Каких-либо политических проблем между Русью и Турцией не существовало, основным предметом переговоров стала торговля. После гибели генуэзских колоний она нарушилась. Турецкие начальники в захваченных городах своевольничали, притесняли и обирали приезжих купцов. Плещеев от имени Ивана Васильевича потребовал выправить положение. Да, именно потребовал. Но султан оценил – посол действительно представляет равного монарха, и говорит он справедливо. Баязет пообещал разобраться, оградить купцов от произвола. В ответной грамоте выражал пожелания установить регулярные связи с Москвой, а торговлю расширять. Для русских снова открылись дороги через Азов и Кафу.
Урегулировав отношения со всеми соседями России, Иван Васильевич снова обратился к вопросам гражданского управления. Он приходил к выводу: частичные реформы недостаточны. В каждой области издревле укоренились свои порядки и обычаи, они отличались друг от друга. Теперь Русь превратилась в единую державу, а человеку, приехавшему в другой город, надо было приспосабливаться. Наместников и чиновников переводили из города в город, они плохо знали местные особенности или трактовали их по-своему. Это создавало почву для конфликтов и злоупотреблений. Предстояло спаять Русь общими законами.
Кодификация права была не только важнейшей, но и сложнейшей задачей. Европейские страны тонули в путанице государственных, церковных, местных законов, судебных актов. Французский Людовик XI, объединяя государство, лелеял мечту создать законодательный свод, поручал юристам проработки, но воплотить замысел в жизнь так и не сумел. Иван III сумел. Он не зря собирал при дворе квалифицированных дьяков и подьячих. По указаниям государя они разыскивали и изучали древние русские «Правды», уставные и судные грамоты разных земель, труды по церковному праву. Все это перерабатывалось, старое дополнялось новым.
В 1497 г. был составлен и принят «Судебник» – первый свод законов России. Высшим законодательным и судебным органом определялся совет бояр при государе. Устанавливалось, что суд – не только право, но и обязанность любого боярина. Он должен выслушать «жалобщика», помочь ему. Впервые (и не только в нашей стране, а в Европе) запрещались взятки и подношения. Вводились единые для всего государства судебные пошлины: 6 % от суммы иска судье, 4 % дьяку-секретарю.
Четко оговаривалась процедура следствия. Если не было бесспорных улик, требовалось провести опрос населения. Для оправдания или обвинения человека нужно было набрать 5–6 показаний под присягой «добрых людей» с надежной репутацией. Причем голоса детей боярских и «добрых крестьян» признавались равноценными! До такого равноправия любой западной державе было ох как далеко! По самым сложным делам суд передавался великому князю или лицам, которых он назначит. К нему же можно было обращаться для апелляции. А смертные приговоры мог выносить только сам государь или его наместники «с боярским судом». Но полномочия наместников серьезно ограничивались – в суде с ними должны были заседать дворский, староста и «лучшие люди» из местных жителей.
«Судебник» облегчил положение холопов-рабов. Бесконтрольно кабалить людей отныне не допускалось, на владение холопом хозяин должен был иметь особую грамоту, а выдавали их только наместники с боярским судом. Освобождались от холопства люди, служившие в городском хозяйстве своего господина. Обретали свободу рабы, захваченные в плен неприятелем и сумевшие бежать.
Оговаривались нормы семейного, наследственного права. Закреплялись сложившиеся на Руси формы землевладения – земли разделялись на вотчинные (частные, передающиеся по наследству) и государственные, «великого князя земли». А государственные разделялись на поместья, переданные во временное владение, и черные, где крестьяне платили налог в казну. Крепостного права в нашей стране тогда не существовало. Крестьянин, желающий уйти к другому землевладельцу, мог сделать это свободно, после того как уплатит «пожилое» за пользование наделом, избой (размер пожилого зависел от плодородия почвы и срока проживания). Устанавливался единый срок, когда крестьнин может уйти – за неделю до Юрьева дня и неделю после Юрьева дня (с 19 ноября по 3 декабря).
Иван Васильевич не гнушался лично участвовать в судебных разбирательствах, он это показал еще в Новгороде. Слава о его справедливости шагнула далеко за пределы России. Сын турецкого султана Ахмет писал: «Того великого князя Иваново доброе имя слышим, Правосудом его зовут» [10]. Увы, но даже у Ивана III правосудие торжествовало не всегда. В то самое время, когда великий князь увлеченно отрабатывал «Судебник», интрига вызревала в его ближайшем окружении.
