Удача не отступала от него. Когда потеплело, число заболевших чумой, как и ожидалось, возросло; однако лето еще только начиналось, а количество жертв совершенно неожиданно стало уменьшаться. Вскоре стало очевидным даже для самых пессимистично настроенных, что эпидемия затухает; и 28 ноября магистрат здравоохранения (magistrato della sanita) поручил дожу сделать долгожданное заявление о том, что Венеция снова вне опасности. Первый раз с тех пор, как началась эпидемия, пьяцца Сан-Марко была переполнена людьми; потом все горожане присоединились к процессии дожа, которая медленно продвигалась от церкви Сан Моизе к понтонному мосту, проходящему через Большой канал, где совсем недавно Бальдассар Лонгена начал воздвигать огромную церковь на противоположном берегу. В специально сооруженной деревянной часовне отслужили благодарственный молебен; и к тому же вся церемония стала другой, в сравнении с теми празднествами, которые ежегодно отмечаются по венецианскому календарю и сохранились по сей день.
В последующие двадцать лет мир сохранялся. Это было тем более примечательно, что Тридцатилетняя война все еще бушевала, и Венеция, которую пытались вовлечь в нее, испытывала беспрестанное давление со всех сторон. Венецианские дипломаты были заняты как никогда, казалось, что в самом городе сенат, коллегия и Совет десяти постоянно устраивали сессии. Тем не менее им как-то удалось выдержать напор; и в то время как вся Европа продолжала бушевать, Венеция оставалась в самом центре урагана. В 1642 году началась небольшая война, когда из-за мелкой ссоры (которой мы сейчас не будем уделять внимание) папа отправил армию в графство Пармы, а Венецию принудили к оборонительному союзу с Тосканой и Моденой. На следующий год трех союзников практически вынудили вступить в войну, в которой они понесли серьезные потери: были утрачены как земли, которые находились под властью папы, так и торговые суда. Но военные действия шли меньше года, и в марте 1644 года в Ферраре был подписан мирный договор, основанный на компромиссе, который удовлетворял все стороны.
Однако, с точки зрения Венеции, этот мир был явлением временным. В октябре того же года произошло событие, за которое она не несла никакой ответственности, но на четверть века ее втянули в войну, в результате которой Венеция потеряла свою самую важную колонию — остров Крит. Она должна была знать, что рано или поздно это случится — войны бы не удалось избежать; Крит был слишком лакомым кусочком, а турки были слишком алчными противниками, чтобы не попытаться оспорить ее право на владение этим островом. Но все же, по иронии судьбы, первая атака турок оказалась результатом хорошо продуманной провокации со стороны незначительного государства, которое понесло самые большие после Венеции, когда пал наиболее важный аванпост в Восточном Средиземноморье.
Хотя рыцари Святого Иоанна и владели церковью и монастырем в Венеции (которые они унаследовали от рыцарей ордена тамплиеров после его распада в 1312 году), жители Венеции в течение веков искренне их недолюбливали, а те отвечали им взаимностью. И в этом нет ничего удивительного. С тех пор как этот орден стал весьма влиятельным во всей христианской Европе, рыцари-монахи с презрением относились к торговле и коммерческой деятельности.
Как люди, посвятившие себя Богу и связанные обетами монашества, которые предполагали бедность, безбрачие и смирение, они не одобряли присущую жителям Венеции привязанность к жизненным благам и любовь к удовольствиям. В конце концов, как воители и приверженцы «священной войны», они открыто преследовали свою цель, которая помимо лечения больных заключалась в том, чтобы бороться с неверными повсюду. И они сокрушались по поводу стремления венецианцев к миру с султаном, такое поведение они считали постыдным предательством христианского дела.
К середине XVII века рыцари ордена иоаннитов были жалким подобием того, кем они являлись в те героические дни, всего 80 лет назад, когда благополучно защищали свой остров от Сулеймана I Великолепного. Они продолжали работать в своих знаменитых госпиталях, где по-прежнему поддерживали самый высокий уровень гигиены и ухода за больными; но их благочестивый запал начинал угасать, а морские операции все более походили на обычное пиратство, нежели на благородную войну. И они не только не ограничивались грабежами мусульманских судов, но и беспричинные нападения на венецианские и другие христианские торговые суда, повод для которых был незначителен, становились обычным делом.
Одним словом, для жителей Венеции мальтийские рыцари превратились в угрозу, хоть и менее страшную, нежели ускоки в прошлом. Хуже всего то, что они переняли старую ускокскую тактику, нападая на турецкие корабли в Адриатическом море, — практика, за которую султан неизменно считал ответственной Венецию. Все это привело к весьма закономерным неприятностям для дружеских отношений между Риальто и Высокой Портой, которые были очень важны.
Не один раз дож вынужден был посылать за местными представителями правопорядка, чтобы выразить гневный протест куда более неистовый, чем в сентябре 1644 года, когда он зашел так далеко, что угрожал наложением ареста на все имущество рыцарей ордена иоаннитов на территории республики, если они не изменят свое поведение к лучшему. Однако рыцари, как и прежде, не обратили на это внимания. Вместо этого, примерно месяц спустя, они легкомысленно спровоцировали тот самый инцидент, который стал отправной точкой и в итоге привел к большим несчастьям в Венеции.
