«[Русское купечество] знает, какое знамя поднято вашим высокопревосходительством и по какому пути решили вы вести русское государственное хозяйство»[182].
Ободренная сочувствием властей, купеческая буржуазия представила обширную программу торговой экспансии, призвав решительно осваивать рынки Закавказья, Персии, Средней Азии, Дальнего Востока[183]. Именно министр финансов И.А. Вышнеградский с энтузиазмом завершил протекционистскую таможенную эпопею. Он принял решение о резком повышении пошлин: их предполагалось сделать самыми высокими в Европе. Для обоснования этих намерений из столичного Технологического института, где ранее трудился И.А. Вышнеградский, была приглашена группа профессоров вместе все с тем же Д.И. Менделеевым, которому поручалось выработать ставки по товарам химической промышленности. Однако Менделеев не ограничился скромной, на его взгляд, задачей и подготовил программу тарификации всех хозяйственных отраслей, сгруппировав их по двенадцати разделам. Его обширная записка передавалась для заключений в биржевые комитеты. Все участники проекта демонстрировали твердую убежденность в необходимости упрочить таможенную систему страны[184]. Идейную сторону этой работы обеспечивали издания «Московские ведомости» и «Русь», которые уже давно обосновывали преимущества покровительственной экономической политики[185]. Вообще по сравнению с 1868 годом ситуация сложилась прямо противоположная. Либеральные круги, выступавшие за свободу торговли, теперь оказались проигрывающей стороной. Им оставалось только подмечать, что, например, пошлины на хлопчатобумажные изделия уже и так превышают ставки 1868 года, когда их как высшего предела домогались те же самые московские деятели. Аграрии предрекали, что неоправданный рост тарифов увеличит производство сверх рыночных потребностей и естественным образом вызовет кризис[186]. Но участники таможенной эпопеи оставались глухи к подобным аргументам. Как вспоминал чиновник финансового ведомства В.И. Ковалевский, министр Вышнеградский к запросам:
«земледелия относился с безразличием, вступая в беспощадную борьбу с аграриями во всех случаях, когда из их уст делались выпады против его любимого детища – общего таможенного тарифа»[187].
Успехи на ниве таможенной политики вдохновили московскую группу на новые шаги. С начала девяностых годов XIX века купеческая элита начинает требовать допуска к эмиссионным операциям министерства финансов. Эта сфера давно являлась своего рода монополией петербургских банков, теперь же Первопрестольная все настойчивее предлагает использовать потенциал Московского купеческого банка: он-де располагает обширной клиентурой и обладает необходимыми средствами для размещения государственных, гарантированных правительством процентных бумаг. Начались хлопоты по открытию филиала Купеческого банка в столице[188].
Московская группа планировала экспансию в разные сферы экономики; об этом свидетельствуют ее намерения организовать ряд новых коммерческих банков. В 1889 году был подготовлен устав Каспийского банка для содействия нефтяной промышленности и среднеазиатской торговле; его правление предполагалось разместить в Москве, а отделения – в Баку и в Батуме. Примечательно, что владельцами именных акций могли стать только российские подданные[189]. Видные промышленники Москвы (клан Морозовых и др.) заключили соглашение с рядом петербургских дельцов о создании Русского торгово-промышленного банка для финансовых операций в Северо-Западном регионе[190]. Однако столичный бизнес был не в восторге от стороннего проникновения на его традиционный рынок: контрольный пакет банка москвичам пришлось продать наследникам известного железнодорожного дельца фон Дервиза. С Каспийским банком также возникли трудности: английские капиталисты, заправлявшие нефтяной отраслью, резко воспротивились усилению конкурентов в Закавказье. В такой ситуации москвичи решили ограничиться открытием Бакинского филиала Волжско-Камского коммерческого банка[191].