После смерти Ивана Молодого вопрос о наследовании престола остался открытым. Старшим из сыновей государя стал Василий, родившийся от Софьи Фоминичны. Но был и внук Дмитрий, отпрыск Ивана Молодого. Оба получались претендентами по прямой линии. Вокруг каждого формировалась своя придворная группировка. Государь до поры до времени не затруднял себя выбором. Одного сына он уже прочил в преемники, а Господь решил иначе, прибрал в расцвете сил. Вдруг завтра еще что-то случится, и вопрос решится сам собой? Отец присматривался к Василию, назначал на высокие посты, оставлял в Москве на время собственного отсутствия, но официально наследником пока не называл.
Сектанты, отирающиеся возле Елены Волошанки, тоже выжидали. При падении Зосимы они затаились, потихоньку продолжали воспитывать Дмитрия в нужном духе. Ему исполнилось 15 лет, стал почти взрослым мужчиной. Но Василию стукнуло 18. Пора было действовать, иначе как бы не опоздать. Ивану III поступил чудовищный донос. Сообщалось, будто Василий готовит заговор. Дескать, он испугался, что престол достанется Дмитрию, задумал со своими сообщниками бежать в Вологду и на Белоозеро. Хочет захватить хранившуюся там казну государя, а с Дмитрием расправиться.
Вообще известие было запутанное и противоречивое. В планах заговорщиков ничего не упоминалось о самом Иване Васильевиче. Неужели сын, сидя с казной в Вологде и Белоозере, сумел бы хоть что-то предпринять против отца? Выходило – переворот замышляется на случай его смерти. Но если устранить Дмитрия, зачем было бежать? Однако донос поступил из весьма авторитетных кругов. Обвинителями выступили Иван Патрикеев с сыновьями, зятем Семеном Ряполовским и еще несколькими боярами. Патрикеев был двоюродным братом великого князя, наместником Москвы, знаменитым военачальником. Отец Ряполовского когда-то спас маленького Ивана. Можно ли было не доверять таким людям? Им государь и поручил расследование. Если они сумели добыть потрясающие сведения, пускай и разберутся до конца. Патрикеевы рьяно взялись за дело и подтвердили: да, заговор существует.
Обнаружили, что в деле замешана жена государя, она приглашала к себе каких-то «баб с зелием». Не иначе, замышляла колдовство или отравление. Выявили соучастников – Афанасия Яропкина, Поярко Рунова, дьяка Федора Стромилова, Владимира Гусева, князя Ивана Палецкого, Щевия Скрябина, а с ними целый отряд детей боярских. Шли аресты. Под пытками некоторые не выдерживали, признавались во всем, о чем их спрашивали. Государю докладывали: доказательства налицо. 27 декабря 1497 г. на льду Москвы-реки казнили шестерых: Яропкина и Рунова четвертовали, Стромилова, Гусева, Палецкого и Скрябина обезглавили. Публичные казни женщин были на Руси не приняты, баб-знахарок, лечивших великую княгиню, утопили ночью в проруби. Прочих уличенных детей боярских «в тюрьму пометали».
И все-таки Иван Васильевич сомневался насчет жены и сына. Он же постоянно общался с семьей. Неужели он настолько плохо знал ближних, проглядел эдаких злодеев? Что-то не сходилось, совесть была неспокойна. А совесть и без того мучила государя за брата Андрея. Уж его-то посадили за явную вину, оставить его на свободе – значило отвечать перед Богом за смуты, моря крови. Но Иван III не удосужился проведать Андрея в темнице, счел подобное внимание лишней слабостью, да и неприятно было встретиться. А тюремщики рассудили по-своему: они угодят великому князю, если будут содержать брата похуже, в сырости, холоде и голоде. Государь узнал об этом задним числом, Андрея уже не было в живых. В 1496 г. он позвал митрополита, епископов, со слезами каялся, что «своим грехом, неосторожею» уморил брата. Отпустили ему грех не сразу, «с испытанием и с великим наказанием». Наставляли «его впредь, как бы ему свою душу исправите перед Богом».
Впечатления были свежими, миновал лишь год. Иван Васильевич размышлял – может, вина сына и жены не такая уж сильная? Он знал, какие клубки подковерной борьбы завязываются при дворе. Организовать заговор и соблазнить Василия с Софьей могло их окружение, чтобы самим возвыситься. Во всяком случае, глава семьи обошелся с ними довольно мягко. Василия взял под домашний арест, «за приставы на его же дворе». Софью оставил в ее покоях, только не желал с ней видеться. Но эти события подтолкнули к выбору наследника. Следовало определиться однозначно, чтобы пресечь дальнейшие козни. А виновного назначать было никак нельзя.