Путешествуя по Эгейскому морю в начале октября, эскадра из 6 кораблей напала и захватила богатый турецкий галеон, на борту которого находились высокопоставленные паломники, направлявшиеся в Мекку, среди которых были: старший евнух султанского двора, кадий Мекки, около 30 женщин из гарема и примерно 50 греческих рабов. Потом они уплыли со своей добычей на Крит, где высадились в неохраняемом месте на южном побережье, пополнили запасы воды, высадили рабов и несколько лошадей. Вскоре вернулся местный венецианский чиновник и, не желая быть вовлеченным в это чистой воды пиратство, приказал им покинуть это место. Они несколько раз пытались высадиться в различных портах острова, но каждый раз встречали категорический отказ. В конце концов они бросили турецкое судно (которое больше не годилось для плавания) на произвол судьбы и вернулись на Мальту.
В то время турецкий трон занимал полубезумный султан Ибрагим, который всю свою жизнь, до вступления на престол в 1640 году, провел в турецком дворце фактически как узник; за свое короткое правление он запомнился как жестокий, легкомысленный и безнравственный правитель, которому суждено было погибнуть от рук своих же разгневанных подданных в 1648 году. Узнав о судьбе судна, он пришел в бешенство и приказал немедленно убить всех христиан в его империи. К счастью, позднее его убедили отменить этот приказано вскоре стало ясно, что он обдумывал карательную экспедицию. Венецианские агенты сообщили, что в Босфоре снаряжается огромный военный флот. Сначала предположили, что этот флот направят на Мальту, предположение это было подкреплено официальным заявлением в марте 1645 года; однако депеша от венецианского байло пришедшая в Венецию из Константинополя, содержала срочное предупреждение о том, что это обманный маневр. Султан, утверждает он, убежден, что за всей той историей стояли венецианцы — иначе зачем пираты стояли прямо у Крита? Венеция, а не рыцари ордена иоаннитов, была его настоящим врагом; Крит, а не Мальта — его непосредственная цель.
Вскоре выяснилось, что байло прав. 30 апреля турецкий флот в составе четырехсот парусных судов, с примерно 50 000 воинов на борту, прошел через Дарданеллы. Сначала они двигались на Мальту, как и было объявлено, проходя как раз мимо Крита и направляясь к Наварино (современный Пилос, на юго-западной границе Пелопоннеса) для пополнения боеприпасов и продовольствия. И только на обратном пути 21 июня выяснилось, что курс изменился. Через три дня флот скрылся из виду у мыса Спата, и 25 июня армия захватчиков высадилась чуть западнее Ханьи и вошла в город. Начался первый этап сражения.
Крит — или, как венецианцы стали именовать его по названию столицы, Кандида — был первым венецианским приобретением, став колонией с 1211 года; остров отошел к Венеции после того, как франки захватили Константинополь. Его правительство состояло из местных граждан, а его глава носил титул дожа (однако состоял на службе только 2 года). Существовали местная синьория и Большой совет, но эта система никогда не работала так же, как в Венеции. Самые богатые районы острова находились на территории обширных феодальных поместий, которыми владели знаменитые венецианские семейства, чьи несметные состояния и занимаемое положение помогли завоевать любовь местного греческого населения. Эти семейства по очереди жаловались на отсутствие реальной политической власти; все главные чиновники, занимающие ключевые посты, присланы из Венеции, где принимались все важные решения. Оборону в мирные времена поддерживали благодаря феодальным отрядам (которые набирали и содержали за счет крупных землевладельцев) и местного народного ополчения из горожан и крестьян; однако обе стороны хотели отделаться от своих обязанностей, и дисциплина явно страдала. Взяточничество и коррупция были обычным явлением, казна всегда пустовала, а сама колония являлась неизменным источником ресурсов Венеции. В 1574 году дело дошло до того, что прислали некоего Джакомо Фоскарини, чиновника с особыми полномочиями, чтобы тот провел реформы. Очень скоро он добился значительных успехов: ввел более точную систему учета и справедливые методы налогообложения, уничтожил коррупцию, возродил набор рекрутов и народное ополчение, привел в порядок разрушенные укрепления. Однако после его отъезда жители Крита постепенно вернулись к прежнему укладу. А теперь, когда нависла угроза турецкой атаки, венецианское правительство приказало провести новую, очень решительную программу, отправив вместе с армией в две с половиной тысячи человек, включая военных инженеров, флотом, насчитывавшим 30 галер и 2 галеаса, своего главного проведитора — Андреа Корнаро. Команду предполагалось набрать уже на самом острове. Потом начали готовить флот, который должен был как можно скорее выйти в море. Это произошло 10 февраля 1645 года. С флотом отправили дополнительную сумму в размере 100 тысяч дукатов и распоряжения Корнаро, чтобы тот принял все необходимые меры для отражения противника. Корнаро, подобно Фоскарини, действовал разумно и эффективно; однако средств, которыми он располагал, не хватало для выполнения порученного ему задания, не хватало и времени. Даже когда он спешил к береговому плацдарму в роковой июньский день, он должен был знать, что Шансов удержать остров практически нет.
