Джон Норвич - История Венецианской республики

Однако он пережил еще один, последний, момент торжества — когда из Феррары пришли новости, что Джордже Корнаро погиб от руки неизвестного убийцы. Был ли Дзено к этому причастен, никогда не было доказано; это кажется маловероятным. Корнаро был негодяем, у которого наверняка было множество врагов; сложно представить, чтобы настолько нетерпимый к недостаткам других Дзено опустился до убийства. С другой стороны, он был фанатичным сторонником правосудия, которое часто понимал по-своему. Можно вообразить, как Дзено, независимо от того, был ли он виновен или нет, узнав о гибели врага, торжествующе улыбался.

За четыре дня до того, как на Реньеро Дзено было совершено нападение у Дворца дожей, в Мантуе скончался герцог Винченцо Гонзага. Он умер мирно, в своей постели; но его смерть привела к короткой и жестокой войне, которая причинила правителям Венеции гораздо больше беспокойства, чем любое из обвинений Дзено. Как часто бывало, когда государь умирал, не оставив потомства, в качестве casus belli (повод для объявления войны) послужило престолонаследование. Винченцо назначил наследником своего двоюродного брата, Карла, герцога Неверского; но Испания, которая соперничала с Францией и уже глубоко увязла в Тридцатилетней войне, была твердо намерена не позволить французскому принцу завладеть важным итальянским герцогством и выдвинула — на гораздо более сомнительных генеалогических основаниях — соперника-претендента в лице герцога Гуасталлы. Уже здесь создавалось опасное противостояние; но ситуация была еще больше осложнена тем фактом, что у герцога Винченцо было еще одно владение, имеющее равное стратегическое значение: Монферратский маркизат, обширная территория, охватывающая долину выше по течению реки По к юго-востоку от Турина. На него долгое время претендовал Карл Эммануил Савойский; но чтобы удержать обе территории под властью одного правителя, Винченцо принял меры предосторожности, заключив брак между наследницей Монферрата, своей племянницей Марией, и сыном герцога Неверского, Карлом, графом Ретелем.

Внешняя политика Венеции в то время основывалась на двух принципах: сохранение мира в Италии и сдерживание любыми возможными путями мощи Испании и империи. Венеция граничила с Мантуей; меньше всего она хотела иметь испанскую или имперскую марионетку у своего порога. Без колебаний республика поддержала Невера и 8 апреля 1629 года заключила с Францией, Мантуей и папой шестилетнее соглашение о совместной обороне, обязавшись предоставить 12 000 солдат пехоты и 1200 кавалеристов в случае необходимости. К этому времени война уже фактически началась; испанский правитель Милана и герцог Савойский совместно захватили Монферрат, в ответ французы тоже перешли границу, двинувшись на помощь Неверу, и захватили город Сузы. Но только в августе, с появлением имперских войск в Вальтеллине, стало ясно, что сама Мантуя находится под угрозой и что для Венеции пришла пора принять активное участие в событиях. Пока имперская армия двигалась на юг, венецианские деньги, солдаты, оружие и снаряжение потекли в Мантую; к марту 1630 года подсчитали, что Венеция истратила 638 000 дукатов, чтобы помочь новому герцогу удержать свое положение.

Но этого было недостаточно. 25 мая 1630 года плохо организованная и бездарно руководимая армия, состоявшая из венецианцев, мантуанцев и некоторого количества французов, была наголову разбита при Валеджио, понеся при этом тяжелые потери — венецианский проведитор-генерал, Заккария Сагредо, был впоследствии обвинен и приговорен к десяти годам заключения за нарушение служебного долга, — и 18 июля, после около десяти месяцев осады, Мантуя в конце концов сдалась империи и была разграблена. Тем не менее удивительно, как раз когда победители входили в голодный, зачумленный город, примерно в 200 милях к западу французы выигрывали эту войну. В конце марта новая французская армия вошла в Савойю под командованием самого Ришелье, сменившего кардинальскую шапку на шлем с плюмажем и скрывшего нагрудный крест под кирасой. Армия Савойи была разбита под Вельяной, и 6 апреля 1631 года в Кераско, что в Пьемонте, было подписано мирное соглашение. По его условиям император Фердинанд соглашался передать Неверу Мантую и Монферрат, а взамен Невер уступал часть Монферрата герцогу Савойскому.

