приговор: «болото» в Совете перешло на сторону большевиков, превратив их из меньшинства в большинство. И уже несколько месяцев спустя, в октябре, не нашлось ни одного полка, готового стрелять в народ.
Нечто подобное случилось, я думаю, и 73 года спустя на последнем съезде КПСС в июле 1990-го. Но прежде, чем разбираться в перипетиях развернувшихся на нем баталий, присмотримся к фону, на котором эти баталии разворачивались, к тому, короче, что происходило в стране. Фон был ужасный. И летописец дает нам представление о том, как на всю катушку использовала национал-патриотическая пропаганда ужасы «подавленной инфляции», т. е. вездесущий дефицит, начавшийся, как мы помним из доклада «Комиссии Кириллина», еще в конце 1970-х.
Сначала все у национал-патриотического летописца вполне достоверно: «Дефицит товаров широкого потребления действительно принял огромные масштабы… Были введены карточки почти на все потребительские товары, в том числе на мыло, табак, водку… Многотысячные очереди, словно в военное время, выросли у булочных… вообще 1989-91 гг. были голодными годами (причем в самом буквальном смысле)». Но именно это ведь и предсказывала еще в 1979-м «Комиссия Кириллина» в случае падения цен на нефть. А цены упали катастрофически.
Но самое интересное, «треснувшее зеркало», начинается дальше. Оказывается, что «дефицит был устроен ИСКУСТВЕННО», для того, чтобы «разжечь антигосударственные настроения среди народов СССР и подтолкнуть их к принятию рынка». Сейчас мы узнаем имена этих злодеев, мучителей народа. Задумано как завершающий удар, нокаут, если хотите: «Демократы любят вспоминать про пустые полки в качестве доказательства «исторической неэффективности» плановой экономики. Разумеется, о том, что товарный голод был создан ИМЕННО ИМИ (выделено мной,-А. Я.), рвущимися к власти прозападными силами, они скромно умалчивают».
Что на это возразить? Что для того, чтобы искусственно устроить товарный голод в огромной стране, нужны были бы усилия какого-нибудь всемогущего Госплана, где демократами даже и не пахло? Что преимущества рынка в «заполнении полок» признаны всеми в современном мире-и на Западе, и на Востоке-кроме, разве, голодной Северной Кореи? Но и возражать расхочется, когда читаешь на соседней странице, что «горбачевское руководство ПРОВОЦИРОВАЛО (выделено мной.-А. Я.) межэтнические конфликты в Закавказье и в Средней Азии, намеренно озлобляя против союзного центра все конфликтующие стороны». И словно этого мало, узнаем, что «осенью 1990 года рождается Приднестровская республика-первая освобожденная территория в стране».
Я же говорил «треснувшее зеркало», переврано все, что можно переврать, и даже то, что нельзя.
Важно это нам, однако, для того, чтоб понять, почему атмосфера съезда с самого начала была накалена до предела, почти истерическая. И выкрики с места, и реплики от микрофонов, и даже выступления с трибуны всей московитской части зала были выдержаны в только что описанном истерическом духе, обращены к примитивным инстинктам: «Смотрите, что наделала в крепком, как никогда, СССР Перестройка!». И слишком часто «болото» отказывалось выслушать ответную рациональную аргументацию. Аргументы, как всегда, пасовали перед истерикой. Мне однажды пришлось брать интервью у Жириновского, так что испытал я это на собственном опыте.
Иногда помогали презрительные реплики. Так, в ответ на выступление некоего профессора Сергеева, неизвестно откуда взявшегося крикуна, даже не делегата, провозгласившего в сто первый раз, что спасение России — план, план и еще раз план, без всякого гибельного рынка, председательствовавший Рыжков спросил у зала: «Хорошую новость нам сообщили? Не мы ли с вами десятки лет прожили при системе, которую он предлагает?». И когда зал рассмеялся, твердо заявил: «Концепции стабилизации экономики без перехода на рыночные отношения не существует».
Н. И. Рыжков А. Н. Яковлев
Но пойдем по порядку. Застопорился съезд по первому же, процедурному, как ни странно, вопросу: заслушивать ли отчеты членов Политбюро вместе с докладом генсека или отдельно? Горбачев предложил от имени подготовительного совещания, чтобы, как всегда, вместе. И тут взметнулось московитское меньшинство: нет, отдельно! Два дня по этому, ничтожному, на первый взгляд, поводу препирались. Горбачев превозмог. Но «против» голосовало 1268 делегатов, та самая «непримиримая тысяча». Чего она на самом деле добивалась, никто, однако, пока понять не мог.
Отчитались члены Политбюро. Одних выслушали спокойно, других «захлопывали». Яковлев, между прочим, сказал, что «Перестройку лихорадит опоздание-но не задержки в работе Политбюро, а историческое опоздание». В смысле: начинать надо было куда раньше. Но едва он сел на место, председательствовавший Лукьянов зачитал записку. Требовали-ни больше, ни меньше-голосовать оценки каждому члену Политбюро в отдельности. Прямо так, по пятибалльной системе. Вот тогда и стал ясен замысел всей процедурной катавасии: отсечь генсека от тех членов Политбюро, которых намеревались забаллотировать, просто «поставить им двойки, потом исключить из партии», как признался один простодушный московит. Конкретно имелись в виду, конечно, Яковлев и Шеварднадзе, правая и левая рука Горбачева. И съезд за это проголосовал. «Болото» пошло за московитским меньшинством, превратив его в большинство. С тем и ушли на обед.
А. И.Лукьянов
Насколько можно расшифровать замысел московитов, состоял он в следующем. Самого генсека менять пока не решались, тем более что сильной альтернативы у них в середине 1990-го не было, особенно после того, как ушел в кусты Лигачев, согласившись баллотироваться лишь в заместители генсека. Полагали, видимо, что достаточно отсечь ему обе руки, и он станет для них легкой добычей. Но Горбачева ПРЕДУПРЕЖДАЛИ (только на последующих пленумах ЦК решились требовать его отставки, доживи КПСС до своего XXIX съезда, не сносить бы головы и ему). Но тут нашла коса на камень.
Как рассказывал впоследствии Яковлев, во время обеденного перерыва Горбачев собрал Политбюро и сказал, что если делегаты не откажутся от принятого ими решения, он положит мандат на стол и покинет съезд. После обеда он взял слово и, хотя и не повторил свою угрозу буквально, но обратился к залу и впрямь жестко: «Давайте поговорим. Итак, мы приняли решение заслушать каждого члена Политбюро… а потом заняться их оценкой. За это вы все проголосовали. Вы не забыли, что за это проголосовали? Нет. Значит, сделали это сознательно… И сейчас я вам прямо скажу: если вы хотите похоронить партию, тогда давайте будем идти этим путем… Подумайте о том, что я вам сказал… И думайте крепко».
После этой суровой отповеди съезду Горбачев прочитал записки, поступившие в президиум. Один делегат писал, что отчеты членов Политбюро даже не обсуждались, как же можно ставить оценки на основании одних эмоций? Другой напомнил о 1937 годе и призвал не превращать съезд в судилище толпы. Сработало. На этот раз сработало: переголосовали. И с перевесом в тысячу голосов решили оценок
