рыночной экономике. Самые простодушные из них просто не могли взять в толк: каким образом на 74-м году советской власти в стране победившего социализма (то есть безраздельной власти аппарата) происходит буржуазная контрреволюция. «Просвещенные» же аппаратчики неистовствовали. Они знали, откуда эта буржуазная мразь. На московской партконференции (первый секретарь московского горкома Юрий Прокофьев уже нанял для «просвещения» партийных масс, вы не поверите, Кургиняна, да, да, того самого) дружно скандировали при упоминании имени генсека «Предатель!»).
Но если Кургиняна наняли — и щедро финансировали-главным образом все-таки для того, чтобы протолкнуть на место генсека Прокофьева, то еще в декабре 1990-го на IV съезде народных депутатов некая Сажи Умалатова из Чечено-Ингушетии предложила внести в повестку дня вопрос о недоверии Горбачеву уже как Президенту СССР (правда, проголосовало тогда за ее предложение всего 426 депутатов, против 1288). Но это было еще до январских событий в Прибалтике.
В феврале, однако, объявили бессрочную стачку шахтеры Кузбасса, требуя отставки Горбачева. И никто не знал, не перерастет ли она во всеобщую забастовку, как в октябре 1905 года. Тем более что 9 марта на собрании демократов в Доме кино поддержал бастующих Ельцин. А с другой стороны, на пленуме РКП выступил в то же время с неуклюжим, как всегда, заявлением ее первый секретарь Иван Полозков: «Наше Отечество оказалось перед опасностью более грозной, чем даже в сорок первом году», приравняв, таким образом, Перестройку к гитлеровскому нашествию. Поляризация сил достигла предела. Дорого же, как видим, заплатил Горбачев за свой сентябрьский «поворот». Атака на него шла теперь по всем фронтам.
Но и он, — в последний, пожалуй, раз — продемонстрировал, что как политик на голову превосходит своих оппонентов. 21 апреля 1991 года, за три дня до начала апрельского пленума ЦК КПСС (подготовкой к которому он пренебрег, что, как выяснилось, было неосторожно) Горбачев ошеломил публику очередным «поворотом». Я имею в виду совместное заявление десяти президентов «О безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолении кризиса». Заявление было подписано Горбачевым и руководителями девяти союзных республик, включая Ельцина (призвавшего, после этого шахтеров прекратить политическую забастовку).
Конечно же, речь шла о старой идее Шаталина, отвергнутой генсеком в сентябре 90-го вместе с экономической реформой «500 дней». Подписавшие согласились преобразовать страну в Союз Суверенных Государств, ССР. Другими словами, в Конфедерацию, в то самое, чего так неудачно-и кроваво-добивается сейчас Путин. В апреле 1991 года стало это официальным курсом страны под именем Новоогаревского процесса.
Это была бомба. По идее она должна была взорвать всю повестку дня, подготовленную аппаратом для апрельского пленума ЦК. Мы знаем об этой повестке по смешному поводу. Открытие пленума задерживалось. Сначала его перенесли с обычных 10 утра на три часа дня. Но и в три начало все еще откладывалось. Егор Строев, председательствующий, объяснил, что исправленный проект резолюции пленума перепечатывается, еще несколько минут. И тут выскочил к микрофону известный уже нам соловей Госплана профессор Сергеев-и выдал тайну, выкрикнув: «Не обманывайте, резолюция давно готова, я сам ее читал еще вчера».
Оказалось, что резолюция, написанная неизвестно кем и не представленная Политбюро, действительно была готова еще вчера. Но до Политбюро она дошла-неслыханный случай! — лишь сегодня утром. Расчет, по-видимому, был на то, что в спешке никто не успеет ее даже толком посмотреть. Другими словами, на то, чтобы поставить пленум перед фактом. То был невероятный по наглости аппаратный ход, нарушавший все правила игры, принятые на протяжении десятилетий.
По слухам, первым поднял тревогу Назарбаев. Резолюция резко осуждала весь политический курс партии и требовала от генсека «восстановить, наконец, конституционный порядок». Вот текст: «Перестройка, породившая большие возможности и надежды, оказалась во власти сил, придавших ей прямо противоположный смысл: не обновление социализма, а реставрация капитализма, не развитие Союза ССР, а его развал, не укрепление власти народа, а ликвидация Советов». Весь набор демагогии аппаратчиков. По сути, голос «непримиримой» оппозиции. На пленуме ЦК КПСС?
«Кто подготовил этот проект резолюции, полностью противоречащий не только решениям XXVIII съезда, но и предстоящему докладу на пленуме?» — спросил Назарбаев. Никто не знал (и добавлю, до сих пор не знает). Ясно было одно: аппарат вышел из-под контроля генсека.
Пришлось срочно писать другой проект. Но аппаратная публика не успела переориентироваться (они-то читали лишь вчерашнюю версию резолюции), и на Горбачева посыпался такой град злобных нападок, какого ему еще не приходилось слышать. Один за другим выступавшие смешивали его с грязью. И он-взорвался. Сказал: «Ладно, хватит, сейчас всем отвечу». И вышел к трибуне: «Я коротко. Успеете пообедать. Семьдесят процентов выступавших заявляли, что авторитет Генерального упал до нуля. Предлагаю прекратить прения и решить вопрос о замене генсека и о том, кто займет его место. И кто смог бы к тому же устроить те две партии, которые сидят в этом зале. Ухожу в отставку».
Ошарашенные, ушли на обед. В комнате Политбюро уговаривали Горбачева отказаться от отставки. Он долго упирался. Потом сказал: «Решайте без меня. Как решите, так и будет». И ушел обедать в одиночестве. Лацис, который случайно (проходил мимо) увидел полыхающее лицо Горбачева, уверяет, что это не мог быть спектакль, человек был действительно доведен до крайности. В шоке, как все, Лацис брел по коридору и вдруг услышал, что его зовут. Дальше со слов Лациса. «Рядом с Андреем Грачевым (пресс-секретарем Президента) стояли директор института Европы Виталий Журкин, депутат Верховного Совета СССР Людмила Арутюнян, председатель Союза кинематографистов СССР Довлат Худоназаров (Шаталин к тому времени был уже исключен из ЦК и вышел из партии).
А. И.Вольский
И. Т. Фролов
— Мы вас ищем, — сказал Грачев. — Садитесь, пишите заявление.
— Какое заявление?
— Наше. О том, что мы со всем этим не согласны.
— Хорошо, Только зачитывать я его не буду. Зачитывать должен Вольский.
— Конечно, Вольский. С ним уже договорились».
Написал. Стали подходить люди, одни в страхе отшатывались, другие без колебаний подписывали, среди них председатель Союза театральных деятелей Михаил Ульянов, президент Кыргызстана Аскар Акаев и три члена Политбюро: Нурсултан Назарбаев, Петр Лучин-ский, Иван Фролов. Потом Вольский зачитал Заявление с трибуны. Для тех, кто никогда не слышал этого имени, скажу: Аркадий Иванович Вольский, — мир праху его — мой, кстати, хороший знакомый и советчик, политический тяжеловес, вроде Примакова, при всех режимах был кем-то, что при царе называлось «чиновник по особым поручениям при императоре».
