, что в сложившейся социально-экономической обстановке, когда гражданское население бежало на юг, оставляя за собой промышленно и сельскохозяйственно развитые департаменты, оккупированные Вермахтом, в стране мог возникнуть настоящий голод. Но, несмотря на серьезный ущерб, нанесенный экономике, «голодной катастрофы» не произошло: немецкие власти разрешили и даже облегчили возвращение беженцев в оккупационную северную зону, «более богатую продовольствием», и постепенно «один за другим французы стали возвращаться в свои жилища, после всех пережитых ими тяжелых и бесполезных страданий и жестоких потерь» [1615].
В. А. Костицын и А. Симон в своих воспоминаниях подчеркивают также деструктивную роль французских СМИ, не сумевших подготовить нацию к надвигающейся катастрофе. Сначала газеты искажали ситуацию на фронтах, вселяя надежду на скорую победу союзников, и дезориентировали французское население. По словам В.А. Костицына, «9 июня радио и
