Многое зависело от того, как скоро подойдет обещанный венецианский флот. Если бы он достиг Ханьи в течение одной-двух недель, остров удалось бы спасти. Но этого не произошло. Корнаро пришел в ужас от известия о том, что поступил приказ ждать на Занте[291] до тех пор, пока к флоту не присоединятся еще 25 парусных судов, составленных из кораблей Тосканы, Неаполя, Мальтийского ордена и папы римского: теперь время было гораздо важнее численного превосходства. Турки с каждым днем занимали все более прочную позицию. Они набросились на расположенную на острове крепость Сан Теодоро. Командующий крепостью, Бьяджо Джулиани, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно, дождался начала осады и поджег склад боеприпасов; он сам взлетел на воздух, а вместе с ним его люди, турки, атаковавшие крепость, и сама крепость. Этот громадный взрыв должны были видеть даже в Ханье. Без боеприпасов и продовольствия город не смог бы долго продержаться, а турецкие саперы постоянно подрывали оборонительные сооружения. 22 августа город сдался. Турки рассчитывали на то, что проявление благородства к побежденным сподвигнет остальных на капитуляцию, а сами двинулись дальше, обещая сохранить местным жителям их жизни, честь и имущество. Затем они позволили гарнизону с его развевающимися знаменами покинуть город и отправиться на кораблях в спокойную Суду.
Теперь, как никогда прежде, казалось, что судьба благосклонна к захватчикам. В Суде венецианский адмирал внезапно обезумел и оставил город; когда соединенный флот прибыл в воды Крита, дважды попытались отвоевать Ханью, внезапно напав на нее, но каждый раз приходилось отступать из-за штормов. Потом, в середине октября, невенецианская часть флота, под командованием папского адмирала Николо Людовизи, правителя Пьомбино — который с самого начала продемонстрировал небывалое отвращение ко всей этой экспедиции, — объявил о своем решении вернуться домой. Не в первый раз так поступали союзники Венеции, причиняя ей одни неприятности. Как венецианский proveditore del mar (попечитель по морским делам), Джироламо Морозини не замедлил сообщить, что Венеции лучше рассчитывать только на свои силы.
Тем временем правительство Венеции свыклось с мыслью, что война неизбежна. Верить в то, что Ибрагим собирается ограничиться одной серией военных операций, было не резонно; и Венеция направила дополнительные гарнизоны в Далмацию и на Корфу и даже начала укреплять оборонительные сооружения лагуны близ Лидо и Маламокко. Однако прежде всего помощь оказывали Криту. Галеры и транспортные суда теперь отправлялись на остров практически еженедельно, нагруженные всевозможным снаряжением и продовольствием. Только не доставало самого главного: на Крите требовался верховный главнокомандующий, человек, чей талант и репутация позволили бы ему подняться над мелкой завистью и соперничеством, в которых погрязли венецианские критяне и которые представляли реальную опасность. Назначение на эту должность довольно долго обсуждалось сенатом; после итогового голосования стало известно, что подавляющее большинство отдало свои голоса за самого дожа, Франческо Эриццо. Только один человек выступил против данного назначения. Джованни Пезаро — который сам рассчитывал позднее стать дожем — очень разумно доказывал, что дож всего лишь два месяца назад отпраздновал свой 80-й день рождения, и это празднование вместе с синьорией, необходимым штатом служащих и секретариатом совершенно неоправданно дорого в то время, когда у республики каждый грош на счету, поскольку нужно продолжать войну. Возможно, именно это событие побудило султана заняться этой войной лично и таким образом закрепить военный успех турок. Но никто его не слушал: все внимание было обращено на старого дожа, чьи речи у всех вызывали слезы на глазах. Дож заявлял, что сам готов взяться за оружие и выполнить ту задачу, к которой его призывает долг.
Возможно, даже к счастью для Венеции, он никогда не исполнял обещанное. Одни приготовления настолько его вымотали, что спустя три недели, 3 января 1646 года, он скончался. Его похоронили в соборе Сан Марко,[292] где находилась гробница, в которой он еще при жизни завещал себя похоронить; но его больное сердце, несмотря на последнюю волю дожа, захоронили прямо под мостовой у собора Сан Марко. Преемником Франческо Эриццо стал Франческо Молин (ветеран многочисленных кампаний), который из-за подагры в ближайшее время не мог занять должность генерал-проведитора. И его не стали вызывать для командования войсками на Крите. Но поскольку в Венеции больше не нашлось подходящего человека на этот пост, сама идея назначения верховного главнокомандующего потерпела крах, и о ней забыли.