Но это нисколько не охладило пыл московской буржуазии. Ее коммерческие устремления были созвучны тем задачам, которые стояли в тот период перед правительством. Так, новый министр финансов С.Ю. Витте (выходец из русской партии, племянник одного из ее идеологов Р.А. Фадеева) начал свою бурную деятельность на ключевом правительственном посту (1893) с борьбы против колебаний курса рубля, на котором играли биржевые спекулянты[192]. В этом главу финансового ведомства с радостью поддержало московское купечество: его давно раздражали колебания курсов на бирже, что отражалось на стоимости производимой продукции. В начале 1893 года Московский биржевой комитет направил С.Ю. Витте просьбу пресечь биржевые спекуляции и ограничить круг лиц, вовлеченных в игру на бирже. В письме признавались трудности контроля над спекулятивными сделками, а потому правительству предлагалось вывести борьбу с ними на законодательный уровень[193]. Министр финансов энергично откликнулся на просьбу промышленников: уже в июне Александр III утверждает мнение Государственного совета, направленное против биржевых спекулятивных операций. Принятые решения должны были устранить ненормальные колебания стоимости ценных бумаг и валюты, а также предупреждали вовлечение в подобные игры неопытных лиц. Приказчики и конторщики могли отныне осуществлять биржевые операции исключительно от имени своих хозяев, обязанных снабжать их соответствующей доверенностью. Предусматривались санкции за распространение на бирже заведомо ложных слухов вплоть до лишения права участвовать в торгах[194]. Купечество с энтузиазмом бросилось исполнять данное распоряжение: в Москве было установлено около сотни лиц (судя по фамилиям, более половины из них составляли евреи), которые после окончания биржевых торгов устраивали сходки рядом со зданием биржи[195].
Неплохо шли дела московской группы в железнодорожных предприятиях. К примеру, совместно со столичными деловыми структурами она была вовлечена в продажу железных дорог государству (которое как раз в это время занялось выкупом сети у частных собственников). Так, Московско-Курская и Донецкая ветки были с успехом пристроены в казну при участии петербургских банков, но уже на основе равноправного сотрудничества с московскими[196].
Нельзя не упомянуть и еще об одном знаковом событии в экономической жизни купечества. В 1890 году министерство финансов разрешило крупному купцу-старообрядцу С.И. Мамонтову приобрести Невский механический завод[197]. Это первая серьезная покупка в сфере тяжелой промышленности, совершенная представителем московского купеческого мира; прежде подобные приобретения делались, как правило, выходцами из военной аристократии и высшего чиновничества. Интересы купечества явно выходили за пределы традиционной текстильной отрасли. Московская группа уже была готова играть первые роли в российской экономике (хотя ее планы в банковской сфере и оставались нереализованными).
Успешное продвижение на коммерческой ниве купечество рассматривало как закономерное следствие выбранной им стратегии. Политически опираясь на представителей русской партии, правившей бал при Александре III, капиталисты из народа с энтузиазмом демонстрировали верноподданнические взгляды. В ответ правительство стало регулярно награждать всевозможными знаками отличия лидеров староверческого клана. Если совсем недавно (в 1860-х годах) они только получили право их удостаиваться, то теперь награды полились потоком: почтенный К.Т. Солдатенков имел целую коллекцию наград, С.Т. Морозов в свои тридцать лет получил Орден св. Анны, нижегородец Н.А. Бугров – Орден св. Анны, Орден св. Станислава и золотую медаль к нему для ношения на ленте[198]. Московские купцы подчеркнуто позиционировали себя в качестве верных – не менее верных, чем дворяне, – государевых слуг. И никакие неудачи не могли поколебать их настроя. Например, купечество неизменно оказывало демонстративные знаки внимания бывшему министру финансов в правительстве Александра II М. X. Рейтерну, несмотря на то что в свое время немало претерпело от него откровенных унижений. Так, в ознаменование его десятилетней службы на посту министра Московский биржевой комитет учредил именные стипендии для учащихся по коммерческой части, отметив, что делает это в знак признания заслуг Рейтерна «в преобразовании нашей экономической жизни»[199]. (О тендере по Николаевской железной дороге или о таможенных баталиях 1867 года предусмотрительно умолчали.) В начале восьмидесятых годов XIX века купеческая элита активно шла в «Священную дружину» и «Добровольную охрану», созданные для борьбы с крамолой и для охраны императора. Во время коронационных торжеств в Москве купечество профинансировало обеспечение порядка в городе и выставило для этого около четырех тысяч старообрядцев, в том числе представителей более чем двухсот известных предпринимательских фамилий; значительная часть из них удостоилась специальных наград[200]. Другой характерный пример консервативно-почвеннических настроений московского купечества: городской голова купец Н.А. Алексеев (прихожанин Рогожского кладбища) на заседаниях городской Думы прерывал неуместные, на его взгляд, выступления выкриками: «Нельзя ли без революциев и без конституциев?»[201] А в 1891 году, после назначения генерал-губернатором Москвы великого князя Сергея Александровича (брата императора Александра III), городская Дума не замедлила переименовать Долгоруковский переулок, называвшийся в честь прежнего генерал-губернатора В.А. Долгорукова, в переулок Сергея Александровича[202].