В итоге Мантуя была спасена. Вернее, то, что от нее осталось, поскольку, когда 20 сентября Невер вернулся, чтобы вновь вступить во владение, его ждал город-призрак. Его сокровища и произведения искусства были разграблены, вся красота уничтожена, меньше чем за год население уменьшилось на три четверти. Для выживших было только одно утешение: чума, опустошив Мантую, перекинулась на германских завоевателей, немногие из которых вернулись домой живыми.

Но, к сожалению, болезнь на этом не остановилась. Прокатившись через Ломбардию, оставляя за собой погибель и разорение, каких не смогла бы причинить ни одна армия, чума достигла Венеции в том месяце, когда пала Мантуя, и через шестнадцать месяцев умерло 46 490 человек, и это только в самом городе, население которого еще не восстановило свою численность со времен предыдущей эпидемии. В 1633 году население, согласно официальным записям, сократилось до 102 243 человек — меньше, чем когда-либо с XV века. К тому времени началась работа над собором, который впоследствии стал одной из самых известных городских достопримечательностей. Сразу после чумы 1575 года венецианцы построили церковь Иль Реденторе. Теперь, в 1630 году, они решили возвести — на этот раз скорее как мольбу о спасении, чем как благодарственную жертву, — еще более величественное сооружение, на месте старого приюта делла Тринита у входа в Большой канал. Собор посвящался деве Марии — Санта Мария дела Салюте. Был открыт конкурс, и из одиннадцати проектов, которые сочли достойными серьезного рассмотрения, победил тот, что был представлен молодым венецианским архитектором Бальдассаре Лонгена, которому было тридцать два года. Первый камень должен был заложить дож Николо Контарини — который сменил Джованни Корнаро в январе 1630 года — в день Вознесения 1631 года, но церемония была отложена на неделю, в надежде, что он выздоровеет после болезни (не чумы, хотя она все еще уносила несколько жертв ежедневно), от которой страдал время от времени. Первого апреля дожу не стало лучше, но он заставил себя подняться с постели, чтобы совершить церемонию; на следующее утро, в семь часов, он умер.

Действительно, есть некая насмешка в том, что первым последствием строительства Салюте[290] — как обычно называется церковь — оказалась смерть дожа; но даже сам Лонгена — хотя он был на сорок пять лет моложе Контарини и дожил до восьмидесяти четырех — никогда не увидел окончания строительства. Только в ноябре 1687 года были сняты леса, и венецианцы впервые смогли беспрепятственно рассмотреть эту великолепную, открытую демонстрацию силы и уверенности в себе — тех чувств, которых не было и в помине, когда больше полувека тому назад с такими фатальными последствиями был заложен первый камень.

Когда 10 апреля 1632 года собрался комитет из 41 избирателя, чтобы выбрать преемника Николо Контарини, избранным, как ни странно, оказался тот, кого и ожидали увидеть дожем. Франческо Эриццо, 65 лет, был для должности дожа, но, находясь на посту верховного главнокомандующего армией (эту должность он принял от опозоренного Заккарии Сагредо после катастрофы в Валеджио), он поразил своих начальников тем, что в течение нескольких месяцев вдохнул новые силы в разбитые и деморализованные войска. Конечно же, синьория пожелала его избрать. Он был вызван из Виченцы, где наблюдал за сооружением новых укреплений, еще до того, как состоялись выборы. Франческо Эриццо полностью оправдал доверие синьории. Помимо его кандидатуры рассматривалась еще одна, что вызывало споры; однако при первом же голосовании избиратели четко определили свои предпочтения. Голоса распределились следующим образом: за Франческо Эриццо — 40 голосов, за Реньеро Дзено — 1 голос.

Новый дож отложил свою поездку в Виченцу из-за невероятно высокого уровня воды в Бренте — один из мостов пришлось демонтировать, чтобы баржа смогла пройти, — и вернулся в город он только 11 апреля; однако лучшего времени и выбрать нельзя было. Через 2 часа после его прибытия из Кераско пришло известие о том, что его подданные уже давно томятся в ожидании: договор был подписан, и Италия вновь обрела мир. Поскольку Франческо Сагредо был человеком сравнительно скромных возможностей, ему пришлось выкручиваться из ситуации: на все необязательные ассамблеи он наложил запрет по причине бедствия и извинился за то, что традиционный обход пьяццы Сан-Марко будет для него стеснительным из-за дороговизны.