Очень не хватало денег. Весной 1646 года главы всех церковных общин Венеции собрались в своих церквях, чтобы помолиться о спасении республики в столь тягостное время, и отдали все свои сбережения. К тому времени правительство уже прибегало к методам, которые, несмотря на поспешность, могли даже принести успех, но в конечном счете были весьма опасными. Были введены еще три должности прокуратора Сан Марко и проданы по 20 000 дукатов каждая. Это стало настолько популярно, что общее число таких должностей вскоре увеличилось до 40, а цена — до 80 000. Но, несмотря на все это, их очень быстро раскупили. Молодым дворянам, всего за 200 дукатов, позволяли занять места в Большом совете, хотя им было всего по 18 лет, а не 25, как было положено. В итоге в феврале предложили выставить на продажу право войти в сословие аристократов. Каждому горожанину предложили содержать целый год 1000 солдат, которые участвовали в военной кампании (на это уходило не меньше 60 000 дукатов), после чего ему сразу же даровали этот титул, со всеми полагающимися почестями и привилегиями. Титул сохранялся и за всеми потомками новоиспеченного дворянина. Это предложение, несмотря на то, что оно было одобрено сенатом, большинство представителей Большого совета не приняли, что неудивительно. Они не хотели открывать двери толпе богатых выскочек. Тем не менее в последующие годы огромное число отдельных кандидатов через особое постановление приняли в ряды аристократии — претендент должен был не только выложить солидную сумму, но и подходить по другим критериям.
В это же время новый дож направляет еще один ряд петиций христианской Европе, и не только в Англию, Францию и Испанию, как можно было предположить, но и в Швецию, Данию, Польшу и Московское государство. Венеция направила петиции даже в Сефевидскую Персию, которая, являясь формально мусульманским государством, находилась практически под угрозой турецкой экспансии. Однако ни одного ответа не поступило. На самом деле Франция, где кардинал Мазарини стал преемником Ришелье в 1642 году, продолжала политику дружеских отношений с Высокой Портой. Она просто посоветовала республике — через своего французского посла в Варение, который побывал в Венеции по пути из Константинополя, — как можно скорее принять условия, если Венеция желает избежать полного уничтожения. Дож резко заявил, что ничего подобного делать не станет; тем не менее, как только начался новый этап кампании, стало совершенно очевидно, что Венеции придется справляться со своими проблемами в одиночку.
Все зависело от того, сможет ли Венеция отбить у турок Ханью, поскольку она оставалась единственным критским портом. Если бы можно было задержать их там, пока Венеция подтянет военные силы к опорным пунктам, расположенным вдоль побережья, то со временем их удалось бы вытеснить оттуда. Для этого Джироламо Морозини— командующий оставшимся флотом — мобилизовал все свои силы и энергию. И винить его в том, что он потерпел поражение, было бы несправедливо. Его родственник, Томмазо Морозини, послал флот из 23 кораблей, пытаясь заблокировать доступ к Дарданеллам и тем самым удержать турецкий флот в Мраморном море или, по крайней мере, задержать его на некоторое время. Эта промедление настолько разъярило султана, что он тотчас же приказал отрубить своему адмиралу голову. Однако преемник адмирала, который, очевидно, очень боялся, что его постигнет та же участь, в конце концов пробился сквозь линию венецианских кораблей и с легкостью добрался через архипелаг до Ханьи, где генерал-капитан, 75-летний Джованни Капелло, не смог помешать ему войти в гавань, поскольку был слишком медлителен и нерешителен. Плохое начало. Минуло лето, наступила осень, а ситуация не улучшалась, скорее наоборот. Несмотря на то, что Венеция каким-то чудом удерживала Суду — чье великолепное положение и обновленные укрепления делали ее почти неуязвимой с моря, — корабли успешно прошли через залив и остановились у Реттимо,[293] который, после продолжительной обороны, вынужден был сдаться 13 ноября.
Падение Реттимо имело одно благоприятное следствие: Джованни Капелло сняли с должности, а по возвращении приговорили на год к тюремному заключению. Его преемником назначили Жана Батиста Примани, уважаемого и любимого народом военачальника, чье прибытие придало флоту новые силы. В тот момент в 1647 году молодому Томмазо Морозини представилась возможность взять реванш за поражение, которое он потерпел в предыдущем году. Преследуя пиратов, он внезапно оказался в окружении, по крайней мере, 45 турецких кораблей. В неравном бою вся его команда сражалась героически и не вступала в перестрелку до тех пор, пока враг не подошел настолько близко, что можно было вести огонь на поражение. Вскоре венецианцы одновременно захватили 3 турецких судна, и битва продолжалась в рукопашную. Морозини сражался в самом пекле до тех пор, пока ему не снесли голову из турецкой аркебузы. В это же время был смертельно ранен турецкий адмирал, но битва не прекращалась. Неожиданно измученные венецианцы увидели, как сомкнутым строем приближаются еще 3 корабля, флаг Святого Марка развевался над их парусами; это Гримани, услышав стрельбу, решил выяснить, что происходит. Теперь и они ввязались в рукопашную битву, заставив турок отойти от противника. Четыре османских судна пошли ко дну, остальные спаслись бегством. Те немногие из выживших турецких моряков, которые находились на галере, очень быстро сдались. Потрепанный, но все еще находящийся на плаву, корабль Морозини отбуксировали в Кандию, откуда останки молодого и отважного капитана доставили в Венецию, чтобы похоронить как героя.
